— Вы правы, — она остановилась, ее лицо снова стало серьезным. — Но альтернатива еще хуже. Если мы сейчас ничего не будем делать, то через месяц у нас будут штабеля трупов прямо во дворе больницы. Я видела секретные отчеты из соседних областей — там уже начали хоронить людей в братских могилах, как в Средние века.

Братские могилы… в двадцать первом веке этого мира. Кошмар, достойный Средневековья.

— Кстати, Илья Григорьевич, — Кобрук вернулась к столу, резко сменив тему. — Раз уж у нас с вами такой откровенный разговор, хочу обсудить еще один, не менее важный вопрос. Предложение от фон Штальберга по созданию на базе нашей больницы отдельного диагностического центра под вашим руководством. Вы уже приняли какое-то решение?

— Я намерен дать положительный ответ, — сказал я, не моргнув глазом.

— И это абсолютно правильное решение! — Кобрук заметно оживилась, ее уставшие глаза заблестели. — Это шикарное, просто шикарное предложение! Финансирование, оборудование, статус — вы станете светилом! Мы уже все проверили, все подготовили. Нашли для вас идеальное помещение в северном, неиспользуемом крыле — три сотни квадратных метров, можно сделать пять просторных кабинетов и огромную приемную. Проверили техническую возможность — подвод усиленных магических линий, отдельная вентиляция, все необходимые коммуникации. Все будет на высшем, столичном уровне!

Она уже все распланировала до мелочей. Типичная Кобрук — всегда думает на три шага вперед.

— Тогда я прошу вас сообщить фон Штальбергу о моем принципиальном согласии, — сказал я. — Пока я буду возиться с нашим менталистом и этой эпидемией, вы как раз займетесь всей бумажной стороной вопроса.

— С огромным удовольствием! — она широко улыбнулась. — Бумажная работа — это моя стихия. Я продавлю для вас максимально выгодные условия, обещаю.

— Анна Витальевна, — я посмотрел ей прямо в глаза. — Я бы хотел официально попросить вас представлять мои интересы в дальнейших переговорах с бароном. Вы лучше всех в этой больнице разбираетесь во всех этих бюрократических тонкостях, знаете, где нужно нажать, а где отпустить. Я вам полностью доверяю.

Её строгое лицо на мгновение смягчилось. Маска железной леди дала трещину, и на секунду я увидел под ней обычную женщину, искренне польщенную таким доверием.

— Я… я очень польщена вашим доверием, Илья Григорьевич. Искренне польщена. И я вам обещаю — я сделаю все возможное, чтобы условия контракта были максимально выгодными именно для вас.

— Отлично. Договорились.

Я незаметно, на долю секунды, активировал Сонар, считывая ее базовые физиологические показатели. Пульс — участился на пятнадцать ударов, сейчас восемьдесят пять. Признак искреннего волнения.

Зрачки — слегка расширены. Эмоциональный подъем. Микроциркуляция — легкий прилив крови к лицу. Искренняя, неподдельная радость.

Потовые железы — минимальная активность. Никаких признаков лжи или скрытой тревоги.

Она действительно рада.

И действительно предана общему делу. Кобрук не раз доказывала свою лояльность — прикрывала меня от Гильдии, защищала мои нестандартные методы от проверяющих, выбивала из бюджета ресурсы.

На нее можно положиться.

В этом змеином клубке интриг она — один из немногих людей, кому я могу доверять. Относительно доверять, конечно — абсолютное доверие в медицине слишком часто приводит к фатальным врачебным ошибкам.

Фырк прокомментировал у меня в голове:

— Ого, двуногий! Да у тебя теперь есть свой личный адвокат-бюрократ! Карьерная лестница, власть, деньги! Так скоро и министром станешь!

— Скорее скоро стану главной мишенью для всех завистников в этой стране, — мысленно поправил я его.

— Позовем нашего магистра Серебряного обратно? — предложила Кобрук, возвращаясь к главной теме. — Мы все достаточно обсудили?

— Да, пора заканчивать эти игры в кошки-мышки и начинать работать.

Владимирская областная больница. Приемный покой.

Игорь Степанович Шаповалов не стал ждать, пока подготовят операционную по всем правилам стерильности. Времени не было — счет шел на секунды.

— Каталку сюда! — скомандовал он. — Перекладываем и везем ПРЯМО СЕЙЧАС! На ходу готовимся!

Четверо санитаров подхватили пациента вместе с простынями — отключать от аппарата ИВЛ было нельзя, несли вместе с ним. Медсестра бежала рядом, придерживая интубационную трубку.

Малая операционная была в пятидесяти метрах по коридору. Шаповалов на бегу натягивал стерильный халат прямо поверх своей обычной одежды — некогда было соблюдать все идиотские протоколы.

— Местная анестезия! — бросил он влетевшему следом анестезиологу. — Лидокаин два процента, двадцать миллилитров! Он и так без сознания от гипоксии, общий наркоз его убьет окончательно!

Операционная сестра — Марина Владимировна, женщина лет пятидесяти с тридцатилетним стажем — уже раскладывала на столике инструменты.

Шаповалов машинально оценил ее высочайший профессионализм — все нужное было под рукой, расположено в логичном порядке использования, ничего лишнего.

— Йод! — он схватил стеклянный флакон, щедро плеснул на правую половину груди пациента. — К черту, некогда!

Быстрые, почти грубые движения — обработка операционного поля широкими концентрическими кругами от предполагаемого места разреза.

— Скальпель! Одиннадцатый номер!

Разрез между четвертым и пятым ребром по средней подмышечной линии. Быстрый, уверенный, без малейших колебаний — одним движением кожа, подкожная клетчатка. Кровь брызнула фонтаном — мелкие сосуды кровоточили, но останавливаться на гемостаз времени не было.

— Расширитель! Быстрее!

Молодой ассистент — кажется, адепт первого года, совсем мальчишка — позеленел при виде крови и открывшихся тканей.

— Я… мне что-то плохо…

— НЕ СМЕЙ БЛЕВАТЬ В МОЕЙ ОПЕРАЦИОННОЙ! — рявкнул Шаповалов так, что, казалось, задрожали окна. — Держи ретрактор и НЕ ДЕРГАЙСЯ! Упадешь в обморок — убью!

Он буквально руками раздвинул ребра. Раздался тихий хруст ломающегося хряща — пришлось приложить немалую силу. Межреберные мышцы разошлись со звуком рвущейся ткани.

И тут из раны с громким, пронзительным шипением вырвался воздух — как из проколотого воздушного шара. Струя была такой сильной, что сдула несколько инструментов с соседнего столика.

— Вот ты где, сука! — с облегчением выругался Шаповалов.

Сдавленное, коллабированное правое легкое на глазах начало расправляться — розовая, здоровая ткань жадно наполнялась воздухом, расправляя многочисленные складки.

— Дренаж! Давай дренаж! Восемнадцатый размер, самый толстый!

Марина Владимировна тут же подала толстую силиконовую трубку с множественными отверстиями на конце.

Шаповалов уверенно ввел дренаж в плевральную полость, направляя его к верхушке легкого — туда, где обычно скапливается воздух. Еще одна порция воздуха с шипением вырвалась через трубку.

— Фиксирую! — его пальцы, толстые и неуклюжие на вид, работали с точностью часового механизма. Кисетный шов вокруг дренажа — прочная нить обвивает трубку, герметично фиксируя ее. Потом к коже — П-образный шов, чтобы трубка не выпала при движениях пациента.

— Подключайте к активной аспирации! Система Бюлау! Разрежение минус двадцать сантиметров водного столба, не больше!

Медсестра подкатила аппарат — три соединенные стеклянные бутылки с водой, создающие постоянное отрицательное давление. Подключили дренаж. В воде тут же весело заплясали пузыри — остатки воздуха продолжали выходить.

На мониторе витальных функций цифры сатурации медленно, но уверенно поползли вверх — шестьдесят пять, семьдесят, семьдесят пять, восемьдесят…

— Живет, падла, — выдохнул Шаповалов, чувствуя, как отпускает ледяное напряжение.

Теперь можно было зашивать рану более аккуратно. Послойно — межреберные мышцы, фасция, подкожная клетчатка, кожа.

Швы все равно получались грубыми и некрасивыми — руки дрожали от колоссального напряжения и усталости, да и спешка сказывалась. Но косметика сейчас была на последнем месте.