Рядышком снова послышался серебряный перезвон колокольчиков. Девушка устало уронила руки и ворчливо произнесла:

— Если вместо того, чтобы пойти спать, этот ночной купальщик отправился домываться на другой конец озера — топи его, к демонам!

Русалка с удобством улеглась прямо на водной глади, как на мягкой перине, и вздохнула с сожалением.

— Нет, к воде он не подходил. А ведь я права оказалась — не нужен он тебе. И мне не отдала. Фу, какая жадина, не стыдно?

— Стыдно, у кого видно, — ляпнула Аталь, продолжая думать о своём нехорошем поведении.

— И что, плохо смотрела? Эх, такого мужика спать отправила… — с неподдельной тоской сказала русалка. — Ну чего ж тебе ещё нужно, чтобы на ушах перед тобой прошёл? Уши то у него знатные, конечно…

— Отцепись. Я другого люблю, понятно? — отрезала целительница, поздно сообразив, что языкастая нежить не отвяжется.

— Другоооого… — насмешливо протянула водяница. — А за этого тогда чего цепляешься?

— Что значит «цепляюсь»? — возмутилась Аталь. — Если я не люблю мужчину, то нужно отправлять его рыбам на корм?

— Ну, допустим, не к рыбам, и уж точно не на корм, — мечтательно протянула водяница, кокетливо накручивая на палец прядь густых сияющих волос. — И, к твоему сведению, если бы ты ничего к нему не чувствовала, то и не прибежала бы сюда. Спала б себе тихо и мирно, как все нормальные маги. Всю ночь, до рассвета.

— А у меня бессонница, — упрямо возразила Аталь, в глубине души начиная понимать, что русалка говорит правду. Ей нравился Кристарн. И дело было не в распрекрасном эльфийском совершенстве — привыкнув к всеобщей красоте, легко отыскать различия. Тебар, например, был более дружелюбен и открыт, да и фигура у него повнушительней. При первом же взгляде на Эшэри девушка подумала, что красивее дроу просто не может существовать. А его способность в двух словах изобразить доходчивый ответ на любой вопрос — вызывала волну нездорового желания заговорить молчаливого мага до словесной истерики. Все трое тёмных были интересны, необычны и успокоительно надёжны. Но нравился ей только один. Раздражительный, насмешливый, самоуверенный, не особо разговорчивый и не испытывающий к представителям человечества ничего, кроме ленивого презрения. Да ещё и зеленоглазый. И это было ужасно.

А может, это только подсознательное желание души быстренько залепить кровоточащую рану, оставшуюся от предыдущей любви? Взять и всё забыть, утонув в нереально-зелёных глазах? Гениальная идея. В такого так просто влюбиться. И так сложно поверить в возможность ответной любви. Да что может быть нужно прекрасному, сильному, умному (в общем, самому обыкновенному идеальному эльфу) от ничем не примечательной человечки? Уж не большой и чистой любви, так точно. И нечего тут вспоминать, как головокружительно целуется подлый тёмный совратитель, нечего!

— Короче, прохлопала ты мужика, однозначно. По крайней мере, на эту ночь — точно! — подытожила водяница, отрывая Аталь от невесёлых мыслей.

— Ну почему все, кому не лень, считают своим долгом пояснить, как жить и чего мне делать! Сама разберусь! Оставь меня в покое! — взорвалась девушка.

— Вот ненормальная, да кому нужны твои терзания! Переживай себе, на здоровье, не буду мешать! Я с тобой по-человечески поговорить хотела, а ты тут сопли распустила: «того люблю, этого не люблю», — противным голосом передразнила возмущение девушки водяница.

— Ладно, говори, чего хотела, да пойду я уже, — успокоившись, вздохнула Аталь. — А то эти рекордсмены-пешеходы разбудят с рассветом…

Водяница вдруг посерьёзнела, пододвинулась поближе, просительно заглянув прямо в глаза, и быстро заговорила:

— Помоги мне, человечка! Я ведь отпустила твоего мужчину. Видела, что обрываешь мои путы, но отпустила, подумав, что ты, может быть, согласишься мне помочь. Не могу я тут больше, дохну от тоски. Обычно-то я не такая, мне утопленники не нужны, но без общения и нежить зачахнуть может, понимаешь?

— Ага, обычно ты белая и пушистая, а от нехватки собеседников — голая и кровожадная. Всё понятно. Чего не уйдёшь тогда в другой водоём? Или здесь у тебя привязка?

— Всё-то ты знаешь, умница моя! Привязка, будь она неладна!

— Ну, давай, рассказывай по порядку. А я посмотрю, смогу ли чем помочь, — без особого энтузиазма ответила Аталь, в глубине душе радуясь, что можно ещё потянуть время и не возвращаться к костру. В принципе, механизм превращения утопленницы в русалку был подробно описан в учебнике по классификации нежити. А с другой стороны, картинки там тоже были…

… Звали её Уляшей. И жила она недалеко, в соседней деревеньке, что на той стороне озера, за сосновым бором. Рано осиротела и пошла в приемыши к дядьке и его жене. Не сладко жилось, дядька бедствовал, да и своих детей был полон дом, а тут ещё и племянница. Вот и начала дядькина жена, едва дождавшись вступления Уляши в возраст невесты, пытаться сосватать её хоть кому-нибудь, чтоб из дома лишний рот сбагрить.

Только бесприданницу, несмотря на красоту неписанную, никто особо брать не хотел. Нет, молодые парни, падкие на милое личико и фигурку ладную, были совсем не против, да вот родители их, посмотрев, что с книжками Уляша дружила больше чем с метлой, тряпкой и кастрюлями, сватов присылать не спешили.

Однажды, привычно прячась от дядькиной жены под предлогом собирания в лесу ягод (а на самом деле, радуясь возможности остаться наедине с украденной из дома старосты книгой), девушка встретила на берегу этого самого озера парня. Звали того Самолием, и был он сыном барона, тогдашнего наместника Лесограда. А дальше — как в сказке: полюбил её Самолий, обещал жениться и забрать к себе, в город. Только не сложилось. Сразу после отъезда сына барона, просватала её жена дядькина за проезжего мага — здоровенного, заросшего бородою мужика, которому кастрюли и сковородки было кому глядеть, а вот молодой красавицы в доме не хватало.

Названная родительница и слышать ничего не хотела ни про сына наместника, ни про любовь их взаимную. Да сестрица сводная нарадоваться не могла — ведь к ней-то, первой вышивальщице на деревне, сваты сами прибегут. А Уляша, оценив маслянисто блестящие глазки будущего жениха, с хозяйственным интересом изучавшего её фигуру и, почему-то, ладони, надумала бежать от замужества нежеланного. К милому, разумеется. Вечерком пошла во двор, да и побрела к лесу, надеясь до рассвета дойти до тракта, ведущего к Лесограду.

Но о побеге как-то прознали, и кинулись всей деревней ловить непутёвую невесту. В темноте Уляша сама и не поняла, как очутилась у озера. Нога подвернулась, и девушка бухнулась со скользких мостков прямёхонько в омут. Запоздало вспомнив, что так и не научилась плавать, булькнула прямо на дно. Да такая злость её взяла, пока лёгкие горели от недостачи воздуха, на себя невезучую, да на людей, что гнались за ней, да на мать приёмную с сестрицей младшей, что выплыла она наверх. Но сказать ничего не успела — односельчане, увидев её, разбежались. И только попытавшись выбраться на берег, поняла, что не ходить ей больше по земле. Так и стала она русалкой. Поначалу даже обрадовалась — всё лучше, чем умереть. И только прожив несколько лет в одиночестве, поняла, что лучше уж смерть, чем такое существование…

— Так, суть проблемы я поняла. Значит твоя привязка — это дядькина жена? На неё ты злилась, когда тонула?

— Да.

— И что ты хочешь? Чтобы я привела её на берег озера? А ты устроила тут показательное утопление?

Русалка невесело улыбнулась.

— Да не нужна она мне. Я давно простила её, правда. В конце концов, я тоже хороша. Всё ждала принца на белом коне. Всё надеялась, что увезёт он меня, такую нежную и трепетную, и не увижу больше ни села этого опостылевшего, ни хаты покосившейся дядькиной. Понимаешь, я всё о себя думала, себя и жалела. А как им было растить пятерых детей и меня — распрекрасную бесприданницу — ни на миг не задумывалась. Не так уж она и виновата, что сочла мои рассказы придурью очередной. У селян ведь как — берут замуж, да ещё и без приданого — радуйся. Главное в жизни — чтобы был муж, дети, да дом с огородом. А любовь на хлеб не намажешь…