Иногда Лили думала, что жизнь в обнесенном стеной квартале страшнее боев и бомбежек. Они с Лелеком не успевали привыкнуть к кому-то, как сразу же становились свидетелями того, как этого человека забирали. Очень часто за депортируемым следовала вся семья.

Лелек, как мог, помогал жителям квартала и в этих безвыходных ситуациях, отправляясь за заказанным морфием, порошками и тинктурами, Ковальски, по просьбам жителей, прятал у доверенных людей “за стенами” немногое нажитое оставшихся в квартале людей. И конечно, аптекарь регулярно снабжал опиатами и стражу.

Лили бежала домой, сегодня стражники объявили об очередной депортации. Девочка заметила мальчишек, играющих в футбол. Если еще полгода назад ребятня была похожа на обычных играющих детей, то сегодня Лили отметила и их прозрачную худобу, и затравленные глаза, и готовность бежать при малейшем звуке шагов или поскрипывания автомобильных шин.

Девочка вытащила из кармана горсть леденцов, которыми с ней делился Лелек. Теперь им далеко не всегда удавалось нормально поесть, а леденцы притупляли ноющее чувство голода. Лили с Лелеком укрывали очередную семью от депортации. Девочка грустно улыбнулась, вспоминая, как главы семейств, вместе с детьми, пытались уместиться у нее под кроватью. Лили шептала заклинание отвода глаз, немногое, чему успела научить ее бабушка. Лили в последнее время часто жалела, что бабушка умерла слишком рано, и не успела научить ее магии. Хорошо, что у нее остался травник, и что Лили всегда прислушивалась к бабушкиным словам.

И вот, на площадь снова вывели жителей, некоторые из которых покинут квартал в неизвестном направлении. Сегодня среди неблагонадежных оказалась и супруга известного хирурга Розенбаха, который “дружил” с гвардией. Лили знала, что доктор Карл помогал жителям квартала перебраться в Америку, Швейцарию или Португалию. И вот сейчас в грузовик загнали и медика с супругой.

Лили видела, как супруга Розенбаха, всегда такой улыбчивая и вежливая, плакала и умоляла мужа сообщить гвардии о том, кто он такой.

— Нет, Эмма, я поеду с тобой, и это не обсуждается! — твердил доктор, а сам обнимал плачущую супругу и сухими губами вытирал слезы. — Вместе до конца!

У девочки сжималось сердце, глядя на эту пару. Им с Лелеком удалось спасти семью молочника, о которой гвардия на время “забыла”. И как больно оттого, что они не могут спасти всех.

Стража кенига, подобно гигантскому голодному удаву, захватившему жертву, ещё больше сузила кольца: квартал обнесли колючей проволокой, а тем жителям, чьи окна выходили в сторону разоренного войной города, запретили выходить на балкон.

Контрабандная пресса сообщала о победах кенига, и о величайшем со всех времён евгеническом проекте по выводу чистой расы. Всех нечистокровных граждан вывозили за пределы страны. В закрытый квартал прибывали новые люди — растерянные, уставшие, иногда битые, с немногим сохранившимся скарбом, новоприбывшие занимали места депортированных семей, или же находили приют у старожилов города.

Расцвела и подпольная торговля на черном рынке: подозрительные личности продавали по заоблачным ценам сладости, муку, бобовые, табак. И жители отдавали немногое, что у них сохранилось — картины, меха, драгоценности за мешок сахара или картошки.

И конечно, множились слухи, слишком чудовищные, чтобы быть правдой. Гвардия кенига заявляла, что семьи отправляются в трудовые лагеря, из-за войны некому работать в полях. Прибывшие и те же торговцы еле слышным шепотом делились сведениями о концлагерях, газовых камерах и сожженных заживо людях. Депортируемых пересчитывал распределительный офис, а священник раздавал отъезжающим булки, которые покупали у булочника все жители города.

Лили осваивала бабушкин травник и училась готовить супы из иван-чая, спорыша, тысячелистника, горчанки, зеленушки. Получающееся варево, если чуть чуть посолить, можно было вполне есть. Вот и сегодня вечером Лили, завершив уборку аптеки и оставив Лелека колдовать над микстурами, убежала в лес.

Девочке удалось набрать трав, они с Лелеком протянут несколько дней. Путь Лили проходил через пропускной пункт. Скучающие стражники потребовали каннкарту и аусвайс.

— Аптекарша, — стражник подозвал Лили приказным тоном. — Подойди сюда.

Лили не понравился повелительный тон и масляный взгляд, которым ее окинул служитель порядка, — тебе здесь нравится?

Его товарищ подошёл к Лили слишком близко и задышал девочке в ухо.

— Да.

— Покажи каннкарту.

Лили привычным жестом достала документы, в ее сердце снова заползла леденящая тревога.

— А лет тебе сколько? — вальяжно задал вопрос второй стражник.

— Четырнадцать с половиной.

— Значит, ты уже большая и можешь показать, что у тебя прячется под одеждой.

Стражник резко разорвал на Лили платье и смял начавшуюся наливаться грудь, а его напарник задрал девочке юбки.

— Мы сейчас повеселимся все втроём!

— Пустите, я не хочу, отпустите же!

Второй страж порядка совсем недавно заступил на службу в закрытый квартал. Он происходил из далёкой пустынной страны и очень любил одну занимательную игру, когда несколько чистокровных мужчин показывают нечистокровной женщине ее место. И пусть женщина породиста, как ахалтекинская кобылица, ее место — у ног мужчины и ее задача — скрашивать мужской досуг.

Лили кричала и пыталась вырваться из захвата стражи. По ней шарили жадные руки, ее тело оскверняли порочные губы.

— Мальчики, да оставьте вы ее, — из подворотни царственной походкой выплыла Маддалена, — эта аптекарша хуже монашек, настоящее бревно. Мы с вами сейчас на славу развлечемся, я покажу вам французские штучки!

Маддалена одними губами прошептала Лили "Беги". Женщина обнимала сразу двоих стражников. Девочка не заставила себя долго упрашивать.

Лелек уронил бутылочки с таблетками, когда увидел Лили в разорванном платье.

— Девочка моя, что они с тобой сделали?

Лелек осторожно обнял Лили.

— Они, они, они … Не успели, они только…Лелек…

— Тшш, тшш, хорошая моя. Тебе нужно уходить отсюда, Лили.

Лили не выходила из комнаты, сидела на кровати, куталась в бабушкино лоскутное одеяло, и подолгу молча смотрела в стену. По ночам девочке снились глумливые стражники, жадные руки и голодные губы.

Лили просыпалась среди ночи, в поту, и начинала плакать. Лелек отпаивал девочку ее же отварами, сидел с ней на кровати, гладил по голове и говорил, что найдет решение.

Девочка съедала хлеб, чахлые овощи, которые приносил ей Ковальски, и отворачивалась к стене. Лелек не стал говорить Лили, что на следующий день после того, как над ней надругались, заявились те самые стражники, зыркали по аптеке, выгребли запасы морфина. А один из них вдруг передёрнул затвор пистолета, злобно бросил взгляд в сторону Ковальски, и вышел.

Лелеку стало известно и о судьбе Маддалены. У господина, у которого Лелек иногда хранил добро жителей города, брат служил в расстрельной бригаде.

После того, как Маддалена провела бурную ночь со стражей, женщина решила сбежать из закрытого города. Добрая половина жителей квартала ее ненавидела, а оставшиеся — презирали. Маддалена заявилась к начальнику полиции, а то в свою очередь, дал ей письмо к руководителю другого полицейского отделения, сказав, что его коллега поможет Маддалене добраться до Швейцарии.

И когда женщина заявилась в отделение с письмом, ее расстреляли. Начальник закрытого квартала написал: "Подателя письма уничтожить".

Лелек не стал говорить Лили, что Маддалены не стало, он только ограничился тем, что коротко отрезал — женщине удалось сбежать.

А Лили начала потихоньку приходить в себя, обслуживать посетителей за стойкой, вести привычные разговоры. Однажды утром в аптеку вплыла женщина. Вальяжная красавица с презрением смотрела на Лелека, с брезгливостью на девочку, и будто бы чего-то ждала.