– Полмиллиона.

– А стипендия?

– Сто тысяч, но это с доплатой на питание от Собчака.

– Собчак? Анатолий Александрович? Он же преподает у нас на юридическом! А его жена – на историческом и в институте культуры.

– А у нас он мэр города Санкт-Петербурга.

– И все же, согласись, Ленинград звучит красивее, чем Санкт-Петербург.

Я пожал плечами и показал ему несколько купюр наших денег: пятьдесят, пять тысяч и другие. Он внимательно рассмотрел их и показал Виоле, потом загорелся какой-то мыслью и спросил:

– Дай-ка мне одну такую, вот эту хотя бы, на пять тысяч. У меня есть один знакомый – страстный бонист. Загнию ему за пятьдесят рублей. Скажу, что это деньги белогвардейцев.

– А дата?

На банкноте стоял 1993 год.

– Сотрем. Ну ладно, пора мне.

– Вальдемар, – сказала ему Виола (она, бедная, различала нас только по одежде, да по выражению лица), – ты там не слишком…

– За исключением того, что должно быть исключено, – отозвался он уже из коридора.

Я тоже засобирался, потому что мне очень не хотелось оставаться с нею наедине. Он поехал в центр, а я сел в трамвай и вскоре достиг Автова. Близ Красненького кладбища, как и следовало ожидать, не было танка. Я стал бродить по улицам, заходить в магазины и присматриваться к людям. Меня поразило то, что они в целом были гораздо красивее, чем в моем мире. Вчера я, кстати, не подметил одного важного признака в покрое одежды: она была подобием допетровской! Мужчины носили высокие шапки, дубленки старинного длиннополого покроя, женщины – вариации кокошника, и притом имели ярко нарумяненные щеки. Такой исторической псевдоморфозы, выражаясь словами Шпенглера, я и предположить же мог.

Не буду описывать мои путешествия по морозному городу, скажу лишь, что я два раза заходил в кафе с их скурпулезно-копеечными ценами, был в нескольких книжных магазинах, в одном из которых меня привлекла потрепанная книжка (последний экземпляр), которая называлась «Американские баптисты: царство антиразума». Насколько я смог понять из неадаптированного для меня текста, в середине XX века христианство весьма видоизменилось. Православие, жестоко преследуемое в первые десятилетия советской власти, растеряло почти всю свою паству и в последние десять лет превратилось в духовную нишу части советских интеллектуалов. Католицизм потерял свой ватиканский центр, секвестрированный фашистским правительством графа Чиано в 61 году, и новый папа Павел VI обосновался в Бразилии. Лютеранство в странах Северной Европы, прежде всего в Германии, постепенно слилось с возрождающимися древнегерманскими культами (кирхи, как и предсказывал Гауптман, были пересозданы в арийские священные комплексы по образцу Вевельсбурга). Американские же протестанты проделали ряд сложных метаморфоз, частью перешли в расистскую церковь «Арийские нации», признающую Иисуса Христа двухметровым белокурым конунгом, предательски распятом жидами, частью сблизились с евреями и ввели обрезание и большинство ветхозаветных пищевых запретов.

Вернулся я около пяти вечера, когда все вокруг уже посинело от сумерек, а мороз усилился до невыносимости. Мой двойник был дома:

– Все прошло как по маслу. Я перед началом положил украдкой твою купюру на стол Президиума, они ее вскоре обнаружили и все заседание рассматривали с очень удивленным видом – и, разумеется, не вникали в суть происходящего.

– И чем все закончилось?

– Нам обоим вынесли по выговору: мне – за разжигание национальной ненависти, ему – за варварское обращение с книгами, с запретом пользоваться университетской библиотекой в течение трех месяцев, а его сестра предстанет перед подобным судилищем за свои античеловеческие сионистские убеждения. А ты где пропадал?

– Осматривался. Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а загрязненность воздуха пропорционально ниже… Вероятно, я останусь здесь надолго, а может и навсегда.

– Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу твоего «чуда». Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.

– Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя… Поставь себя на мое место…

– Да, это скверно… Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну, сделай и это невероятное, но очевидное предположение.

– Да я уж надеюсь, что не придется, – отшутилась она.

– Мы с тобой идентичны, – продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую ветчину к ужину. – Это, с одной стороны, хорошо, а с другой – плохо. Ситуация, с одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)…

Я понимающе кивнул.

– Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или поздно…

– Но ведь не съедят же они его, в самом деле, – сказала на это Виола.

– Верно, – согласился ее муж. – Но ситуация пока терпит. Тебя ждет поездка в Германию, что будет, я думаю, для тебя довольно небезынтересно. Ты был там, у себя, за рубежом?

– Понятие «за рубежом» у нас неопределенное, – ответил я. – Бывшие республики СССР называются «ближнее зарубежье», и попасть туда просто. А прочая заграница – «дальнее зарубежье». Я был двухлетним малышом с родителями в Польше.

– Польша у вас в границах 39-го года?

– Нет, в 45 году к ней присоединили Силезию, Померанию, – я заколебался, припоминая нюансы политической географии тридцатых годов, – Данциг, половину Восточной Пруссии и Белосток.

– А что же у нас было в 45 году? – задумался он. – Гражданская война в Бразилии (иитегралисты против панамериканистов)… наши войска заняли Бомбей… визит Молотова в Берлин на открытие первой сессии Европейского Совета в качестве наблюдателя… ну и окончание Тихоокеанской войны атомными бомбардировками Хиросимы и Лос-Анджелеса (японская атомная бомба «Камикадзе» угодила прямо в район Голливуда, так что американцы на пять лет лишились почти всей киноиндустрии).

– Да, бедные янки – это, наверно, было самое большое для них испытание. А освоение Космоса?

– Немцы запустили первые свои спутники с Пенемюнде в пятьдесят третьем году (тогда нам было не до того – мы с Берией боролись). У нас это состоялось через четыре года, а Гагарин полетел в шестьдесят первом.

– Еще одно совпадение! У нас – те же даты.

Мы еще долго перебирали исторические вехи и находили то поразительные совпадения, то неожиданные отличия, пока Виола не напомнила нам о фильме «Комедия ошибок», который вот-вот должен был начаться по первой программе.

АВЕНТЮРА ВТОРАЯ,

в которой я совершаю путешествие из Ленинграда в Берлин, по-своему хрестоматийное

Не может быть и речи с том, чтобы я усомнился в непобедимости нашего дела, напротив, трудности, возникающие непрерывно и возрастающие с каждым днем, надо преодолевать, если к этому есть настоящая воля.

И.Геббельс

Международный поезд «Ленинград – Берлин» отходил около полудня двадцать третьего февраля. Меня провожала Виола. Она была в своей очаровательной шубке из белого меха и в темном платке, делающем ее очень похожей на древнюю гречанку. Я пытался по дороге занять ее рассказами о своем мире, но разговор как-то не клеился.

– Хорошо еще, что вы надо мною не подшутили, – неожиданно произнесла она почти обиженным тоном.

– Каким образом? – не понял я.

– Могли поменяться.

– Нет… Я был настолько потрясен, что чувство юмора у меня ампутировалось. Да и, потом, мы все же различаемся стрижкой, и он поранил руку о банку с консервами…

– Ты там тоже женат на мне?

– Нет. К сожалению, нет…

– Я до сих пор не могу поверить в реальность произошедшего.

– Да я тоже поначалу не поверил. Но, как говорит твой муж, очевидное может быть и невероятным. Я уж как-то смирился. Из себя не выпрыгнешь, хотя один раз мне это уже удалось.

– А я тебе даже завидую. Если бы у меня была возможность заглянуть в иной мир, под иное небо, я бы никогда не отказалась.

– Чему завидовать? Страна, в которой жил я – это убогое, саморазрушающееся и отвратительное место. Это я должен вам завидовать. Вы живете в куда более лучшем мире, а я здесь призрак, пришелец из небытия.