Гай де Шардонне сдержал слово. Наутро Корри принесли билет первого класса на самолет до Парижа вместе с изящной картонкой, в которой лежали платье из кремового шелка потрясающе простого покроя, кремовый полотняный жакет и босоножки в тон. К лацкану жакета была прикреплена короткая записка:

«Униформа. Прошу надеть. Гай».

Горничные были потрясены и умирали от любопытства, но Корри снова обуревали сомнения. До сих пор она не сознавала, как будет скучать по новым подругам. А кремовый шелк… По округлившимся глазам Шеван было ясно, о чем та подумала. Платье для содержанки…

Но Корри подписала контракт. И, надевая костюм, заметила, что цвет идеально соответствует оттенку ее кожи, а фасон удивительно ей идет. В этом наряде она выглядела юной и трепетной. Глаза стали еще темнее, губы краснее.

– Не знаю, Корри, – пробормотала Шеван со слезами на глазах. – Ты кажешься совсем чужой.

– Не расстраивайся. Обещаю, что когда-нибудь вернусь.

Корри почувствовала, что сейчас тоже расплачется. Шеван грустно покачала головой:

– Париж… это так далеко.

И Корри поняла, что девушка имеет в виду не только расстояние.

После ухода Шеван ей стало совсем одиноко. Она вытерла слезы, щедро надушилась «Бегом времени» и наконец, словно бросая вызов невидимому противнику, пришпилила букетик маргариток к лацкану жакета. Пусть она подписала контракт с Гаем де Шардонне, но собственностью его не стала.

Два часа спустя, оказавшись среди неземного великолепия аэропорта Орли, Корри тотчас забыла о своих сомнениях. Как здесь чудесно: роскошная отделка, стекло и хром, и машины, которые при малейшем движении немедленно приходят в действие… Хорошо бы подольше побыть здесь и все как следует рассмотреть, но время не ждет. Париж зовет!

Девушка с сожалением направилась к выходу. Ее, конечно, встречают – Гай, несомненно, обо всем позаботился. Корри с видом знатной дамы оглядывала проходивших мимо людей, жалея лишь о том, что ободранный чемодан плохо соответствует образу богатой и независимой путешественницы. Хотя, возможно, ее просто посчитают эксцентричной англичанкой, из тех, которым прощаются любые выходки.

– Доброе утро.

Корри с удивлением обернулась. Сам Гай не погнушался приехать за ней!

Он внимательно осмотрел девушку с чисто французской основательностью.

– Ну как, сойдет?

При виде маргариток в петличке жакета Гай только вздохнул:

– Что за страсть к полевым цветам! Примите добрый совет.

Он ловко отстегнул бутоньерку и церемонно передал водителю в униформе, почтительно стоявшему сзади.

– Днем вы должны носить исключительно фиалки. Вечером – орхидеи.

– А что плохого в маргаритках?

Она не собирается стоять на задних лапках перед всякими чванливыми типами!

– А контракт? Помните? – мягко, но неумолимо возразил Гай. – Когда выходите на улицу без меня, можете нацепить что угодно. Хоть кочан капусты.

Корри с трудом спрятала улыбку. Конечно, он сноб, но совершенно прав. Сделка есть сделка.

Она безуспешно старалась сохранить остатки апломба, пока серый лимузин уносил их из аэропорта по направлению к столице.

– Но почему фиалки? Это так старомодно!

Очнувшийся от раздумий Гай изумленно уставился на нее:

– Неужели непонятно?

Корри недоумевающе взглянула на него.

– Ох уж эти англичанки…

Он небрежно приподнял ее подбородок и показал на узкое зеркальце над сиденьем:

– Под цвет ваших глаз, разумеется.

Корри не нашлась что ответить и вжалась в сиденье, чувствуя себя маленькой дурочкой. Нет, пожалуй, следует держать ухо востро, иначе враг легко одержит верх. Однако ей польстило, что он заметил и запомнил цвет ее глаз. Конечно, она потешила свое тщеславие, ибо это замечание не должно иметь никакого значения, но тем не менее украдкой посмотрелась в зеркальце, пытаясь представить, как будет выглядеть фиолетовая бутоньерка на кремовом фоне.

Но тут машина свернула с безликой автострады на улицы французской столицы, и девушка мгновенно забыла обо всем на свете, чувствуя невероятную легкость. Стоит, кажется, взмахнуть руками, и она взлетит. Здесь все было знакомым, точно она всю жизнь прожила в этом городе. Как долго Корри ждала своего часа! Она поспешно опустила окно и глубоко вдохнула непередаваемую смесь запахов нагретого солнцем гудрона, бензиновых выхлопов, только что смолотого кофе и свежеиспеченного хлеба… Она почему-то, была уверена, что здесь даже пыль другая. Повсюду уличные кафе, белые столы и стулья под полосатыми зонтиками, официанты, снующие меж ними с проворством муравьев. Ей казалось, что в окно доносится картавая скороговорка, такая же пьянящая, как глоток морского воздуха. И женщины, гуляющие по тротуарам, изящные, уверенные в собственной неотразимости, поистине созданные для любви парижанки. Далеко, в конце бульвара, обсаженного безжалостно подстриженными деревьями, блеснула лента реки. Рыболовы терпеливо восседали в тени массивных куполов собора Парижской богоматери. Корри узнала позолоченный шпиль Сен-Шапель, крытые черепицей башенки Консьержери. Серебристые ивовые листочки купались в воде, оборванные клошары[9] улыбались, радуясь майскому солнцу. Они проехали мимо Тюильри с его неповторимыми фонтанами, украшенными скульптурами богов, нимф, сильфид, сатиров и лошадей, и очутились на залитой солнечным сиянием площади Согласия. Водитель выключил зажигание. Гай повернулся к девушке, забавляясь ее волнением.

– Чем бы вы хотели сегодня заняться?

Корри замялась, сбитая с толку внезапным изменением планов.

– Мне казалось, что надо немедленно приниматься за работу!

Гай невозмутимо пожал плечами:

– Я решил воспользоваться правом хозяина и дать вам выходной. Очередной каприз. Не откажите мне в удовольствии. Мужчинам надо потакать!

Но Корри все еще не сдавалась, зная, что ей будет куда спокойнее, если у них сложатся чисто официальные отношения.

– Однако если вас утомило путешествие… – сочувственно начал Гай.

Утомило? Какая чушь! На улице тепло, на небе ни облачка, а чуть подальше возвышается Эйфелева башня во всей своей красе!