Однако почему-то после целого дня упражнений по системе месье Бейера, на первый взгляд очень простых, но доводивших до изнеможения, ее самоуверенность несколько поубавилась. Поужинав в одиночестве в просторной столовой девушка удалилась в свою комнату, где немного утешилась горстью драже, а заодно решила написать Арлекину.

Дорогой Арлекин! Мне так много надо рассказать тебе, что не знаю, с чего начать.

Корри помедлила, задумчиво прикусив кончик ручки. Может ли она открыться ему, не нарушив пункт девятый, внесенный Гаем де Шардонне? Он выполняет свою часть договора, она обязана делать то же самое. Но это нелегко. Она не привыкла вести двойную жизнь.

Я в Париже и уже успела понять, как ты был прав. Чувствую себя так, словно умерла и попала в рай. И все же, не знай я, что это твой город, о котором ты так много рассказывал в письмах, мне было бы очень одиноко. Я чувствовала бы себя здесь совсем чужой. Подумать только, что когда-то я собиралась взять Париж штурмом! Он немного пугает меня… такой красивый, шикарный… словно прекрасная, но бессердечная дама… Да и почему он должен быть добр к какой-то провинциальной девчонке?

Но мне повезло, и я не должна забывать об этом. Теперь я работаю личным секретарем у французского бизнесмена, ведаю приемом гостей, рассылаю приглашения, организую приемы. Он был так добр, что нашел для меня квартиру. Однако продолжай писать в контору мистера Уитейкера, поскольку еще неизвестно, останусь ли я в этом доме. Очень многое зависит от мистера Бейера.

Да, в первый же свободный день я поехала к нему. Мне он понравился, как ты, впрочем, и предрекал. Я так волновалась, что думала, будто не смогу петь, но в нем было нечто такое… он слушает так, будто важнее занятия нет в мире. Не знаю, что он подумал, но полностью своего мнения, видимо, не высказал. Вежливо попрощался, дал мне упражнения, велел выполнять их каждый день и не петь до того, как мы снова встретимся.

Представляешь мое состояние?! Все равно что он велел бы мне не дышать и не есть. Как мне совершенствоваться, если петь нельзя? Я просто не пойму, иду ли вперед или топчусь на месте. Это так ужасно – наконец оказаться в Париже и не петь! Я полна сомнений и тревог. Как бы я хотела, чтобы ты был здесь и я могла тебя увидеть, хотя бы однажды! Мы бы выпили с тобой кофе в маленьком баре, поговорили о музыке, о Париже и вообразили бы, что город принадлежит нам.

Я хочу видеть тебя. Пожалуйста.

Твоя бедная Коломбина.

К счастью, пока Корри ждала ответа, ей было чем заняться. Прибыл ее новый гардероб, и, к своему немалому веселью, девушка обнаружила, что Гай велел снабдить каждый наряд номером, от первого до двадцать четвертого. Как это на него похоже, он даже не доверяет ей выбрать платье самой! Ее решимость расстроить его планы и помешать замыслам окрепла. Она тщательно обдумала свою стратегию, с тем же скрупулезным вниманием к деталям, которое раньше уделяла пению. Она начнет битву сразу на нескольких фронтах. Зная, что Гай предпочитает модную бледность в женщинах, каждый раз, когда во внутренний двор проникали солнечные лучи, она сбегала вниз, чтобы немного позагорать. В садике не было ничего, кроме зелени, – кустарник и низко подстриженная живая изгородь, так что Корри купила маковое семя и посеяла его в ящиках на балконе, где всегда было светло. По вечерам она сидела в своей комнате, примеряя платье за платьем. Постепенно, неуклонно ее план обретал очертания и обрастал подробностями. Через пять дней она получила письмо от Арлекина.

Терпение, дорогая моя Коломбина. Я уже говорил, что, как только ты окажешься в Париже, все станет на свои места. Но признаться, не ожидал, что ты доберешься сюда так быстро. Может, ты колдунья? Или достала где-то волшебную палочку? Как волнующе думать, что ты в эту минуту находишься неподалеку от моего дома или на соседней улице и, если высунуться из окна, можно услышать, как ты распеваешь вокализы! Наверное, я сразу же узнал бы твой голос.

Но, дорогая Коломбина, мы не должны встречаться. Рано. Уверен, что могу помочь тебе куда больше, оставаясь за кулисами и появляясь в любую минуту, как «бог из машины» [11] . А для этого мне необходима моя маска. Без нее кем бы я был? Очередное знакомое лицо, человек толпы.

Я не хочу так рисковать. Слишком дороги для меня наши отношения. Ты – мой талисман, потаенный клад, та часть моей жизни, которую ничто не в силах омрачить. Попытайся понять. Когда-нибудь…

Что же касается пения, знаю, это трудно, но ты должна верить в свой талант, как верю я, хотя никогда не слышал, как ты поешь. Месье Бейер тоже верит в тебя, пусть он этого и не сказал прямо. Не можешь же ты ожидать оваций в тот момент, когда занавес только поднимается! И если голос у тебя действительно есть, поверь, он не исчезнет оттого, что ты не будешь ежедневно исполнять арии. Золото не ржавеет. Твой дар – то же семечко, до поры до времени дремлющее в земле. Возможно, ему необходимо пережить зиму, прежде чем взойти. Когда настанет пора, ты поймешь, что стоило ждать так долго.

И укрощенная Корри вернулась к своим экзерсисам. Каждый день она стояла в гостиной у фортепиано и тянула ноту за нотой, как показал Бейер, проводила долгие скучные часы, оживляемые лишь мыслью о сюрпризе, который она обязательно преподнесет Гаю де Шардонне.

Неделю спустя на столике в холле появилась записка с извещением, что назавтра месье де Шардонне понадобятся ее услуги. Содержание было предельно кратким:

«Половина седьмого вечера. Номер девять».

Номер девять оказался скромной длинной блузой из сиреневого джерси с пояском и высоким воротом, без всякой отделки, и такой же удручающе скучной, как рыбное филе. К ней прилагалась прямая юбка того же цвета. Корри, улыбаясь, выбросила записку в мусорную корзинку. Она знала правила, но правила обычно создаются для безвольных, покорных дурочек. Она ничем не смягчит суровость покроя, но… кое-что предпримет.

На следующий вечер, ровно в половине шестого, Туанетт принесла ей бутоньерку из фиалок, до этой минуты лежавшую в холодильнике. Капельки ледяной воды все еще сверкали на фиолетовых лепестках.