– Если я уеду с тобой, на что мы будем жить? – кричала она. – Разве у тебя есть деньги содержать жену?

О, женская практичность! Меня сковал ледяной холод. Она не знала о доме, где я родился, доме, который теперь перешел ко мне. Я мечтал о том, как мы будем жить там вместе, о белоснежных козах во дворе… видел себя за пианино, ее с ребенком на руках.

Я рассказал ей о своих планах. Никогда не забуду ее лица в этот момент. Куда девались грация и красота! Она расхохоталась мне в глаза, назвала романтическим глупцом.

– Оставить Париж, всех моих друзей, чтобы жить с тобой в Богом забытой глуши, на краю света? Да ты спятил! Иди к отцу, скажи, что передумал!

Она с таким презрением произнесла эти слова, что я потерял голову. Глумиться над моей заветной мечтой! Я схватил ее за плечи… и изо всех сил стал трясти. И в ее зачарованном взгляде, кроме страха, блеснуло явное удовлетворение. Девушка вырвалась и отскочила, торжествующе сверкнув глазами.

– В таком случае убирайся! – вызывающе улыбнулась она и издевательски бросила вслед: – Но ты еще вернешься!

Той ночью я возвратился в Аскади, чтобы вступить в права наследства. Горечь разъедала мне душу. Теперь все стало ясно. Это она заставила отца вызвать меня в Париж. Богатой избалованной девушке взбрело в голову приручить деревенского кузена, наивного мальчика, и вылепить себе удобного мужа. Все мои мечты и планы ничего для нее не значили. Я был игрушкой, вещью. Ей предназначалась роль королевы, мне – принца-консорта. И какова же награда? Стать чем-то вроде любимой собачки, которую гладят и ласкают, а иногда награждают лакомым кусочком…

Но это еще не конец рассказа. Глядя на знакомый пейзаж моего детства, я вдруг понял, что все изменилось и я смотрю на окружающее равнодушным взором чужака. Ее слова звенели в мозгу, повторяясь снова и снова, как заезженная пластинка, преследовали меня:

– Ты вернешься, вернешься, вернешься…

Утром я получил бумаги, подтверждающие права наследования, но ноги отказывались нести меня домой. Что, если этот голос вторгнется и в тихие комнаты моего единственного убежища? Я и без того уже чувствовал, как мои убеждения и принципы рушатся как карточный домик. Я сгорал со стыда и ярости и все же… все же любил ее. И это было хуже всего.

К концу дня я уже знал, что должен делать. Да, я вернусь, но на этот раз поставлю дяде свои условия.

В кармане лежали документы на право владения землей и домом – гарантия моего будущего. Вечером я отправился в казино. Выигрыш следовал за выигрышем, и уже через несколько часов я стал богачом. Не знаю, что нашло на меня тогда. Безумие, темная страсть к саморазрушению. У меня было столько денег, что за всю жизнь не потратить, и все же этого оказалось мало. Мне нужно было еще больше, чтобы стереть воспоминания о ее голосе, улыбке, забыть, чем сделала меня эта любовь. Я продолжал играть, взвинчивая ставки, точно одержимый дьяволом. И к закрытию казино потерял все и к тому же залез в огромные долги. По горькой иронии судьбы меня не выставили лишь из уважения к имени дяди.

Я пошел на берег. Помню, что разглядывал собственные следы и наблюдал, как стирает их вода. Прилив наступал, черные волны вздымались над песком. Я ощущал странную пустоту. Конец. Дальше идти некуда. Мне даже стало как-то легче. Бешенство и страсти улеглись, осталось лишь оцепенение. Я, та самая сущность, которую создал Бог, больше не существовал. С невероятной ясностью я увидел, что натворил. Проиграл наследство, за которое боролся и умер отец, навсегда потерял возможность остаться в Аскади. И не стоит винить ни судьбу, ни несчастную любовь, ни равнодушных людей. Проклятие лежит на мне!

Я вошел в воду. Любовь выгорела во мне, но что-то, какие-то крохотные искорки добра и идеализма, жалкие остатки чести еще дотлевали. Я не буду покорно молить о милосердии, но и трусом меня не назовут. Неписаный кодекс благородного человека известен каждому: не обязательно гибнуть за любовь, но должника, покончившего с собой, никто не осудит.

Именно в тот миг, Коломбина, я и нашел твое послание. Несколько нот на клочке бумаги, принесенных мне случайной волной. Но оно сказало куда больше, чем любые слова. Голос в тишине, теплая рука в темноте. Оно говорило: ты не одинок. Еще есть надежда. И выбор. Всегда найдется выход.

Вот еще что. Когда я сидел там, на пустынном берегу, с твоей запиской в руках, во мне вдруг проснулось чувство долга. Я так глубоко погрузился в свое эгоистическое отчаяние, что забыл о бедах других. Но теперь в моей ладони лежал безмолвный крик… о чем? О помощи, признании, ободрении, дружбе… знак, что кто-то где-то уже успел познать горькое одиночество. И от меня зависит, ответить ли на этот крик. Но если не я, то кто?

Остальное, как говорится, уже не важно. Я все-таки вернулся. Дядя под давлением дочери согласился заплатить мои долги в обмен на обещание быть благоразумным и во всем ему подчиняться. Я принял предложенную мне должность в компании и оставил все помыслы о карьере композитора. Ничего не поделать. Я попал в яму, которую сам же и вырыл. Но, поверь, бремя благодарности – вещь ужасная. Именно поэтому я советовал тебе никогда не становиться ничьей иждивенкой. Не позволю тебе совершать те же ошибки.

Что касается кузины, она немедленно распознала перемены, которые во мне произошли. Я уже не был тем доверчивым деревенским простаком, полным фантазий и наивных амбиций. Равновесие сил нарушилось. В ответ на ее вопросы я просто улыбался и пожимал плечами. Объясняться не было смысла. Теперь я смотрел на нее другими глазами и видел ее истинное лицо. Наверное, лучшей невесты я не заслуживал.

Поэтому я принялся доказывать себе и всему миру, что прошлое больше меня не волнует. А будущее я покорю своей воле. И мне это удалось. С тех пор я не написал ни одной строчки на нотном листе и постарался навсегда задушить музыку, звучавшую в душе, но зато обнаружил, что равнодушие имеет свои преимущества. Ты никогда ничего не потеряешь ни в жизни, ни в любви, если станешь относиться ко всему, как к картонной игре. Возле меня было много прекрасных женщин. Я был добр и нежен, но сердце оставалось ледяным.