Другого слова не найти. То был погребальный ветер.

«Здравствуй, тьма, мой старый друг…»[28] В мысли мои пробралась эта строчка, и я почувствовал, как выросла стена между мною и внешним миром. Я закрыл глаза. Внезапно я почувствовал себя совершенно одиноким. («Это и есть твой трип, – нашептывал мне ветер, – и так было всегда».) Я открыл глаза, когда мне на руку приземлился ночной мотылек.

Казалось, весь мир вот-вот почернеет и умрет. Тьма заволакивала все вокруг.

Тут Виктор снова залаял в сторону леса – на этот раз еще заливистей, трясясь, срываясь на рык. И так же внезапно – замолчал.

Он насторожился, прислушиваясь, всматриваясь в лес, и вдруг сорвался и побежал туда с рыком и повизгиванием.

– Виктор, – позвал я.

Я наблюдал, как его тень нарезала круги по полю, будто он гонялся за чем-то, продолжая лаять, но когда он добежал до леса, лай прекратился.

Я глотнул водки и решил подождать, пока он вернется.

Взглянув на бассейн, подумал о «мерседесе», разъезжающем по Эльсинор-лейн. И долго он за нами ехал? А кто залез в джакузи?

Тут вроде бы появился Виктор. Низкий согбенный силуэт показался из леса, но разглядеть его не было возможности. Размером он был с Виктора, может, чуть больше, но двигался, как паук, гротескно пятился вбок, то скрываясь за деревьями, то опять вырисовываясь на кромке леса.

– Виктор! – гаркнул я.

Нечто замерло на секунду, потом метнулось в сторону и, набирая скорость, закособочило назад в лес. «Будто охотится на кого-то», – неприятно вспыхнуло в голове.

– Виктор!

Послышался отчаянный собачий визг, но потом резко оборвался, и наступила тишина.

Я подождал.

Прищурившись, я смог разглядеть Виктора, медленно бредущего по полю, и когда собака – теперь зловеще присмиревшая – прошла мимо меня в кухню, у меня даже подкосились от облегчения ноги. Однако что-то заставило меня понять: я уже не один.

Ты меня чувствуешь? – спросило нечто.

– Уходи, – прошептал я. Я был не в том состоянии, чтоб разбираться с происходящим. – Уходи…

Тебе уже кое-что показали, простонало нечто.

Я был не один.

И кем бы ни было это нечто, оно знало, кто я.

В лесу что-то снова зашевелилось.

Почудился серный запах, качели заскрипели под натиском теплого порыва и так же внезапно остановились.

Послышались хлюпающие звуки, словно нечто приближалось ко мне. И двигалось оно целенаправленно. Оно хотело обратить на себя внимание, хотело, чтоб его увидели, почувствовали. Оно хотело шептать мое имя. Оно хотело окончательно запутать меня. Однако видно его еще не было. Я все пялился в темноту и тут заметил еще одну фигуру: она резво передвигалась по полю с чем-то вроде вил наперевес. Парализованный, я стоял на террасе. Зубы заплясали. Очередной порыв ветра пронесся мимо, когда вдруг послышалось жужжание саранчи. Меня затрясло. Подумалось: страшно-то как. И когда нечто почувствовало мой испуг, в воздухе разлился непонятный аромат.

«Зайди в дом, – сказал я себе, – немедленно».

Но, обернувшись на дом, я понял, что убежище это ненадежное. Ему не составит труда проникнуть внутрь.

Тут я увидел надгробие. В стороне, на краю двора, оно криво примостилось на поросшем бурьяном поле, и мое недовольство декораторами, не удосужившимися убрать реквизит, быстро обернулось ужасом, когда я обнаружил, что иду к нему, не в силах остановиться. Земля под надгробием была разрыта, будто то, что было там похоронено, выцарапалось на волю.

Поверх ревущего ветра удивительно отчетливо слышались хлюпающие звуки.

Подходя к надгробию, я уже не сомневался, что нечто и вправду вылезло из бутафорской могилы. Над домом пронеслось нечто и, развернувшись, резко приземлилось возле меня, ветер все завывал, из леса донесся рык звериной схватки, нечто принялось кружить надо мной, присевшим на корточки прямо у ямы, возле надгробия. На нем имелась какая-то надпись. Я принялся смахивать бутафорскую паутину, отдирать искусственный мох. На испещренном засохшей кровью камне красными буквами было накарябано:

Порыв ветра сбил меня с ног, я упал навзничь.

Земля была сырая и рыхлая, и, пытаясь подняться, я поскользнулся в луже.

Чтоб не упасть снова, я выставил руку, но в луже была не влага, а что-то липко-вязкое. Пахнуло сыростью, и я с новой силой попытался встать, потому что нечто подбиралось все ближе. Beтер захлопнул двери в кухню.

Нечто было явно голодным. Оно было жалким. Оно было жутким. Ему было нужно то, чего я не желал отдавать. С криком я наконец поднялся и ринулся к дому. Нечто все волочилось за мной, хватая лапами воздух.

Добравшись до дома, я рванул в гостевую и заперся на замок.

Никогда еще я не ждал так возвращения Джейн и детей.

Когда они явились, я лично запер все двери и включил все сигнализации. С притворным весельем я стал разбирать сладкие трофеи Сары. Джейн со мной не разговаривала. Робби, едва взглянув на меня, пошел к себе наверх.

Вернувшись в гостевую, я принялся допивать водку, и в голове моей крутилась одна только мысль, всего два слова.

Он вернулся.

Я проснулся в гостевой от шума насоса, сдувающего листву, и, посмотрев в окно (открытый грузовичок садовника обозначил субботу), я на несколько секунд почувствовал себя в полном порядке, пока не сообразил, что одет (дурной знак), как заснул – не помню (аналогично), и все это слилось в тревожный комочек. Я тут же вскочил на ноги, споткнувшись о бутылку «Кетель уан», купленную накануне вечером, и бутылка эта была пуста (тоже так себе знамение). Однако ж порожняя бутылка означала, что посетивший меня страх всего лишь результат похмелья – я был жив, здоров, в порядке.

Еще одна примета вызвала во мне смешанные чувства: кружка нелепых размеров, которую я обычно прятал под кроватью, стояла на ночном столике, до половины заполненная мочой. Это означало, что ночью я был настолько пьян, что не смог добраться до гостевой уборной в паре метров от кровати, но не настолько, чтоб утратить способность направить струю куда следует, а не на бежевый ковер. В итоге получалось: написал в кружку, но не на ковер – плюс или минус? Я быстро подошел к двери: удосужился ли я запереться перед провалом? Обычная утренняя тревога слегка рассеялась, когда я понял, что дверь была закрыта и, значит, Джейн не могла застать меня в таком виде (в отрубоне, водкой разит, у изголовья – кружка с мочой). Тут я подумал, что она, возможно, даже и не пыталась, и тревога только усилилась.

Я аккуратно понес кружку в кухню (ее можно было опорожнить в гостевой уборной, но я забыл) и, проходя сквозь гостиную, заметил, что ковер под ногами стал еще темнее – былой беж обернулся теперь чуть не светло-зеленым – и ворсистее (первая мысль: ковер растет). Роза пылесосила, особенно налегая на какое-то пятно. Я осторожно подошел и, заметив, что это отпечатки измазанных в пепле подошв, подумал: а почему это она не вычистила их еще вчера? Роза подняла глаза и выключила пылесос, ожидая от меня каких-то слов, но мое внимание отвлекли мебель, до сих пор не расставленная по местам, и похмелье; кроме того, комната казалась мне неодолимо знакомой, и от этого было сильно не по себе, и любые слова в подобной ситуации были бы совершенно излишними.

– Я думаю, это из-за вечеринки, мистер Эллис, – наконец прорезалась Роза, указывая на ковер.

Я уставился на пепельные отпечатки.

– Это из-за вечеринки он цвет поменял?

– Я слышала, народу много. – Она помедлила. – Может, они проливали выпивку?

Я медленно поднял на нее глаза:

– Чем же, вы думаете, мы их тут угощали? Зеленым красителем?

Роза смиренно смотрела на меня. Последовала пауза, которой, казалось, не будет конца. Непринужденным жестом я попытался компенсировать свою резкость. Не подумав, я поднял кружку к губам и – так же непринужденно – отвел.