Тут нечто обрушилось на дверь из комнаты Сары с такой силой, что она аж вдавилась внутрь.

Робби и Сара закричали.

– Все будет в порядке, Робби, открой свою дверь. Мы выскочим через твою комнату.

– Папа, я не могу, – заплакал он.

– Все обойдется.

Тварь снова шарахнула по двери.

Дверь дала небольшую трещину посередине. От следующего удара дверь слетела с петель.

Это подвигло Робби тут же открыть другую дверь и выбежать в свою комнату.

Я с джедайским мечом и Сарой на руках последовал за ним.

Мы пробежали комнату Робби, он отпер дверь, и, не раздумывая, мы рванули вниз по лестнице. Из окна лился лунный свет, и видимость была получше. С полпути я оглянулся и увидел тварь на верхней площадке.

Она погналась за нами вниз. Я слышал, как открывается и захлопывается ее пасть, влажно клацая.

Сара обернулась и, увидев погоню, закричала.

Ближе всего был мой кабинет. Дверь его открыта. В отличие от входной.

В кабинете в сейфе – пистолет.

В кабинете мы заперли дверь на замок, я поставил Сару на кушетку. Дети плакали, а я бессмысленно твердил, что все будет «нормально».

Я поднес меч к замку, набрал код, открыл сейф, и вытащил пистолет.

Я поводил мечом по столу, пока не нашел мобильный.

Я попросил Робби подержать меч, пока я буду набирать 911.

Робби уставился на пистолет в моей руке. Потом он крепко зажмурился и зажал уши ладошками.

Тварь принялась биться в дверь.

– Господи Иисусе! – прокричал я.

Удары становились все чаще. Дверь прогибалась в раме. Я оглядывал комнату безумным взглядом. Потом подбежал и открыл окно. (Примечание: краска облезала с дома с такой скоростью, что казалось, будто Эльсинор-лейн накрыло снежным бураном.) Тут дверь треснула и отвалилась, повиснув на верхней петле.

Тварь стояла в проеме.

Даже в слабом свете меча, которым я махал перед тварью, видно было, как вспенилась ее пасть.

– Пристрели ее, пристрели! – кричал Робби.

Тварь двинулась к нам, я навел на нее пистолет.

И нажал курок.

По нулям.

Пистолет был разряжен. (Примечание: Джейн вынула из пистолета все пули после той ночи, когда решила, что мне «привиделось», будто в наш дом забрался злоумышленник.) Мы с трудом различали приближающуюся к нам чавкающую тварь.

Электричество включилось так неожиданно, что на мгновение мы ослепли.

Завыла дымовая сигнализация. Все, что было выключено, теперь включилось.

В доме загорелись все лампочки. Заорал телевизор. Стереосистема затрубила «Какими мы были».[34] Включился компьютер.

Света было так много, что у дома мог случиться солнечный удар.

Из-за света мы не увидели, куда испарилась тварь.

– Папа, у тебя кровь идет. – Это была Сара.

Я потрогал губы. Пальцы были в крови.

Тут я заметил время, которое показывали электронные часы на батарейках, стоящие на моем столе.

Электричество включилось ровно в 2:40.

Спустя четыре минуты после звонка в службу 911 у дома 307 по Эльсинор-лейн уже мигали синие проблесковые маячки патрульной машины.

Оператору я сказал, что кто-то проник в наш дом, но все остались целы и невредимы, а «злоумышленник» скрылся.

Меня спросили, не желаю ли я остаться на линии до приезда полицейских.

Я отказался, потому что мне нужно было многое обдумать.

Я должен был принять несколько ключевых решений.

Если я расскажу о нависшей над нами угрозе, станут ли у меня выспрашивать, как это «нечто» пробралось в наш дом? Или же попытаться прогнать телегу (более правдоподобный сценарий), будто это было – что? – обычное вторжение с целью грабежа? Удержусь ли я от использования слова «тварь», указывая на лес? Стану ли пытаться описать то, что мы видели в коридоре? Буду ли давать «озабоченного», преуменьшая реальную степень своего ужаса, поскольку никто ничем не в состоянии нам помочь?

Приедет полиция.

Так… а дальше?

Они осмотрят дом.

И ничего не найдут.

Единственное, на что способны полицейские, – это препроводить нас в наши комнаты, где мы соберем вещи, потому что больше в этом доме мы не останемся на ночь ни при каких условиях.

Но как мог я, а уж тем более дети, объяснить им, что с нами произошло?

Мы столкнулись с чем-то, настолько выходящим за рамки их представлений о действительности, что не имело смысла даже пытаться.

Я смутно осознал, что никаких показаний не будет.

Пока что я не до конца раскусил Терби. Я знал только, что сам принес его в дом – и что он хотел, чтоб я это сделал, – но источник того, что появилось в мерцающем коридоре, я должен был сохранить в секрете.

По этому вопросу мы с домом вступили в тайный сговор.

Я позвонил Марте. Тщательно подбирая слова, я объяснил, что в дом ворвалось «нечто», уверил ее, что все живы и здоровы, что я уже позвонил в полицию и что спать мы будем в отеле «Времена года» в центре города и не могла бы она заказать нам номер. Я произнес это самым спокойным голосом, на который был способен, и выдал все быстро, одним предложением, упомянув вторжение лишь вначале, чтоб ей запомнилась только просьба разобраться с гостиницей. Однако Марта была профессионалом и проснулась с первым звонком телефона, она сказала, что приедет через пятнадцать минут, и повесила трубку, прежде чем я успел что-либо возразить.

Сара все еще сидела у меня на руках, Робби сидел на лужайке, когда двое полицейских – ребята лет под тридцать – подошли к нам и представились как офицер О'Нан и офицер Бойл.

Они заметили мою расквашенную губу и наливающийся синяк на скуле и спросили, не нужна ли мне медицинская помощь.

Я сказал, что обойдется, что это я просто упал в комнате сына, и указал на Робби, который неуверенно кивнул в подтверждение.

Вопрос «А миссис Деннис дома?» я воспринял в штыки и объяснил, что нет, моя жена на съемках в Торонто и что в доме только я и дети.

Пока я объяснял О'Нану и Бойлу, что, когда ворвался злоумышленник, электричество внезапно «отключилось», отчего мы не смогли «это как следует рассмотреть», подъехала вторая патрульная машина с еще двумя офицерами.

Тут все переменилось.

Слово «это» намертво пригвоздило ситуацию.

Слово «это» прицепилось ко мне ярлыком «ненадежный свидетель».

О'Нан и Бойл посовещались с вновь прибывшими офицерами.

Я прочистил горло и прояснил, что «злоумышленник» мог быть «диким животным».

Последовало не слишком убедительное обсуждение, стоит ли связываться с местным отделением комитета по дикой природе, но вскоре эту идею оставили. Если найдется что-нибудь, подходящее под определение «это», – к ней еще вернутся.

Бойл остался со мной, Роби и Сарой, а трое других офицеров вошли в дом, свет в котором горел с такой силой, что на лужайке было светло как днем, а мощные децибелы («Какими мы были» проигрывалась снова и снова) (да у тебя даже диска этого нет) разбудили Алленов.

Когда мужчины вошли в дом, страх уколол меня раскаленной булавкой. Я не хотел, чтоб они туда заходили. Я не хотел, чтобы с ними там что-то случилось. Мне хотелось закричать: «Будьте осторожны».

Тогда я почувствовал (хотя вышло все иначе), что из нашей семьи в этот дом еще раз войду только я.

Кроме того, я знал, что семья наша – даже вне стен этого дома – не избавилась от нависшей над ней опасности.

Я вдруг обернулся посмотреть, на месте ли найденная мной вчера под живой изгородью кошка, разлагается ли.

Заметив, как Аллены, стоящие в одинаковых пижамах на дорожке черного гранита, подают ему какие-то знаки, офицер Бойл попросил нас «оставаться на местах».

Свет в доме пригасили. Кто-то нашел музыкальный центр, песня резко оборвалась.

На мгновение тишина меня оглушила.

Я спросил писателя: Что офицер Бойл говорит Алленам? (Да, писатель вернулся. Ему не хотелось оставаться в стороне от этой сцены, он уже что-то мне нашептывал.) Пока Бойл шел к Алленам, Робби незаметно для меня взял мой мобильный телефон.