Но меня уже накрыло, уже трясло от страха.

– Ну, есть у вас какое-нибудь резюме, ну, или хотя бы рекомендации, а то когда вы рассказываете, как у вас на глазах люди ни с того ни с сего вспыхнули и сгорели дотла, мне кажется, я схожу с ума…

– Мистер Эллис, дипломов мне не выдавали. И занятий на «потустороннем факультете» я не посещал. Могу похвастать только богатым опытом. Я расследовал более шести тысяч сверхъестественных явлений.

Я снова потерялся. Снова заплакал и старался не всхлипывать слишком громко.

– Что же мне делать? – твердил я.

Миллер принялся меня утешать.

– Если вы решите воспользоваться моими услугами, я приду в ваш дом и стану заклинать духов, чтоб они прекратили являться вам в осязаемой оболочке и вообще оставили ваше жилище в покое.

– Как же… с этим быть? То есть мне придется идти с вами?

Я заставил себя перестать плакать и даже удивился, когда у меня хватило на это сил; я вытер глаза и высморкался. Оказалось, что вокруг меня по столу разбросано не меньше дюжины салфеток.

– Как же быть?

На что Миллер высказался так:

– Однажды я работал с бухгалтером, он сказался одержимым. В день, когда мы назначили сеанс экзорцизма в его кондоминиуме, он говорил на латыни задом наперед, плакал кровавыми слезами, а потом у него раскололся череп.

На этот раз мое потрясение приняло несколько причудливую форму, и я пробормотал:

– Да ладно, меня проверяла налоговая. Это еще хуже.

Ну ты и крутыш, буркнул писатель. Очень в тему.

Миллер не понял, что это, в сущности, нормальная реакция.

Он уставился на меня в упор. Наступила гробовая тишина.

– Да я пошутил, – прошептал я, – это всего лишь шутка. Я хотел…

– Тот случай закончился для меня инфарктом. Меня увезли на «скорой». Я не шучу. У меня есть видеозапись.

Психическое истощение заставило меня сосредоточиться исключительно на Миллере. У меня хватило любопытства спросить:

– И что вы… делаете с этой записью?

– Демонстрирую ее на лекциях.

Я обрабатывал информацию.

– И чем этот человек был… одержим?

– Духом животного, которое, как он утверждал, его поцарапало.

Я попросил Миллера повторить еще раз.

– На него напал дикий зверь, и после этого он стал думать, что он тот, кто на него напал.

– Как это происходит? – уже почти выл я. – Как такое возможно? О чем вы говорите. Господи Иисусе…

– Мистер Эллис, вы не стали бы смеяться надо мной, если бы человек, одержимый демоном, швырнул вас на десять метров через всю комнату, а потом попытался размесить в кровавую кашу.

Мне снова потребовалось время, чтобы восстановить дыхание. Я съехал до:

– Вы правы. Простите. Я просто очень устал. Не знаю. Я не хотел над вами смеяться.

Миллер все смотрел на меня, как будто что-то обдумывая. Потом спросил, принес ли я план дома. Я наспех сделал набросок на гостиничном бланке, и, когда вынимал его из кармана куртки, руку пробила такая дрожь, что, протянув бумагу, я уронил ее на стол. Я извинился. Он взглянул на рисунок и положил его рядом с блокнотом.

– Я должен задать вам несколько вопросов, – спокойно сказал он.

Я сцепил ладони, чтоб они не тряслись.

– Когда происходят эти явления, мистер Эллис?

– Ночью, – прошептал я. – Они происходят ночью. Всегда примерно в одно и то же время, в час смерти моего отца.

– Когда конкретно?

– Не знаю, между двумя и тремя ночи. Отец умер без двадцати три, вот примерно в это время все и… творится.

Я не смог выдержать наступившей долгой паузы и спросил:

– А что это значит?

– А вы знаете, когда вы родились?

Миллер писал что-то в блокноте и, спрашивая, не посмотрел на меня.

– Да. – Я сглотнул. – Я родился в два сорок пополудни.

Миллер изучал свои записи.

– И что это может значить? – спросил я. – Кроме совпадения?

– Значит, к этому надо отнестись серьезно.

– Почему? – спросил я с интонацией верующего, голосом, каким ученик вымаливает правильный ответ у учителя.

– Потому что духи, являющиеся между полуночью и восходом, приходят не просто так – им что-то нужно.

– Не понимаю. Что это значит?

– Это значит, что они хотят напугать вас, – сказал он. – Это значит, они хотят, чтоб вы что-то поняли.

Мне снова захотелось заплакать, но я сумел сдержаться.

Вот так утешил, расслышал я писателя.

– В одном из интервью, которые я просмотрел, вы говорили, что прототипом этого персонажа, Патрика Бэйтмена, был ваш отец…

– Да, говорил, но…

– …А теперь вы говорите, что Патрик Бэйтмен звонил вам по телефону?

– Да. Да, все верно.

– Вы были близки с вашим отцом?

– Нет. Нет, не был.

Миллер уставился в блокнот. Какая-то запись его тревожила.

– В доме живут дети? Чьи они?

– Да, у меня двое, – сказал я. – То есть на самом деле мой – один.

Вдруг Миллер вскинул голову. Он не ответил, а просто уставился на меня, явно чем-то обеспокоенный.

– Что? – спросил я. – Что такое?

– Очень странно, – отозвался Миллер. – Я этого не чувствую.

– Чего вы не чувствуете?

– Что у вас есть ребенок.

Грудь моя заболела. В голове промелькнуло, как Робби обнимал меня в машине после школы и как крепко он схватился за меня прошлой ночью, полагая, что я защищу его. Ведь он думал, что теперь я ему отец. Я не знал, что сказать.

– В доме есть камин? – вдруг спросил Миллер.

К своему стыду, мне пришлось задуматься. Я жил в доме пять месяцев – и теперь гадал, есть там камин или нет. Если он и был, то мы его еще никогда не топили. Это обстоятельство заставило меня вспомнить, что в доме на самом деле два камина.

– Да-да, есть. А что?

Миллер притормозил, изучая записи, и пробурчал себе под руку:

– Это просто точка входа. Вот и все.

– Могу я задать вам вопрос?

Переворачивая страницу блокнота, Миллер кивнул.

– А что, если… а что, если это необъяснимое присутствие… не захочет уходить? – Я сглотнул. – Что тогда?

Миллер поднял на меня глаза.

– Я должен донести до них, что помогаю им переместиться в лучший мир. Они на самом деле даже очень благодарны за любую помощь. – Он помолчал. – Это измученные души, мистер Эллис.

– А почему они… так измучены?

– На это могут быть две причины. Некоторые еще не осознали, что умерли. – Он снова сделал паузу. – Другие должны передать информацию живым.

Теперь замолчал я.

– И вы помогаете им решить… эти проблемы?

– По обстоятельствам, – пожал он плечами.

– И от чего это зависит?

– От того, демон это, или призрак, или, как в вашем случае, созданные вами же сущности – изуродованные твари, которые как-то проявили себя в вашей реальности.

– Но я не понимаю, – не отставал я, – в чем разница между призраком и демоном?

Когда я задавал этот вопрос, никакой закусочной уже не было. Были только Миллер и я, подвешенные в кабинке за пределами реального мира – что бы для меня это теперь ни означало.

– Демоны зловредны и могущественны. Призраки просто сбиты с толку – потеряны, уязвимы.

Миллер резко засунул руку в карман джинсовой куртки и вытащил вибрирующий мобильный. Проверив номер, он скинул звонок. Все это время он продолжал говорить, будто рассказывал об этом уже миллион раз.

– Призраки берут энергию из многих источников: свет, страх, грусть, мучения – все это дает духам силы, возвышает их. Но призраки не склонны к насилию.

У тебя-то демоны, прошептал писатель.

– Демоны – это олицетворение зла, и они преследуют людей, которые безрассудно пустили их в свою жизнь. Помните, что я говорил об антагонизме? Демоны появляются, когда чувствуют враждебность по отношению к себе, и основная их цель – ответить враждебностью на враждебность. Демоны очень злые.

– Вы должны мне помочь, – говорил я. – Вы должны помочь нам.

– Можете больше не убеждать меня, что вы напуганы, мистер Эллис, – сказал Миллер. – Я это и так вижу.

– Хорошо, хорошо, хорошо, но что теперь?