«Должно быть, папенька быстро нашел бы общий язык с господином Рельским», – подумала госпожа Чернова со смутной досадой.

Искомое решение ускользало от нее, заставляло путаться в смутных догадках и сомнениях, а факты упорно не складывались в сколько-нибудь стройную систему…

Надо признать, в этот раз ей действительно повезло куда больше. Дома оказалась лишь младшая барышня Ларгуссон, высокая девица с лошадиным лицом, всегда непомерно кокетливая и жеманная. Если старшая дочь была слишком взыскательна, обладала глубоким умом, хорошими манерами и напоминала строгую учительницу, то младшая была до нелепости на нее не похожа – глупая как пробка, она думала лишь о кавалерах и нарядах.

Зато госпоже Черновой она обрадовалась несказанно, заставив гадалку тайком поморщиться. Привычка девушки ворожить на всякого, кто по глупости или рассеянности задержал на ней взгляд долее, чем на мгновение, порядком раздражала Софию. К тому же барышню приходилось каждый раз успокаивать и отпаивать чаем, когда оказывалось, что неосторожный кавалер вовсе не питал нежных чувств к кокетливой гномке. Зато сама девица искренне считала госпожу Чернову задушевной подругой, а потому приняла ее весьма любезно.

Барышня Феррия Ларгуссон была одета в игривое орлецовое [33]платье, украшенное множеством рюшей, которое нелепо смотрелось на ее мужеподобной фигуре. К тому же это было попросту неприлично, ведь срок траура истекал еще не скоро, однако подобные досадные мелочи мало волновали глупенькую гномку.

– Госпожа Чернова, я так рада видеть вас! – защебетала барышня тонким голоском, странно сочетающимся с ее грубоватой конституцией. – Хочу сразу вам сказать, что я не верю во весь этот вздор, что о вас говорят! Представляете, недавно госпожа Вейрессон болтала, что…

Далее следовало подробнейшее изложение всех слышанных ею слухов, притом гномка нисколько не стеснялась пересказывать все наинеприятнейшие пересуды их объекту, явно не задумываясь о столь тонких материях, как такт и приличия. Она всплескивала руками, то и дело восклицала: «Ужас!», убеждала, что нисколько не доверяет злоязыким соседям, и перемежала обстоятельный рассказ сетованиями на кавалеров, которые все никак не решались попросить ее руки, видимо, слишком опасаясь отказа. Последнее барышня Ларгуссон сообщала столь жантильно [34], что у гадалки заныли зубы от сладких заверений и бесконечного кокетства.

Зато у Софии появился повод расспросить ее о том, что саму гадалку более всего интересовало.

– Вы моя единственная надежда, – начала госпожа Чернова проникновенно, воспользовавшись запинкой в бесконечном монологе девушки. – Только вы можете мне поведать обо всех врагах вашего батюшки!

– Ох! – Барышня импульсивно прижала ладонь к губам, потом принялась уверять: – Ну что вы, отец тишайший гном! То есть был… Его все любили, не могу даже представить, кто… – Она всхлипнула и молниеносно извлекла платок, которым принялась утирать обильные слезы.

– Но ведь его убили! – продолжала настаивать София, высказав все положенные соболезнования. Она и в самом деле сочувствовала девушке, оставшейся круглой сиротой, к тому же у гадалки были свои причины считать преждевременную смерть господина Ларгуссона истинной трагедией.

– Я даже не знаю… – наконец задумалась барышня, нервно комкая платочек. Умственные усилия были явно для нее непривычны и мучительны. Наконец она нерешительно промолвила: – Ну, разве что господин Нергассон его не любил, из-за батюшкиной невесты…

– А сам господин Ларгуссон? – с надеждой уточнила госпожа Чернова, поскольку ей не верилось в виновность кузнеца. – О ком он говорил неодобрительно?

– Ну, – заколебалась гномка, – отец только о господине Ларине нелестно отзывался… И еще о сестре, они же беспрестанно ругались…

– Господине Ларине? – переспросила гадалка, вздрогнув от неожиданности и чуть подавшись вперед. Упоминание о склоках между покойным и его старшей дочерью вовсе не являлось для нее новостью, а вот известие о старшине пожарного приказа было действительно любопытным.

– Ну да! – охотно продолжила барышня, уже позабыв о своей скорби. – Батюшка ему денег ссудил, а тот все не возвращал.

– Вот как… – задумчиво произнесла София и попыталась выяснить у барышни Ларгуссон еще что-нибудь, но безуспешно. Более ничего занятного гномка не поведала, и молодая женщина распрощалась с нею, сославшись на срочные дела.

Выйдя из гостеприимного дома, София остановилась у калитки и сжала пальцами виски. От болтовни у нее разболелась голова, зато раздобытые сведения представлялись весьма ценными.

Госпожа Чернова взглянула на часы, охнула и заторопилась. Визит занял куда больше времени, нежели она рассчитывала. Следовало еще сделать некоторые покупки, и София отправилась по лавкам. С деньгами было негусто, но ей удалось потратить совсем немного, чтобы приобрести все необходимое и условиться о доставке в Чернов-парк.

Софии приглянулась новая шляпка в витрине магазина госпожи Неруларс, однако пришлось со вздохом отвернуться и пройти мимо. Как же мучительно делать вид, что многочисленные дамские соблазны оставляют ее совершенно равнодушной, и стоически игнорировать искушения!

Были еще насущные проблемы, которыми куда сложнее пренебречь: протекающая крыша сарая и прохудившееся постельное белье, провиант и разные хозяйственные нужды. Разве можно отказать домовым в свежих сливках? Да еще Лея недавно намекала, что запасы компонентов для мыла почти иссякли…

А выхода нет. Теперь счет шел на дни, ведь госпожа Дарлассон недвусмысленно намекнула, что намерена уволить госпожу Чернову.

София выкинула из головы грустные мысли и наблюдала за предпраздничной суетой.

Вот гномка самозабвенно ругается с приказчиком, который норовит подсунуть ей ткань второго сорта вместо заказанной отличной материи… Вот мать (по виду служанка) пытается урезонить малыша, который с ревом требует купить леденец… Вот барышня в сопровождении двух джентльменов выбирает шляпку, перемерив уже весь ассортимент лавки, а на лицах ее сопровождающих читается обреченное уныние – мужчинам определенно не терпится поскорее сбежать из царства дамских мелочей…

Вдруг какой-то торопыга-рабочий с тюком в руках грубо отпихнул малыша лет пяти (того самого, который просил конфету) с дороги и пробежал мимо, даже не извинившись. Мальчик тут же разревелся, точнее, с новой силой продолжил подвывать, требуя жалости и внимания.

Движимая порывом, София приблизилась к ребенку и протянула ему засахаренный апельсин, купленный для Леи, уговаривая не плакать.

Малыш доверчиво протянул руку и, ухватив предложенную сладость, тут же позабыл о горьких слезах и лишь слегка всхлипывал.

– Отдай это госпоже! – отрывисто велела мать, а поскольку ребенок был резко против расставания с лакомством и вцепился в него изо всех сил, женщина стала выдирать апельсин, с силой разжимая пальцы маленького бутуза.

– Но почему? – изумилась госпожа Чернова, когда мать, не обращая внимания на новый взрыв негодования малыша, протянула ей отвоеванный апельсин.

– Нам ничего не нужно от убийцы! – отрезала та.

Перед глазами у Софии потемнело, и она слегка покачнулась. Люди проходили мимо этой маленькой драмы, не обращая на нее никакого внимания. Гадалка нашла в себе силы забрать лакомство и пойти прочь…

Она слегка оправилась лишь на выходе из города, у сада госпожи Дарлассон. Пожалуй, госпожа Чернова бездумно прошла бы мимо, но почти столкнулась с господином Нергассоном, который как раз закрывал калитку.

Кузнец смущенно извинился и сбивчиво объяснил, что инспектор поручил ему выяснить, нет ли на замке в библиотеке следов взлома. Ничего подозрительного он не обнаружил, но госпожа Дарлассон – кстати, чрезвычайно любезная и милая дама – попросила его еще кое-что сделать, вот он и спешил…

Тут гном залился краской и смущенно замолчал.

София охотно приняла извинения и улыбнулась про себя. Кажется, барышне Варссон, невесте покойного господина Ларгуссона и заодно возлюбленной кузнеца, следовало начинать ревновать…