На моем лице появляется зловещая ухмылка, давая ей понять, какие именно мысли крутятся у меня в голове. Они изображают ее обнаженной и склонившейся над моим кухонным столом или какой-нибудь гребаной плоской поверхностью, которая находится ближе всего.

Я придвигаюсь к ней ближе, шаг за шагом, заставляя свое тело не срываться на полный спринт. Я без ума от этой девочки, но весь мир не должен видеть, что я веду себя как двенадцатилетний мальчик.

Я почти на месте, когда передо мной встает брюнетка. От нее пахнет лаком для волос и средством для загара, а не лестным запахом. У меня нет проблем с женщинами, носящими рискованную одежду. Делай со своим телом все, что хочешь. Однако у меня есть проблема, когда моя девушка ждет меня, а девушка, на которой почти ничего нет, загораживает ее от меня.

Девушка?

— Бишоп Маверик, я думаю, то, что они говорят, правда, лично вы намного крупнее, - напевает она с сильным южным акцентом, который большинство мужчин сочли бы привлекательным, но только не я. Ее глаза скользят вверх и вниз по моему телу, изучая меня.

— Спасибо. Могу я что-то подписать для вас? - Вежливо говорю я, пытаясь убрать ее с моего гребаного пути, чтобы я мог раздвинуть ноги моей девушки и трахнуть ее языком до самозабвения.

Она улыбается мне, подходя ближе, что заставляет меня отступить назад. 

— Я думала, ты мог бы доказать, что все слухи, - ее взгляд скользнул к моей промежности, - Правда.

Я подношу кулак ко рту, прочищаю горло и выдавливаю улыбку. 

— Я не могу тебе помочь, но парень с черными волосами? Номер 48? Он может.

Я проскальзываю мимо нее, надеясь встретиться взглядом с Валор, но все, что я вижу, это ее «кинжалы», устремленные на девушку позади меня. Ее руки скрещены на груди, а челюсть сжата. Это универсальный женский знак, означающий "разозлилась нахуй".

— Черт, - бормочу я. Я ненавижу тот факт, что она сравнивает себя с другими женщинами, и ненавижу то, что я не могу просто подбежать к ней и прижаться губами к ее губам. Покажи ей, что единственная, кого я хочу, - это она. Оказавшись прямо перед ней, я улыбаюсь, надеясь, что это смягчит ее гнев. Ее прищуренные зеленые глаза встречаются с моими, и мне хочется спрятаться в гребаном углу.

— Ты же знаешь, что это дерьмо случалось бы не так часто, если бы они действительно знали, что у тебя есть гребаная девушка, - восклицает она. Шок проходит по ее лицу, когда она слышит, что назвала себя моей девушкой. Мы еще не навешивали ярлыки на наши отношения, но девушка и в подметки не годилась тому, чем для меня была Валор.

— Я знаю, Вэлли. Я просто хочу сначала рассказать твоему отцу, прежде чем объявить об этом прессе. Ты единственная, кого я хочу, ты это знаешь.

Она усмехается:

— Да, и когда это будет, Би? Признайся, ты не против сохранить меня в качестве своего маленького грязного секрета. Тем временем ты позволяешь прессе видеть тебя с каждой шлюхой в гребаном Чикаго.

Чертов ад. Всегда, блядь, ее беспокоят хоккейные зайки, которых я, блядь, не хочу. Каждый раз, когда заходит речь об этом, в игру вступает моя верность ей. Я никогда не давал ей повода думать, что хочу кого-то еще, кроме нее.

С другой стороны, я еще не показывал ее публике. Я не сделал себя эксклюзивным, так что в ее глазах это означает, что мне стыдно или что-то в этом роде.

Я открываю рот, но ничего не произношу. Она замечает мое колебание, закатывает глаза и разворачивается на каблуках, чтобы уйти. Моя фамилия напечатана жирными красными буквами на спине ее толстовки, и, хотя мы спорим, я ухмыляюсь. Моя девочка носит мое имя. Всегда моя девочка.

Ее фигура проскальзывает через двери в офисную часть здания. Это место, где мы проводим собрания команды, кабинет тренера, заседания правления, все то дерьмо, с которым я ненавидел иметь дело как хоккеист. Валор знает это место лучше, чем кто-либо, из тех кого я когда-то встречал. Вероятно, она припарковалась у западного выезда, чтобы было меньше машин. Она часто играла в прятки в этом здании. Я уверен, что она была сама по себе любопытной и обнаружила, что подслушивает разговоры.

Я захлопываю дверь, следуя за ней. Вечером здесь тихо, может быть, несколько человек все еще пробираются к своим машинам, чтобы отправиться домой. Валор все еще не справлялась со своими эмоциями, как в детстве. Она побежала. Не имело значения, злилась ли она, грустила или, в данном случае, ревновала, она бежала от своих эмоций.

Она всегда говорит о том, как я прячусь от нее, как я скрываю свое прошлое. Что ж, я не единственный, кто прячется. Есть в ней что-то такое, что она скрывает от меня. Она избегает разговоров о том, что она чувствует, о чем думает. Она никогда бы не призналась, что иногда ей кажется, что ее недостаточно.

Я чертовски ненавидел себя за то, что был причиной, по которой она сомневалась в себе. Почему я не мог просто, блядь, избавиться от этого иррационального страха любить кого-то? Непреодолимая потребность быть кем-то другим, а не моим отцом?

Я был чертовски зол на себя, на нее, на всех. Я не хотел, чтобы она смотрела в зеркало и спрашивала себя, было ли с ней что-то не так, как в ту ночь, когда она вернулась домой с ночевки, или в тот день, когда официантка заставила ее почувствовать себя никчемной.

Валор была не просто девушкой, она была моей, и, черт возьми, нам обоим пора было это принять.

Я хватаю ее за руку, поворачивая лицом к себе. 

— Классная толстовка, интересно, где ты ее взяла? - Я ухмыляюсь, пытаясь держать себя в руках. Это было мое. Я отдал ее ей сегодня утром.

— Да, гребаный трус дал мне это, - она выплевывает слова, как яд. Ярость вспыхивает в ее глазах, и она горит только для меня. Я провожу рукой по лицу, издавая саркастический смешок.

Мой язык скользит по щеке, когда я протягиваю руку вперед, подталкивая ее к ближайшей двери. Ее спина плотно соприкасается с деревом, и я прижимаюсь к ней всем телом. Мои пальцы скользят вверх по ее рукам, скользят по груди и нежно ложатся на горло.

— Чего ты хочешь от меня, Валор Лайла? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на глазах у ПРЕССЫ? Наклонить тебя, заставить кончить на мой член для заголовка Чикагской газеты? Это то, чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я обращался с тобой как с гребаной зайкой? - Мои слова звучат намного резче, чем я намеревался, но суть в том, чтобы донести их до всех.

— Нет, Би…

— Ну, знаешь что, я, блядь, не могу этого сделать. Я не могу просто трахнуть тебя, как трахнул бы тех других женщин. Все по-другому, когда я с тобой, и я знаю, что ты это чувствуешь. Я не могу просто трахнуть тебя. Ты единственная женщина, которая когда-либо переступала порог моей квартиры, делила со мной постель, оставалась на ночь. Я не просто трахаю тебя. - Я делаю паузу, прижимаясь своим лбом к ее лбу, мои зубы прикусывают ее нижнюю губу, слегка оттягивая ее. — И теперь я собираюсь это доказать, - шепчу я.

Замешательство хмурит ее брови. Я поднимаю ее тело к себе, позволяя ее ногам обвиться вокруг моей талии. Открываю дверь, надеясь, что там есть ровная поверхность, на которую я могу положить ее. Я замечаю большой круглый стол и решаю, что этого будет достаточно. Я сажаю ее на него задницей, дотягиваюсь рукой до основания ее шеи, хватаю за волосы и грубо дергаю, так что она вынуждена смотреть на меня.

— Раздевайся.

Это не просьба, это требование. Я хочу ее обнаженной. На ней слишком много предметов одежды. Она нервно покусывает внутреннюю сторону щеки. В этой комнате горит свет, так что я могу видеть каждый дюйм ее тела. Тот факт, что она все еще чувствует себя неуверенно в своей шкуре, - это удар под дых.

— Я не собираюсь просить снова, раздевайся, Валор. - Я отстраняюсь от нее, делаю шаг назад, скрещиваю руки на груди и жду, когда она начнет.

Она прерывисто вздыхает, встает, но все еще опирается на стол для поддержки. Ее бледные пальцы тянутся к краю толстовки, крепко сжимая ее, прежде чем стянуть по телу и через голову. Кружевной бюстгальтер нежно-голубого цвета прикрывает ее грудь, но я все еще вижу упругие розовые соски под материалом. Мои глаза не знают, куда смотреть. Обнаженная плоть, румянец, заливающий ее щеки, или мой католический кулон, танцующий на ее груди. Она никогда его не снимает.