Я и не знал, что тут сказать. Подумал малость и говорю:

— Знаешь, Еся, важное дело это. Нужно мне посоветоваться с Сашкой и Лордом.

— Нельзя тебе! Ты же слово дал! Я больше разузнаю, а тогда уже и управляйтесь с Альфредом. Пока нельзя. Скажи только Лорду, чтоб ухо востро держал и мелину сменил. Рассказать можно: дескать, слышал, Альфред гопоту нашу, бунтуев, выпытывает, куда ходим. Но предупреди, чтобы и он никому ни слова… Хочет вас Альфред засыпать, как Гвоздя!

Поздно ночью возвращался домой, раздумывая над делом. Как тут быть? Не ровен час, и отвадишь хлопцев от Лениной мелины. А как тогда с ней встречаться?

Назавтра пошел к Лорду. Застал его дома. После вчерашней пьянки у Лорда болела голова. И хотелось это дело поправить.

— Знаешь, Болек, — говорю ему, — надо нам с мелиной поосторожнее. Альфред ходит да расспрашивает, где у нас точка в Советах. Не иначе, подставить нас хочет.

— Откуда знаешь?

— От хлопца одного.

— Холера с Альфредом этим! Во сука!

— Осторожней нам надо!

— Так… будем осторожней. Не дождется он, всех не засыплет! Самое большее, одного залапает… Так ты точно знаешь?

— Не то, чтобы очень. Но похоже на правду.

Не хотелось мне слишком уж пугать Лорда, не хотелось, чтоб он мелину поменял.

— Хлопцам нужно сказать, чтобы не трепали никому про нашу точку в Советах, — заключил Лорд.

— Так и надо. Скажи им. Пусть поостерегутся, язык за зубами — и точка! В конце концов, никто имени Бомбины не знает и навряд ли описать может, где ее хутор.

Больше мы про то не говорили. А потом пошли вместе до Гинты.

Через два дня вышли впервые на работу по «белой стежке». Как обычно, вел партию Лорд, за товаром смотрел Левка. Товар был дешевый: подметки, женские свитера, шерстяные платки — к зимнему сезону. Кроме меня, Левы и Лорда, шли Мамут, Щур, Болек Комета, Ванька Большевик, Фелек Маруда. Всего восемь. Петрук Философ тяжело хворал, Элегант еще от раны не оправился. Идем осторожно. Не полями напрямик к хутору и огородам, а краем молодого леска до выезженной санями дороги. По ней, чтоб следов не оставлять, и подходим к хутору.

На работу выходили мы с Бокровки, из сарая на краю местечка, куда еще днем принесли носки. Вышли рано, едва стемнело. Нарочно это сделали. Наши погранцы едва ли рассчитывают, что контрабандисты в такую рань выйдут.

Во втором часу ночи добрались до Бомбининого хутора. Лорд группу остановил, ко мне подходит.

— Может, первый пойдешь?.. Посмотришь, все ли в порядке на мелине, в сарае и огороде. Весь хутор осмотри. Спроси Бомбину, не заходил ли кто днем. Если все в порядке, выйди во двор и фонариком зажженным три круга сделай. Ну так пойдешь первым?

— Ладно, пойду.

— Носку оставь. Легче будет.

Скинул носку с плеч и вышел на дорогу. До хутора шагов триста. Идется быстро, весело. Без носки так легко! Смотрю вверх и налево, на Большую Медведицу, и усмехаюсь. Повторяю имена звезд: Ева, Ирина, София, Мария, Елена, Лидия и Леония… Леня. Повторяю: Леня, Леня, и смеюсь. Наверное, спит сейчас и не подозревает, кто к ней идет.

Ускоряю шаги. Калитка и ворота заперты. Перелезаю через изгородь во двор. Из глубины его бросается ко мне большой пес.

— Нерон, Нерон! — кричу ему.

Подбегает, прыгает, скуля радостно, становится на задние лапы, норовит лизнуть в лицо. Отпихиваю его.

Стучу тихонько в окно. Через минуту вижу за стеклом белое пятно лица.

— Кто там?

— Я.

— Владя?

— Так. Открой, Леня.

— Сейчас, сейчас!

Гремит засов. Я захожу в теплую избу. Леня, видно, только что из постели. Целует меня нежно.

— Какой ты мерзлый весь! Хлопцы пришли?

— Один я пришел.

— Один?

— Так.

— Вправду? А зачем?

— Соскучился по тебе — и айда в дорогу!

Смеется и говорит задумчиво:

— Ох, врешь ты. Не может такого быть.

Рассказал я ей, в чем дело. Она заверила: все в порядке на хуторе. Однако я все равно осмотрел подворье и огород, обследовал сарай и только потом вышел на дорогу.

Вынул фонарик из кармана, зажег, описал им три больших круга. Подождал.

Вскоре на снежной белизне дороги показались один за другим хлопцы. Впустил я их на подворье, закрыл калитку за ними на засов. Хлопцы пошли в сарай, а я с Левой — в избу.

Леня уже оделась. Хлопочет, суетится. Печь растапливает, готовит еду для меня. Хлопцы и Лева спать пошли.

Поздней, когда уже ложились в постель, Леня говорит мне:

— Знаешь, Владку, подумалось мне: останься ты у меня насовсем.

— А как так?

— Я все обдумала. Мелину я прикрою — хватит нам этого. Денег у меня хватает, и на тебя тоже. Жить будем. Документы для тебя сделаем. У меня знакомый в волисполкоме, в Заславле. Сделает.

— Не, не хочу я.

— Ты меня не любишь, что ли?

— Тут другое. Я бы у себя хотел жить, за границей.

Леня долго меня убеждала, уговаривала. Разные доводы приводила. В конце концов, сказал ей, что подумаю. Однако знал заранее, что не соглашусь. Занудился бы я вусмерть. Может, и Леня бы мне надоела. Но ей я того не сказал.

Праздник Рождества Господня и Новый год прошли очень весело, а после них мало у кого из хлопцев осталось хоть что-нибудь в карманах.

В январе снова пошли за границу — нужда погнала. Пошли, хотя дорога стала очень трудной, метели крутили, по полям и лесам шастали волки. Купцы давали зряшный товар, рисковать не хотели. Знали: ходить стало слишком опасно, а хлопцы, усталые и напуганные, споры разыграть шухер. Партии шли немногочисленные и редко. Потому чаще всего ходили на свой страх и риск. Носили спирт — его в Советах хорошо брали, и продать его было легко.

Под праздник Богоявления пришел ко мне Лорд. Сказал:

— Феля меня прислала.

— Чего хочет? — спросил я, удивленный.

— Приглашала тебя завтра в гости.

— Но Сашки же дома нету! Он в Столбцы поехал.

— Да ничего такого. Она вечеринку устраивает, по маленькой. Несколько девчат, пару хлопцев.

— Ты пойдешь?

— Так.

— Добре. Тогда и я пойду.

Назавтра приоделся в особенности старательно и пошел вместе с Лордом к Феле. Явились в седьмом часу, а все уже и собрались. Заметил: Феля так подобрала девчат и хлопцев, чтобы вечеринка обошлась без ссор и чтобы все чувствовали себя «как дома».

Кроме меня и Лорда, из знакомых были Петрук Философ, Юлек Чудило и Элегант. Кроме них, братья Фабьяньские, Кароль и Жыгмунт — дальняя родня Веблинов. Недавно приехали из Вильни и посматривали на нас свысока, держались отчужденно. Из девчат были, кроме Фели, Белька, Андзя Солдат, Маня Дзюньдзя, а еще Лютка Зубик, сменившая в Белькиной партии Маньку Пудель, попавшуюся в Советах и теперь сидевшую в минской тюрьме. Лютка была мясистая деваха, колыхавшая при каждом шаге жирами и тем немало возбуждавшая хлопцев. Еще была кузина Фели, молодая, едва шестнадцатилетняя девочка, ладная худенькая блондинка с красивыми глазами. Звали ее Зосей.

Когда пришли, молодежь уже развлекалась вовсю. На комоде стоял здоровенный граммофон и, лоснясь никелевой трубой, изрыгал вальс. Посреди зала кружились две пары. Элегант танцевал с Зосей, Кароль Фабьяньский — с Фелей.

Мы церемонно поздоровались со всеми, познакомились с незнакомыми. Жыгмунт подал мне неохотно, будто милостыню, мяконькую и маленькую, почти женскую ладошку. Губки надул и выдул важно: «Фа-а-бьяньски!»

Не понравился он мне. Не люблю фраерков щеголеватых. Стиснул ему руку так, что он едва не вскрикнул и представился: «Ла-а-брович!»

Уселся за маленький столик, за каким уже сидели Белька и Андзя Солдат. Заговорил с Белькой, а сам украдкой посматриваю на Фелю, все еще танцующую с Каролем. Красивая она была, в черном платье. Темное лучше всего ей шло. В темном, как в раме, выделялись очертания красивой шеи, лица. В танце двигалась так легко, что казалось, танцем одним и дышит, им и жива. Глаз от нее оторвать не мог. Почти и не слушал, что мне Белька говорила, смотрел и смотрел. Та, мне кажется, заметила и говорит: