— Ой, удушишь!

А сама так и льнула к нему. Я пригласил Фелю потанцевать. Она встала. Закружились мы по залу. Я сильней прижал ее к себе. Она не противилась… Но вдруг услышал ее голос, будто издалека прилетевший в мои уши:

— Может, хватит?.. Сгоришь!..

Вечером проводил вместе с Лордом Лютку домой. Когда прощался с Фелей, она крепко пожала мне руку и сказала:

— Ты приходи.

— Когда? — спросил я.

— Когда хочешь.

— Я приду, — пообещал я.

Радостно мне было. Не жалел я ни о Бельке, ни о Лене. Только Феля была на уме и в душе. Однако, когда, проводивши Лютку домой, Лорд предложил мне пойди к Калишанкам, я, стесняясь немного, ему поддакнул, чтобы неловкость сгладить:

— Добре… Выпить бы еще неплохо.

— Конечно, конечно. Очень умно! — ответил Лорд.

Той ночью я впервые после возвращения из-за границы не ночевал дома.

Одиннадцать нас — обычная группа контрабандистов. Идем лесом, в зеленом сумраке, по мягкому мху, как по дну моря. Крадемся наугад между деревьями, будто призраки. А над головой также тихо крадутся тучи. Пустили вперед наживкой крохотное легкое облачко — и ползут всем стадом за ним.

Юрлин идет первым. Легко идет, чуть покачиваясь влево-вправо, рысьими глазами шарит вокруг. За ним поспевает Лорд. Легко идет, как по паркету. И поглядывает по сторонам. За ними, двумя знаменитыми машинистами, иду я. За мной, качая бедрами, Щур. Ухмыляется. То ли сыгранный шухер припомнил, то ли новый удумал. Далее шествует Комета. Распустил черные усищи и шагает размашисто. За ним пробирается Соня, жена Юрлина. Ее специально держат в середине группы: там безопаснее. Шагает она меленько, но уверенно. Привыкла к таким путешествиям, второй год с мужем ходит. За Соней чапает Ванька Большевик. Идет, глаз от ее ног не отрывая. Наблюдает, как бедра завлекательно колышутся. Похабство у него на уме. Идет, забываясь, и частенько ломает сапогами сухие ветки. Тогда Щур оборачивается, делает страшное лицо и показывает кулак.

— Смотрит, будто кобыла на волка, — ворчит Ванька.

За Ванькой поспевает Соска — веселый, смешной, легковерный хлопец. Не любит очень, когда Соской его зовут. Прозвище свое получил как раз из-за сосок, когда пошел сам по себе за границу. Взял необычный товар — несколько тысяч детских сосок. Бандаж себе сделал: понавешал соски на шнурки, да и спрятал под куртку.

Летом это было. За ночь он до мелины своей добраться не сумел и спрятался в жите. Ну и надоело ему там сидеть, начал полями пробираться дальше. Заметил его конный патруль. Хотели солдаты его задержать, да он, будто щука в воду, в жито нырнул. Долго его ловили, жита стоптали немеряно, но все же словили. И начали обыскивать. Сняли куртку с него, и вот стоит он, в сосках, будто в орденах. Большевики покатились со смеху.

— Знаете что, товарищи? — наконец, сказал один. — Такого злостного спекулянта и задерживать страшно.

— Пускай несет! — поддержал второй. — Будет малым коммунарам развлечение.

И отпустили его. Даже товар не забрали. Вернувшись в местечко, хлопец простодушно рассказал про все коллегам, не подозревая, что станет мишенью насмешек и шуток. С того времени все его и звали: Соска.

За Соской идет Леон Юбина. Хлопцы зовут его Кавалерик, потому что очень любит с девчатами пофлиртовать, на всех вечеринках он — душа женского общества. Ходит за границу редко, разве что нужда его выпихнет. Боится хлопец походов таких. За ним элегантно, в элегантных сапогах и брюках, вышагивает Элегант. Только шапка и куртка у него старые, чтоб видом особо не выделяться. В конце партии тянется сопровождающий товар Гирш Кнот, молодой пухленький жидок. Боязливый он и близорукий, потому все время осматривается по сторонам, щурится, поспешает. Трудно ему, но отстать очень боится. Мало ли кто из кустов выскочит, лес ведь! Когда отстает на десяток шагов, пускается бегом догонять, перебирает смешно коротенькими ножками, вытирает платком пот с лица. Лорд однажды оглянулся да и увидел, как тот платком лицо вытирает. Подошел и говорит:

— Что, в морду захотел?

— Ты чего? Что такое?

— Ты платок спрячь сейчас же! Белую тряпку в лесу за километр видно! Если нужно, желтую бери или зеленую!

Носки у нас по сорок пять фунтов. Только Соня несет тридцатифунтовую. Товар несем дешевый, но хорошо расходящийся в Советах: зеркальца, бусы, ножики, гребни, наперстки, бритвы, помазки. Зарабатываем так же, как и за дорогой товар, по пятнадцать рублей. Товар от Ривы Гланц и Фейги Едвабной, у которых совместный павильон на базаре…

Жене Юрлина, Соне, тридцать лет, но выглядит намного моложе. У нее круглое веселое лицо, небесного цвета глаза, вишневые губы, светлые волосы и ямочка на подбородке. Очень она симпатичная, и Юрлин, сомневаясь в супружеской верности, берет жену с собой не для большего семейного заработка, а чтобы приглядывать. Знает: темперамент у Сони огненный, а сердечко — очень даже непостоянное, и к тому же не очень ценит она семейственность. Потому глаз с нее спускать не хочет.

А я по ходу время от времени запускаю руку в боковой карман куртки и с удовольствием сжимаю шероховатую рукоять нагана. Никому из хлопцев не говорил я про револьвер. Знаю: они боятся ходить с оружием, потому что в Советах пойманных с оружием судят очень сурово. Пару раз случалось, приговаривали за «бандитизм» и споро пускали в расход. Наган — моя тайна, я никому не хочу ее раскрывать. По мне лучше, если уж попадешься в Советах, отбиваться и погибнуть, чем снова голодать и кормить вшей в чрезвычайке и ДОПРе. А что меня ждало дальше, на протяжении трех лет ссылки, которой едва удалось избежать?

Ночи сейчас короткие, до мелины за раз не успеть, потому обычно днюем по дороге. Пункт наш — за двадцать пять километров от границы, на северо-восток от Старого Села. Идти мы стараемся лесом, на поля выходим в крайнем случае. Юрлин ведет группу уверенно, без тропок и путей, будто наугад.

Переждав день в лесу, следующей ночью добираемся до большого сада. Юрлин отодвигает доску в заборе, через этот лаз пробираемся в сад. Посреди него стоит большой амбар. Заходим туда.

Юрлин с Лордом идут на хутор. Возвращаются через четверть часа и принимаются переносить носки, берут по две за раз. Потом укладываемся спать. Соня спит в углу, рядом с мужем. Гирш Кнот тоже спит в амбаре.

Пришел август. Приближался золотой сезон. Граница оживилась. Контрабандисты ходили чаще и большими группами. Я продолжал фартовать с группой Юрлина. Удачно ходил. Пару раз погнали нам кота погранцы, но никто не попался. Щур все хотел сделать жидовкам агранду, но Лорд не соглашался: товар был зряшный, того не стоил.

Работать стало труднее. Границу взялась стеречь полиция. Пограничные батальоны ликвидировали. А как только границу начала стеречь полиция, начались и стычки с большевистскими солдатами. Те с прежними польскими погранцами ладили, по одной стежке ходили, разговаривали, встречаясь. Теперь на границе стреляли все чаще. Большевики стреляли в польских пограничников, гадости всякие устраивали. Полицейских, стерегущих границу, красноармейцы называли «черные вороны», или «черная сотня». Тогда и поляки, и большевики одновременно перенесли маршруты обхода границы на несколько десятков метров от самой границы, во многих местах границу загородили колючей проволокой, и заборы эти бывали очень и очень длинными.

Все труднее делалось ходить за границу. Погранцы стали нервными, из кожи вон лезли. Повсюду были засады. В наилучших для перехода местах высилась колючая изгородь, приходилось носить с собой маты или жерди. Случалось нам и резать проволоку ножницами, но только по крайней надобности. Не стоило ни сверх меры злить погранцов, ни указывать им наши излюбленные места перехода.

В конце августа пошел я седьмой раз с группой Юрлина. Вышли мы рано. Ночи стали длинные, и нам хотелось прийти на мелину к утру. В группе шли Юрлин, Лорд, я, Комета, Щур, Соня, Ванька Большевик, Элегант, Соска, Юбина и Гирш Кнот. Носки тянули по сорок фунтов.