Вадим рухнул на могилу своей матери, и пистолет выпал из его руки.

— Ты что? — сказал бледным голосом Слегин, хватая Сабурова за руку. — Что ты натворил. Лен?!

Сабуров оттолкнул его и бросился бежать по аллее между могилами туда, где старик склонился над телом своего сына. «Не надо, Иван Дмитриевич! — задыхаясь, кричал на бегу Сабуров. — Не смейте этого делать! Слышите?! Вы нужны всем людям, очень нужны!»

Бурин-старший поднял голову. Лицо его было застывшим и ничего не выражающим. А в следующее мгновение он поднес к виску пистолет Вадима.

Выстрел громом прозвучал в кладбищенской тишине, распугав воронье.

Когда инвестигатор подбежал к могиле, ненамного опередив обезовцев во главе с Захаровым, все было уже кончено.

Они лежали рядом — отец и сын. Кровь впитывалась в дерн на могиле их матери и жены. Обычно у мертвых не бывает выражения на лице, но Сабурову показалось, что лежащим перед ним сейчас спокойно и хорошо и что они смотрят на него…

Сам не зная зачем, он вдруг нагнулся и провел ладонью по морщинистой, заросшей седой щетиной щеке «воскресителя». Не ради того, чтобы убедиться в его смерти.

Просто ему стало жаль этого человека.

— Мы успеваем? — спросил Сабуров, проводя рукой по лицу, словно желая смахнуть с него невидимую паутину.

Слегин глянул на часы, не отрывая рук от штурвала.

— Еще целый час до вылета, — сообщил он. — Так что мы с тобой успеем пропустить стопку-другую в аэропорту… Жаль все-таки, что ты удираешь из Инска так поспешно. Мы бы с тобой успели обсудить все как следует. Может, все-таки передумаешь, а?

— Нет, — сказал Сабуров. — Не могу…

— Ну как знаешь, — с сожалением вздохнул Слегин. — Ладно, в Интервиле встретимся. Вот разберусь с бумагами, отчетами — и тоже домой… Честно говоря, надоел мне уже этот городишко. Какой-то он вечно пасмурный и потому как бы нереальный. Как выцветшая черно-белая фотография… Да еще факел этот на нервы действует — вон, опять горит, зараза!..

Сабуров машинально покосился в окно. С моста, по которому неслась их машина, был отчетливо виден мотающийся из стороны в сторону язык грязно-желтого пламени на вершине огромной трубы по другую сторону реки.

— А знаешь, это не просто факел, — возразил он. Это — Вечный огонь.

— Ну уж? — усомнился Слегин. — Что-то, я смотрю, тебя на траурную символику потянуло… Никогда бы не подумал, что сотрудники Инвестигации такие впечатлительные. И вообще, ты бледно выглядишь, Лен. Как себя чувствуешь?

Сабуров проглотил комок в горле.

— Нормально, — сказал он. — Наверное, просто устал…

На самом деле в нем созревало какое-то смутное ощущение, суть которого он не мог определить, сколько ни пытался.

Словно он что-то должен был сделать. Прямо сейчас, не откладывая…

— Останови-ка, — сказал он, когда мост закончился и внутреннее ощущение стало физически невыносимым. — Останови, я сказал!..

Скрипнув тормозами, машина притерлась к бордюру.

— Ты что? — испуганно спросил Слегин.

— Совсем забыл, — торопливо сказал Сабуров. — Мне нужно забежать в одно место… Ты подожди меня, я — мигом…

Прежде чем раскрутчик успел что-то сказать, он распахнул дверцу и выскочил из машины.

Уверенно, словно повинуясь невидимому целеуказанию, устремился в ближайший переулок.

За углом блистала огнями витрина какого-то заурядного магазинчика. Такие в городе встречались на каждом шагу. Но Сабуров почему-то был уверен, что ему надо именно сюда.

Дверь магазинчика была распахнута настежь.

Инвестигатор влетел в тесное помещение и замер.

Только теперь ему стало ясно, что за смутное чувство терзало его.

Магазинчик был пуст. Сбоку имелась стойка прилавка с кассовым аппаратом, за которой лежало чье-то тело с ножом в спине.

Убийство было совершено совсем недавно — кровь, вытекающая из раны, еще не успела образовать на полу лужу.

Сабуров подошел к лежащему и присел возле него на корточки.

Это был молодой Парень приятной наружности, с длинными волосами. Продавец или владелец магазинчика. Скорее всего, его убили грабители: ящик кассового аппарата был выдвинут, и в нем было пусто, лишь на полу виднелись рассыпанные в спешке мелкие монеты.

Сабуров почему-то был уверен, что ему необходимо прикоснуться к трупу. Правая рука его наполнилась тяжестью и зудом немедленно избавиться от тяжкого груза. По всему телу пробегала дрожь нетерпения.

Но, стиснув зубы, Сабуров не спешил прикасаться к мертвецу.

Теперь он понимал, что значит быть чудотворцем.

«Слегин был прав, — думал он. — Любое чудо аномально по своей сути, а такой Дар — и тем более. Он так же противоестествен для человеческой души, как убийство. В мире существует два непреложных правила, которые не следует нарушать никому. Нельзя лишать человека права жить, но нельзя лишать его и права умереть. Почему-то мы, люди, так устроены, что видим в устройстве окружающего мира одну только вопиющую несправедливость. И если нам в руки попадается необходимый инструмент, как мы тут же лезем ломать и переделывать мироздание, руководствуясь своими мерками и так называемыми гуманными соображениями. Естественно, что мир сопротивляется нашему хирургическому вмешательству, потому что режем мы его по живому, с кровью выдирая кажущиеся нам ненужными куски…

А потом удивляемся, что все наши попытки добиться очевидного Добра заканчиваются неуклонным возрастанием Зла.

Только беда в том, что нам трудно смириться и оставить все как есть.

Даже если я не спасу этого неизвестного мне человека от смерти, то наверняка всю оставшуюся жизнь мне будет суждено постоянно бороться с подобным искушением. Это будет вечная мука: видеть погибших. горе людей, потерявших родных и близких, и знать, что достаточно лишь тебе захотеть — и мертвые восстанут из праха.

Но другого выхода нет.

Ведь чудесный Дар, который я приобрел, — думал Сабуров, — своего рода наркотик, позволяющий человеку упиваться властью над основным законом природы, согласно которому все живое рано или поздно должно переставать существовать. И стоит один раз вкусить его, как потом невозможно будет остановиться…

Ничего. Я попытаюсь справиться».

Сабуров распрямился, собираясь уходить. Голова у него кружилась, ноги подкашивались, но неимоверным усилием воли он заставил себя сделать шаг к выходу.

И тут же замер.

Слух его уловил голоса, которые приближались к магазинчику.

— Мама, а когда папа покушает, он пойдет с нами домой? — спрашивал детский голосок.

— Нет, цветочек, — отвечал женский голос. — Я же тебе говорила, он будет работать всю ночь, потому что магазин у них — круглосуточный…

— Мама, а у меня будет сестренка или братик? — осведомился детский голос.

— Это мы скоро узнаем, — по голосу женщины было понятно, что она улыбается. — Вообще-то врач говорит, что — сестренка…

— А она будет живая или настоящая? — озабоченно поинтересовался «цветочек».

Сабуров попятился, но спрятаться ему было негде. Он успел лишь кое-как накрыть лежавшего первыми попавшимися тряпками.

В магазинчик вошли молодая женщина в просторном платье, не скрывавшем беременности. Она держала за руку маленькую девочку с большим бантом в кудрявых волосах.

Увидев Сабурова за прилавком, женщина побледнела и остановилась как вкопанная.

— А где Виталий? — спросила она сразу севшим голосом.

Сабуров заставил себя через силу улыбнуться.

— Да здесь он, здесь, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и естественно. — Прилег на полчасика отдохнуть в подсобке… Да вы проходите, не стесняйтесь. — Он показал на дверь в другом конце зала.

— А вы кто? — с подозрением осведомилась женщина. — Что-то Виталий не говорил мне, что торгует с напарником.

— А я сегодня первый день работаю, — не моргнув глазом, солгал Сабуров.

— Пойдем, цветочек, — сказала женщина и, держа девочку за руку, стала пробираться между стеллажами, уставленными банками, бутылками и коробками, к двери в подсобное помещение.