Вечером Дмитришин тайком от товарищей побывал возле могилы Павла Худобина, поклонился ему и часа три собирал камни, чтоб соорудить что-то вроде обелиска. Получилась пирамида, из камней метра в полтора. Когда укладывал последний, самый тяжелый камень, ему показалось, что пирамида оседает и камни ожили…

Возвращаясь в свою землянку вдоль траншеи второй линии, Дмитришин перешагивал с камня на камень и все думал о тех камнях, что будто оживали в пирамиде над могилой Павла Худобина. Даже остановился и вдруг явственно ощутил, что близко что-то живое. Отскочил в сторону. Вгляделся. Это лицо спящего матроса в бушлате. Оглянулся назад. Там заметны беловатые отпечатки его ботинок. Глина на подошвах от могилы Павла. Впереди вся траншея забита матросами. Смертельно усталые, они спят мертвым сном.

— Чего тебе тут надо? — послышался голос за спиной.

Дмитришин обернулся.

— А вы кто?

— Разуй глаза — и не мешай спать…

Перед ним стоял усатый мичман. На груди поблескивала цепочка свистка. Голос мичмана напоминал далекий рокот грома. Дмитришин назвал себя и рассказал, откуда идет.

— Ладно, ступай, разведчик, к себе. Завтра встретимся. Разведку боем будем вести…

Эта весть кольнула под сердце: снова разведка боем…

Разведка боем — простой и тяжелый способ выявления боевых сил и огневых средств противника на переднем крае. Простой потому, что люди поднимаются в атаку и тем вызывают на себя огонь противника; тяжелый потому, что такой способ разведки редко обходится без потерь.

Противник, прекративший на время активные действия, готовился к новому наступлению на Севастополь. Но где, на каком направлении — разгадать было трудно. Командование решило провести новую разведку боем. Были подтянуты резервные роты морских пехотинцев.

Взвод подняли по тревоге. Разведчикам положено быть впереди.

…Ночь. Ветер гонит густой туман с моря и закрывает все высоты. Это и хорошо, и плохо для разведчика. Хорошо потому, что туман тебя укроет от глаз противника, плохо потому, что в тумане можно потерять ориентировку.

Ермошин ведет взвод по «нейтральной» медленно, ползком. Впереди засветился огонек и погас. Не поймешь, то ли он действительно исчез, то ли его туманом накрыло.

Послышался писк губной гармошки и смолк.

Ясно, разведчики уже в расположении врага. Взвод остановился. Дмитришин и еще два разведчика получают задание двигаться дальше к холмику, что виднеется невдалеке. Забравшись на него, Дмитришин замер. Перед ним дымоход. Из дымохода вырываются искры. В землянке шумно. Интересное положение: там, внизу, фашисты греются у печки, а над ними на крыше, у дымохода, советский разведчик.

Оттянув рукоятку гранаты до щелчка, Дмитришин спустил ее в трубу и стрелой отлетел в сторону. Через три секунды в землянке раздался взрыв…

Забрав документы убитых, разведчики укрылись среди камней, нагроможденных обвалом у подножия горы. Здесь им предстояло ждать начала атаки батальона морской пехоты.

Неожиданно послышался шорох. Молнией сверкнула мысль: разведчики противника тоже воспользовались туманом и скрытно передвигаются в направлении наших траншей.

Редко бывает, когда вот так встречаются разведчики. Они дерутся молча и ожесточенно.

Ожили камни. Вихрем налетели на фашистов наши разведчики. И слышалось только хрипение, стоны, глухой лязг металла и стук прикладов. Дмитришин навалился на фашиста. Попытался схватить его за горло, но тот оказался сильным, и пришлось закончить дело ножом. Догнал еще одного, пустил в ход кулаки, вроде бы испытывал себя, свою силу. Ткнул фашиста головой в камень, затем схватил за горло, душил. От злости вскипала кровь…

Схватка с вражескими разведчиками закончилась так же быстро, как и началась. Закончилась без крика и без пленных. И снова наши разведчики залегли среди нагромождения камней, сами превратившись в неподвижные глыбы, с готовностью действовать решительно и дерзко.

Оперативная пауза кончилась. Гитлер приказал генералу Манштейну взять Севастополь не позднее 22 декабря. Этим гитлеровское командование пыталось смягчить горечь поражения своих войск под Москвой.

И снова генерал Манштейн похвалялся, что взятие Севастополя — это вопрос дней. Здесь надо заметить, что фашистская пропаганда уже несколько раз «брала» Севастополь штурмом и несколько раз «уничтожала» его авиацией.

Весть о новом наступлении врага прилетела в землянку разведчиков с грохотом снарядов и бомб. Командир взвода Ермошин, не скрывая волнения, сказал:

— Переждем огневой шквал и все — на боевые места…

Он будто знал, что это для него последний бой. Впрочем, опытные разведчики чуют опасность, как птицы бурю.

Так и случилось: в разгар боя с наступающими частями 22-й немецкой дивизии в районе высоты Азис-Оба Ермошин пошатнулся и упал на колено. Дмитришин подхватил его на руки, отнес в укрытие и перевязал перебитую осколком ногу.

По дороге в медпункт Дмитришин встретил санитарную полуторку. В кузове сидел фельдшер и несколько раненых. Из кабины выскочил военврач.

— Ты, разведчик, чего здесь?

— Командир разведки ранен.

— Ермошин?

— Он…

Фельдшер и врач бросились к месту, где остался лежать Федор Ермошин. Пришла пора расставаться с отважным командиром. Дмитришин нагнулся над ним, поцеловал его в лоб. Ермошин передал ему свой ремень с пистолетом.

— Возьми на память.

Дмитришин долго смотрел вслед машине, которая терялась в извилинах горной дороги. За Северной бухтой темнела панорама Севастополя.

…Неся большие потери, защитники Севастополя отходили на новые рубежи обороны, на Мекензиевы Горы.

Здесь, на Мекензиевых Горах, Дмитришина назначили исполнять обязанности командира взвода разведки и поставили задачу: выдвинуть взвод на усиление обороны правофлангового батальона, где шел горячий бой.

Задача была ясна, а в голове какая-то пустота. После того как выбыл из строя Федор Павлович, ему казалось, что все разведчики взвода стали на голову ниже, осиротели, лишились той боевой мудрости, какая нужна разведчикам постоянно. Словно и он теперь не разведчик, а просто рядовой морской пехотинец. При Федоре Ермошине он, конечно, не подумал бы так…

Наступал рассвет 28 декабря. Загремели залпы тяжелых орудий и шестиствольных минометов противника. В воздухе над позициями повисли «юнкерсы». Они группами по пять-шесть самолетов снижались, вываливали бомбы и снова уходили ввысь, как бы выглядывая новые цели.. Появились танки. Они прикрывали поднявшиеся в атаку густые цепи пехоты. Наиболее мощная группировка неудержимо продвигалась к совхозу имени Софьи Перовской. Настал самый тяжелый момент в отражении второго штурмового удара противника по Севастополю.

Рядом с Братским кладбищем трещат разрывные пули. На кладбище покоятся герои Севастопольской страды 1854—1855 годов. Дмитришин читает слова, высеченные на камне могилы генерала Хрулева:

Каменный забор на северной стороне кладбища помог разведчикам удержать занятые позиции до вечера.

В пять часов вечера взвод разведчиков вместе с остатками батальона срочно перебросили в расположение 30-й береговой батареи. Вот как меняется обстановка. Неделю назад эта батарея помогала бригаде ротой бойцов, а сегодня морские пехотинцы спасают 30-ю батарею…

Из боя в бой. И так несколько дней. Таковы уж будни войсковых разведчиков.

Наконец Дмитришин получает задание: разведать передний край обороны противника, потревожить его, посеять панику и засечь огневые точки.

Выждав до ночи, разведчики двинулись. Только снег поскрипывал под ногами. Темень скрывала все, что находилось на расстоянии пяти метров. Двигались очень медленно.

Вот и окопы противника. На фоне заснеженного склона они казались черными провалами. Около блиндажа, не подозревая об опасности, стоял часовой. В блиндаже галдели фашисты. В этот момент справа раздалась автоматная очередь. Часовой нырнул в блиндаж.