— Может ему не нравятся дети его группы, — предположил Оливер. -Может, если бы группа была другой, он бы увлекся общением.

— Может быть, — согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но в открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. — Хотя у нас здесь неплохой подбор учеников, с моей точки зрения. Очень представительный.

— Извините, — Оливер понял, что задел этого безвредного и добропорядочного человека, потому что ничего не мог объяснить ему. — Я уверен, что это вина самого Тони.

— Ну, — Холлис мирно развел руками. — Вина это слишком сильно сказано. Это скорее его вкусы. Он несомненно изменится с возрастом. Хотя, если росток все время гнуть… — Тут он пожал плечами и улыбнулся. — Но есть кое-что, в чем он выделяется. — Холлис говорил так, будто сам несказанно обрадовался этому открытию. — Он делает остроумнейшие иллюстрации в школьной газете. У нас уже много лет не было столь художественно одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые. Я бы даже сказал, резкие… — И снова эта милая извиняющаяся улыбка, которой он старался прикрыть неприятную правду. — Я сам слышал кое-какие недовольные высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он, наверняка, посылал вам свои рисунки, и вы видели их сами…

— Нет, — сказал Оливер. — Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом.

— А, — Холлис с любопытством глянул на Оливера. — Неужели. — Он склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил скороговоркой.

Стараясь тактично уйти от этой темы. — Он хорошо успевает по биологии и химии. Что очень радует, конечно, учитывая, что он собирается взять подготовительный медицинский курс. Мальчик… Хм…. Пренебрегает другими дисциплинам, хотя я знаю, что он много читает сам. К сожалению, — и опять отработанная маска снисходительного понимания, — все его чтение не имеет никакого отношения к учебе. И когда он захочет поступить в хороший колледж через два года… Холлис не закончил фразу, спокойно и многозначительно замолчав, что показалось Оливеру скрытой угрозой, как легкий порыв ветерка, нарушившего покой ненастного дня.

— Я поговорю с ним, — пообещал Оливер, поднявшись. — Спасибо.

Холлис встал тоже. Его силуэт вырисовывался на фоне оконного проема, в котором на фоне осеннего неба тускло блестело серое готическое здание учебного корпуса. Он протянул Оливеру руку. Этот проницательный, умный молодой человек в светло-голубой рубашке с полным знанием дела представлял вековую твердыню из серого мрамора, которую незаметно меняло время. Они пожали друг другу руки, и Холлис сказал:

— Полагаю, вы приехали, чтобы забрать Тони в Хартфорд на каникулы?

— Мы не живем в Хартфорде, — ответил Олиер.

— Да? — удивился Холлис. — Мне казалось, что…

— Мы переехали где-то год назад, — пояснил Оливер.

— Теперь мы живем в Нью-Джерси. В Оранже. Мне удалось продать свое дело в Хартфорде и купить бизнес покрупнее и посовременнее в Нью-Джерси, лгал он.

— Вам больше нравится в Нью-Джерси, — вежливо осведомился Холлис.

— Намного больше, — сказал Оливер.

Не мог же он сказать, что любое место в мире для него было бы лучше, чем Хартфорд, что им лучше было жить чужаками, без знакомых и друзей, задающих любопытные вопросы и настороженно замолкающих, как только заходила речь о детях. Не мог же рассказать, что все последние шесть месяцев их жизни в Хартфорде Люси отказывалась видеться со старыми друзьями, за исключением Сэма Пэттерсона. Сэм Пэттерсон знал даже больше, чем можно было рассказать, и с ним не нужно было притворяться. С другими же тяжесть невысказанного в общении была невыносима.

— Бесполезно, все напрасно, — сказала Люси однажды. — Каждый вечер, проведенный с нашими приятелями — это как общение с группой криптографов, которые изо всех сил стараются разгадать секретный код, которым являюсь я сама. С меня достаточно. Если хочешь общаться с ними, иди сам.

— Ну вобщем-то, Орандж не так далеко. Вы заберете Тони сегодня? вернул его действительности голос Холлиса.

— Нет, — ответил Оливер. — На этот день благодарения мы с женой едем в Южную Каролину, Это мой единственный шанс поиграть еще немного в гольф перед наступлением зимы. Я просто приехал пообедать с Тони.

— А, — Холлис сморгнул, чтобы не выдать своих чувств. — Я приглашу Тони к себе на праздничный обед. Надо будет предупредить миссис Холлис.

— Спасибо, — поблагодарил Оливер. — Там еще будут мальчики?

— Да, будет несколько человек. У нас есть ребенок, родители которого сейчас в Индии, и всегда находится один-два из…. Хм… Разбитых семей… — Он осуждающе покачал головой и улыбнулся, сетуя на современные нравы. -Хотя большинство мальчиков, которые далеко живут или просто не едут домой по той или иной причине, обычно принимают приглашение друзей. — Тут он сделал паузу, достаточную для того, чтобы дать отцу понять, что его ребенок не из тех, кого приглашают друзья. — Не волнуйтесь, — добросердечно заверил он. — Мы Тони хорошо накормим.

Директор провел Оливера к двери и остался стоять там на холодном ветру, трепавшем его яркий галстук, и провожал глазами своего посетителя, который садился в машину, чтобы направиться в отель на встречу с сыном. Оливер направился в бар отеля, где должен был ждать Тони. Он заказал виски, чтобы смыть оставшийся в горле академический вкус шерри. У него из головы не выходили слова директора, его осторожные намеки, скрытые предупреждения, нелестные выводы и деликатное умолчание по поводу того, что мать Тони за все два года учебы мальчика ни разу не навестила его. Но в этом и заключается одна из задач учителя — представить тебе твоего ребенка таким, каким его видят другие, подготовить родителей к тому, чего можно ожидать от сына в будущем.

Угрюмо уставившись в свой бокал, Оливер думал о том, что директор изо всех сил старался смягчить свой неблагоприятный прогноз — Тони вырастет одиноким и необщительным человеком без особого стремления и умения трудиться, он будет вызывать неприязнь и насмешки окружающих. Оливер сделал глоток виски, стараясь заглушить обиду на директора, на его самонадеянность и попытки заглянуть в будущее. Все эти люди, оправдывал себя Оливер, часто ошибаются. Именно поэтому они и становились учителями. Самому ему, в возрасте Тони, учителя предрекали блестящее будущее. Он был высоким красивым и общительным мальчиком, которому практически не приходилось прилагать усилий, чтобы получать самые высокие оценки в классе, который был заводилой во всех играх, капитаном команд, президентом всяких клубов и ассоциаций, и к тому же любезным и обходительным любимцем всех девушек.

Ну вот, надо было бы им видеть меня сейчас, мрачно подумал Оливер, склонившись над своим виски.

Вернувшись мыслями к Холлису, он вдруг задался вопросом, что заставляет этого человека так верить в свою безупречную правоту. То что у него была мелкая, совершенно определенная и легко достижимая цель, которую ему удалось достичь довольно быстро? Или общество седовласых, лишенных амбиций неудачников, которыми изобилуют маленькие провинциальный школы? Может быть, это право с отеческой строгостью управлять сотнями мальчишек, которые проходят через его жизнь, прежде чем они становятся достаточно взрослыми, чтобы сопротивляться его влиянию, и чье более зрелое мнение о нем никогда не станет ему известным? Не исключено, что это просто размеренная жизнь по определенному расписанию, которое практически не меняется из года в год — столько-то часов латыни, столько-то часов физкультуры, столько-то на аккуратное юношеское поклонение богу и на соблюдение правил и божественных законов? Чти отца и мать своих, постигай аблятивус абсолютус, не списывай на экзаменах, готовься поступать в Гарвард. И к этому солидному и прочному основанию, у этим безопасным путям прилагается хорошенькая грудастая жена, которая принесла ему небольшое состояние, которая беспрекословно подчиняется и помогает ему в работе ежедневно и даже ежечасно, чтобы сделать их существование более независимым, уютным и полезным. Может, в следующий раз переступая порог этого светлого офиса и пожимая руку добродушному молодому человеку, следует напомнить ему: «Вспомни Леонтио… Все в порядке, Учитель?”