Оливер сам улыбнулся своему цинизму. Пусть пошлет свою жену в горы на лето.

Он хотел было уже заказать еще виски, когда через приоткрытую дверь бара увидел Тони, входящего в холл отеля.

Тони еще не заметил отца, и Оливер несколько секунд, как мальчик близоруко осматривал сквозь очки холл. Он был без пальто, рукава твидового пиджака были явно коротки, под мышкой довольно неуклюже торчала большая чертежная доска. Он стал выше с тех пор, как Оливер видел его в последний раз, хотя это было всего шесть недель назад, и выглядел худым, истощенным и замерзшим от резкого ноябрьского ветра. Волосы мальчика были длинными и красивыми, в отличие от коротких причесок других студентов, которых Оливер видел в учебном корпусе, и все поведение Тони было каким-то нервным и даже вызывающим. Голова его казалась большой для худеньких плеч, черты лица стали тоньше, а нос казался слишком длинным на истощенном лице. Оливер невольно сравнил сына с какой-то странной, запуганной и одновременно опасной птицей, одинокой, взъерошенной и не знающей нападать ли ей или спасаться бегством.

Разглядывая мальчика, Оливер ощущал раздвоенность его образа. В длинном носе, в светлых волосах и огромных серых глазах он видел черты Люси, а широкий, слегка выпяченный лоб, большой упрямый рот, напоминали ему собственные школьные фотографии. Но все это существовало как-то само по себе. И вызов и подозрительность, которые просто излучал мальчик при своем появлении, не давали всем его чертам слиться в нечто единое.

И тут Тони увидел отца. Десять минут они просто болтали, обсуждали, что заказать, Оливер задавал обычные вопросы о здоровье сына, о школьных делах, спрашивал Тони, что ему привезти. Тони отвечал без интереса, паузы становились, как обычно, все длительнее и невыносимее для обеих. Оливер был уверен, что для них обеих было бы лучше, если бы они больше никогда не виделись. Но это исключено, хотя трудно сказать почему именно.

Глядя на Тони через стол, Оливер отметил про себя почтительные манеры сына, его аккуратность, точность движений рук, которые перемещались ловко и четко, ничего не проливая и не роняя. Мальчик не поднимал глаз, но один или два раза, когда Оливер отворачивался, а потом резко возвращался взглядом к сыну, то ловил наблюдательные и задумчивые взгляды Тони, смотревшего на него без злости и без любви. Встретившись взглядом с отцом, он опускал глаза и неспеша, спокойно и тихо продолжал есть. И только перейдя к дессерту, Оливер понял, что что-то во внешности ребенка не давало ему покоя с того самого момента, как они пожали друг другу руки. Густой длинный светлый пушок покрывал верхнюю губу и подбородок Тони, и на скулах неравномерно блестели светлые тонкие волоски. Это придавало Тони неопрятный и взъерошенный вид, как у щенка, который только что выбрался из лужи.

Оливер не сразу решился завести этот разговор, он некоторое время разглядывал неравномерную тонкую поросль на лице сына, Ну, конечно, подумал он, Ему ведь уже почти шестнадцать.

— Мистер Холлис сказал мне, что собирается пригласить тебя на обед в День Благодарения.

Тони кивнул, не выказав ни малейшего удовольствия.

— Если будет время, я пойду, — ответил Тони.

— Он неплохой парень, этот мистер Холлис, — доброжелательно продолжал Оливер, радуясь тому, что нашел тему для разговора, которая позволяла ему, несмотря на угрызения совести, избежать обсуждения планов Тони на предстоящие каникулы. — Он очень внимательно наблюдал за тобой. Он говорит, что у тебя много талантов. Я имею в виду твои рисунки для газеты…

— Я их рисую чаще всего в классе, — сказал Тони, аккуратно набирая ложечкой шоколадное мороженное. — Чтобы не заснуть на уроке.

— А что он преподает? — спросил Оливер, стараясь избегать напрашивающегося вопроса об отношении Тони к мистеру Холлису.

— Историю Европы. Он помешан на Наполеоне. Сам он ростом в пять футов и четыре дюйма, но с ума сходит по Наполеону.

А я сам был таким злым, таким наблюдательным, когда мне было пятнадцать?

— Мне бы хотелось взглянуть на твои рисунки, если ты прихватил с собой кое-что, — попросил Оливер.

— Да ничего в них нет. — Тони поковырялся в своем мороженном. — Если бы в школе появился кто-то по-настоящему талантливый, они бы и не взглянули бы на мои рисунки.

Что этому мальчишке действительно удается, так это отбить всякое желание к разговору, с горечью подумал Оливер. Он оглядел зал, избегая смотреть на пробивающуюся бородку сына, которая непонятно почему начинала раздражать его. В зале было несколько детей, которые обедали со своими родителями. Прямо напротив их столика, за которым сидели Оливер с Тони, сидела красивая блондинка, которой на вид было не более тридцати пяти. Ее руки были унизаны золотыми браслетами, которые звенели на весь зал при малейшем движении. Она сидела рядом с высоким ширококостным мальчиком, вероятно сыном, с таким же как у нее прямым носом, с таким же прямым счастливым взглядом, выдающим здоровье и любовь к собственной персоне. У сына были светлые очень коротко подстриженные волосы, красивой формы голова была посажена на крепкую толстую шею, растущую из широких плеч. Оливер заметил, что мальчик был очень вежлив с матерью, часто улыбался и внимательно слушал ее, быстро подавал ей масло, подливал воды, не смущаясь поглаживал ее руку, лежащую на столе. Их голоса сливались в спокойной дружеской беседе. Прямо рекламная картинка — Американская молодежь, подумал Оливер.

И он тут же болезненно ощутил, какой контраст этой паре они с Тони должны были представлять — Тони с длинной немодной прической, хилыми плечами, в очках, с худенькой шеей и этим смешным пушком на подбородке и щеках, да и сам Оливер, такой неловкий, явно не в своей тарелке, пытающийся (и это наверняка всем понятно) завязать разговор со своим замкнутым и недружелюбно настроенным сыном. Словив на себе взгляд Оливера, женщина в другом конце зала приветливо улыбнулась ему, как члену некоей родительской ассоциации, к которой они оба принадлежали. У нее были белоснежные сверкающие зубы, и эта улыбка делала ее моложе.

Оливер ответил улыбкой и кивком головы. Он снова кивнул, когда мальчик, вслед за молчаливым приветствием матери, повернулся к Оливеру, привстал и сдержанно, но почтительно поклонился.

— Кто это? — полюбопытствовал Оливер.

Тони бросил взгляд на соседний столик.

Сандерс и его мама. Он капитан хоккейной команды, но страшно дрейфливый.

— Зачем ты так? — Оливер чувствовал, что должен протестовать, хотя не был уверен, был ли это протест мальчика или его мамы.

— Я видел его игру, — объяснил Тони. — Он дрейфит. Все это знают. Но он самый богатый в школе.

— Да? — Оливер еще раз взглянул на парочку за соседним столиком, пристальнее присматриваясь к увешанным золотом рукам женщины. А чем занимается его отец?

— Увиливает за хористками, — сказал Тони.

— Тони!

— Да это всем известно. — Тони методично очищал свою тарелку от остатков мороженного. — Его отец не так уж богат. Не в этом дело. Сандерс сам зарабатывает деньги.

— Неужели? — Оливер обратил на красавчика взгляд полный уважения. — И как же?

— Он дает в долг под проценты, — сказал Тони. — И у него есть еще копия последней главы «Улисса» и он дает ее почитать за доллар на ночь. Он президент шестого класса.

Оливер не сразу ответил. Он со смущением вспоминал, как он читал Тони «Алису в стране чудес» и «Вот такие истории», когда сыну было шесть лет. По главе каждый вечер. Когда Тони выходил из ванны после ужина, в тапочках и халатике, готовый ко сну, пахнущий мылом, он усаживался на краюшке кресла, положив ноги на колени Оливера, так чтобы при свете лампы были видны иллюстрации.

— Что такое последняя глава?» спросил Оливер в полной уверенности, что речь идет о каких-то детских секретах или желании шокировать старших. — Сам знаешь, — терпеливо объяснял Тони. — Миссис Блум в постели, а ее тенор и солдат на Гибралтаре. Да,да,да. Все эта ерунда.

— И ты читал это?