– Послушай, – сказал он. – Ты больна. У тебя лихорадка, бред и леший знает что еще. Я постараюсь выходить тебя, но и ты должна мне помочь… Ты понимаешь, что я говорю?

Мьюла кивнула, разглядывая мужчину. Она узнала его – это он вытащил ее из-под падающей лиственницы. Теперь он показался ей еще уродливее. Хороши у него были только волосы – светло-русые, вьющиеся и на вид очень мягкие, будто льняные. Мьюле захотелось дотронуться до его головы. Она протянула руку. Он недоуменно отпрянул и нахмурился.

– Ты точно понимаешь, что я тебе говорю? – с сомнением переспросил он.

– Понимаю, – раздраженно буркнула Мьюла, злясь на себя за внезапный порыв.

– Понимаешь – это хорошо. Тогда слушай. Перестань гасить огонь в очаге. Сейчас зима. Таких морозов не было уже много зим. Без огня изба выстужается за считаные мгновения и… В общем, перестань гасить огонь в очаге, поняла?

Мьюла нахмурилась и недовольно посмотрела на него. Он принимает ее за идиотку! Она понимает, что огонь огню рознь. Огонь в очаге полезен, и она не гасила его. Она расправлялась совсем с другим огнем – обманчиво милым и смертельно опасным своим безразличием. С тем, имя которому Талат…

Согретая бульоном Мьюла заснула, а когда проснулась, вокруг снова бушевал Огонь. Он подбирался к беззащитному дарианскому поселению, грозя затопить спящих горняков, и только Мьюла могла защитить их. И девушка раз за разом гасила Огонь и била молнией в его источник – в Талата.

Раздавшийся вдруг стон на миг заставил ее смутиться. Вроде это не Талат, кто-то другой… Мьюла немного полежала в темноте, вспоминая, но так и не вспомнила, кто бы это мог быть. А потом ей стало не до воспоминаний – холод с голодным остервенением набросился на нее, и она, лязгая зубами, поспешно встала и пошла туда, где едва заметно белел в темноте островок теплоты и спокойствия…

Сквозь сон Мьюла почувствовала, как барс осторожно вытягивает из-под ее головы свою лапу и пытается встать. Девушка изо всех сил вцепилась в теплую, мягкую шкуру.

– Не уходи! Мне плохо без тебя!

Барс вздохнул совсем по-человечески, помедлил, но лег, бережно подгребая к себе лапами Мьюлу.

– Спасибо, – благодарно выдохнула она, засыпая.

Проснулась она на кровати, а у губ снова был ковшик с бульоном.

– Как тебя зовут? – спросил мужчина.

– Мьюла. А тебя?

– Айвах. Я урмак. А ты кто?

– Дарианка. А где твой барс? Почему он приходит только по ночам?

Мужчина несколько мгновений непонимающе смотрел на нее, а потом удивленно спросил:

– Ты не знаешь, кто такие урмаки?

– Не знаю, – отмахнулась Мьюла и повторила: – Почему твой барс приходит только по ночам?

– Потому что днем ты не гасишь очаг, – улыбнулся Айват, – а ночью мне холодно без огня… потому и барс…

Мьюла почти ничего не поняла из его слов. К тому же дарианка сильно удивилась: о чем это он? Она и ночью не гасит очаг… Что она, дура, что ли! Но развивать данную тему не хотелось, у нее появилась проблема посерьезнее – настоятельная потребность посетить туалет. Мьюла озабоченно осмотрела комнату. Крашенный черной краской очаг. Деревянная, явно самодельная мебель. Стол без скатерти. На полу у очага какая-то шкура, похожая на медвежью. Видимо, это именно на ней спала Мьюла в обнимку с ручным барсом. На полках в углу немногочисленная посуда: какие-то глиняные горшочки, жестяной кубок, чугунная сковорода. В другом углу этажерка с маленькими деревянными фигурками правящих Богов. Мьюла хмыкнула – примитив! В Дарии статуэтки Богов вырезали из мрамора и украшали бисером и стразами. А здесь сплошное убожество и примитив! И вообще, ее спаситель жил очень бедно. Так не жили даже тавагцы. Так в Дарии не жил никто. Мьюла поморщилась. Ладно, какое ей дело, богат он или беден. Ей за него не замуж выходить. Сейчас главное – найти туалет. Может, спросить? Мьюла замялась, как-то неудобно.

– В сенях ведро, – внезапно сказал наблюдающий за ней Айват.

– Какое ведро?

– Ну… Для этого дела… Сама дойдешь?

Мьюла кивнула и неуверенно встала на ноги. Айват подсунул ей под ноги короткие разношенные сапоги.

– Холодно, что ж ты все босиком-то скачешь…

Мьюла утонула в огромных сапожищах и неуклюже заковыляла к двери, только сейчас заметив, что она одета в чистую полотняную мужскую рубаху. Мьюла нахмурилась и остановилась.

– Это ты переодел меня? – спросила она Айвата.

– Конечно. – Он напрягся, явно ожидая от нее криков негодования. – Твоя одежда была вся в засохшей крови. Впрочем, как и ты сама. Извини, но мне пришлось тебя раздеть и помыть. Не буду врать, что я делал это с закрытыми глазами. Да, я видел тебя обнаженной и даже прикасался к тебе, но куда мне было деваться? Я вымыл тебя, перевязал раны и переодел. Надеюсь, ты не будешь на меня за это в претензии?

– Не буду, – кивнула Мьюла. – Спасибо.

Айват с облегчением перевел дух.

Когда она вернулась в комнату, Айват как раз ставил на стол чугунок с чем-то пахнущим так вкусно, что Мьюла едва не захлебнулась слюной. Она подошла к столу, села на широкую деревянную скамью:

– Что это?

– Суп. – Айват протянул ей простую деревянную ложку. – Ешь, пока не остыл.

– А ты?

– А я потом. – Он замялся. – У меня нет мисок и ложка всего одна.

– Сколько тебе лет? – приступила к допросу Мьюла. Она лучше всех знала, что внешность бывает обманчивой. Высшие, например, в большинстве своем выглядели молодо, хотя их возраст порой исчислялся тысячелетиями.

– Двадцать шесть.

– А почему ты живешь один? Где твоя семья? – Мьюла жадно набросилась на еду, наворачивая суп прямо из чугунка.

– Семья в деревне, а деревня в долине за перевалом, полдня пути отсюда. Там живут мои родители и младшая сестра. А живу здесь один, потому что я лесничий. Состою на королевской службе.

– А что за королевство? – Мьюла мигом смолотила полчугунка и еле заставила себя остановиться, чтобы не слопать все. Она подвинула чугунок Айвату и протянула ложку. Он улыбнулся и покачал головой: – Ешь все, я еще сварю. У меня мясом весь ледник забит, до весны хватит. В крайнем случае на охоту схожу… А королевство называется Беотия. Не слыхала?

– Нет. Похоже, меня занесло в чужой мир. Как он называется?

– Мир? Ксантина. А ты откуда? Из какого мира?

– Неважно, – отмахнулась Мьюла. – Говоришь, деревня за перевалом. Так мы в горах?

– Да. Медные горы. А ты… – Он нерешительно взглянул на нее. – Пойми меня правильно, я не настаиваю, чтобы ты рассказывала мне о себе, но… у меня такое чувство, что тебя выкинуло сюда прямо из боя…

– У тебя правильное чувство. – После еды Мьюлу одолела слабость. Захотелось прилечь прямо там, где сидела. Она склонила голову на стол. Айват подхватил ее на руки и отнес в постель. Девушка заснула мгновенно, а он еще некоторое время смотрел на нее и думал, какая же она хрупкая и милая и, будь его воля, он ни за что не разрешил бы ей воевать.

Проснулась Мьюла от Зова. Она сразу узнала его. Скрижали. Так могли звать только они. Она откинула одеяло и встала, отметив, что Айвата в комнате нет. Не было его и в сенях. Мьюла нашла в углу старую, потрепанную доху, закуталась в нее и вышла из избы в морозный, холоднющий день.

Изба Айвата стояла прямо посреди леса и гор – деревья подступали к дому очень близко, словно заменяли ему забор, а горные вершины, казалось, затмевали небо. Из хозяйственных построек наблюдался только сарай, дверь которого была закрыта снаружи на щеколду. У самой избы снег был утрамбован и сметен, но буквально в двух шагах начиналась целина, по которой шла широкая колея лыжни.

Мьюла переступила с ноги на ногу, жалея что не нашла в сенях лыж – ей до смерти не хотелось пробираться по снегу в сапогах. Она поежилась от холода, но пошла навстречу Зову. Идти было необычайно трудно. Сапоги, которые дал ей Айват, были слишком широкими и короткими, и вскоре в них набился снег. Мьюла буквально коченела от холода. Ее зубы стучали так, что казалось, было слышно за много-много лиг. Но она продолжала упорно двигаться на Зов.