– Если умрет хоть один из нас, то и другому нет смысла жить, Смерть!

…Ломатель забыл, что прямое скольжение ломает любые удары. А зря…

– Так что стоящий передо мной выбор таков: либо мы с Динантрой живы оба, либо не уцелеть никому. А долги… их все равно придется платить, буду я жив или нет. Ты знаешь это не хуже меня, Смерть!

…Мне удается разорвать дистанцию со всеми тремя противниками, и мы возвращаемся на исходные позиции с той лишь разницей, что я по-прежнему свеж и бодр, а ломатель малость выдохся, вкладывая в свои удары слишком много силы. Значит, именно он станет моей следующей жертвой…

Смерть смущена:

– Ты раскусил мой обман, друг. Конечно, бегством не решить проблем, даже бегством в Смерть. Но я должна была попытаться, согласись.

…Ломатель силится укрыться за спинами соратников, пытаясь хоть немного перевести дух…

– Попытка была неплоха, – соглашаюсь я, – в какой-то момент я почти поверил тебе. А что касается второго «всё»… Думаю, что смогу выкрутиться, не втягивая в это Динантру. Наша главная игра с Хименесом еще впереди, подруга!

…Чтобы добраться до ломателя, мне приходится прорубиться сквозь весельчака в самом буквальном смысле. А чтобы безымянный не скучал в одиночестве, я отправляю на тот свет и его.

Мы с Мираки остаемся вдвоем…

– Что ж, – разочарованно шепчет Смерть, – возможно, я действительно пришла слишком рано. Прощай, мой добрый друг. Я ухожу.

…Архимаг Лавитропа, Повелитель Дерева и Металла, Зеленый Волшебник, шатаясь, подходит ко мне и опускается на колени, положив свой посох к моим ногам.

Его глаза горят фанатичным огнем, а пересохшие губы шепчут:

– Я наказан за гордыню, Великий и Всемогущий Повелитель Мироздания. Я захотел сравняться с Богами и поэтому предал Вас! Но теперь вы мой судья!

Он склоняет голову и ждет. Смерти? Помилования?

Я поднимаю меч. Размахиваюсь. И в тот момент, когда голова архимага слетает с плеч, я слышу прощальные слова Великой Собеседницы:

– Желаю удачи на выбранном пути, волшебник!

– Почему ты все-таки казнил его, Эрхал?

Мы с Темьяном все еще в Степи. Он в облике Барса. Мы сидим у костра, любуемся закатом и ждем, когда запечется пойманная Барсом дичь – то ли крыса, то ли тушканчик, – но Темьян уверяет, что будет вкусно.

– Отвечать обязательно? – жалобно спрашиваю я.

Он смотрит на меня, и его карие глаза меняют цвет, становясь черными. Насколько я успел изучить Темьяна, это означает, что он очень напряжен. Когда урмак чем-то доволен, его глаза светлеют, приобретая нежный медовый оттенок. Я сдаюсь.

– Ладно. Я отвечу, Темьян… Он уже был мертв, когда положил к моим ногам свой посох. И приговор ему вынес не я, а он сам. Мираки очень хорошо владеет мечом, он мог вступить со мной в схватку.

– Разве амечи не сильнее людей? Просто потому, что они амечи?

– Сильнее в магии – да. Более живучи – безусловно. Но реакции, в смысле физической силы или скорости движений, у нас такие же. Разве что мы живем дольше любого смертного и поэтому у нас гораздо больше опыта.

– Значит, у него против тебя все равно не оставалось шансов?

– Опытный воин имеет все шансы победить Высшего, Темьян. Знавал я смертных, которые утирали нос и амечи, и дейвам, отбивали сильнейшие – магические! – атаки простым мечом и выходили победителями из таких схваток, в которых спасовали бы и сами Боги. Кстати, за примером далеко ходить не надо. Те же корбасы едва не уделали меня. И если бы не ты… А что касается Мираки… Он предал одни идеалы, но так и не обрел других. Во время боя он тоже говорил со своей Смертью, и Она убедила его уйти. Вероятно, ему не для чего стало жить. Если бы я не отрубил ему голову, он прожил бы ненамного дольше – ищущие Смерть, как правило, находят ее. Но она могла оказаться куда мучительнее.

– То есть ты проявил сострадание? – насмешливо щурит глаза Барс.

Мне очень не нравится его тон, да и весь наш разговор. Я опускаю голову и смотрю себе под ноги, на сухую, комковатую землю с остатками пожухлой травы.

– Я не испытывал к нему никаких чувств: ни злобы, ни сострадания. Я сыграл роль веревки, которую закидывают на ветку дуба, желая повеситься. Веревка может, конечно, порваться и продлить агонию бедолаги, но… Я предпочел быть крепкой веревкой.

Темьян молчит. Я знаю, он вспомнил о матери и остальных погибших тогда. Ему сейчас тяжело. И ни за что не поверит, если я скажу ему, что он не виноват в смерти близких. В тот страшный день каждый из них говорил со Смертью, и ни у кого из них не нашлось аргументов в пользу Жизни. В противном случае все сложилось бы по-другому. Но он думает иначе. Он воспринимает Смерть как врага, и это мешает ему взглянуть на вещи непредвзято.

Жаркое готово. Мы молча жуем сочное мясо и думаем каждый о своем.

Мы уже заканчивали ужин, когда Степи вздумали побаловать нас очередным сюрпризом.

Вначале замерло время. Падающее за горизонт солнце приостановило свое движение, а бегущие по небу облака вдруг застыли на полном скаку, словно зацепившись за острую солнечную корону. Вслед за облаками повисли в воздухе, не долетев до земли, сорванные ветром листья, а склонившаяся под тельцем зайца трава так и не успела распрямиться. Сам зверек оцепенел неподалеку, забыв опустить одну лапку на землю.

Мы с Темьяном-Барсом замерли у костра, не в силах пошевелиться. Ощущения казались странными: мозг адекватно воспринимал окружающее, а тело окаменело, работали только органы чувств.

Казалось, пауза длится бесконечно.

А затем время двинулось вспять.

Вначале я ощутил неприятное томление в голове, которое постепенно стало охватывать весь организм. Мне казалось, будто из меня медленно вынимают кости по одной, вытягивают жилы и выкручивают внутренности как тряпку. Но ощущения не причиняли боль. Тут другое. То, что сейчас переживали мы с Темьяном, можно описать словами: «Невыносимо. Несносно. Нестерпимо».

Происходящее живо напомнило мне кохайскую казнь водой. Связанного пленника сажали под огромным чаном с краном, из которого неспешно капала вода, попадая точно на темечко приговоренного. Обычная чистая вода, ни горячая, ни холодная, без всякой примеси кислоты или яда. Вода капала медленно, но постоянно, попадая точно в одну и ту же область на голове. Совсем не больно. И на первый взгляд неопасно… Часов через семь приговоренный начинал плакать и просить о любой другой казни как о милости. Через пятнадцать – сходил с ума. Самые сильные, бывало, выдерживали сутки…

В бытность свою Учеником я на спор провел под таким чаном несколько часов… В общем, я проиграл тогда ужин на десятерых в лучшем трактире Лакии.

К счастью, наша с Темьяном пытка продолжалась недолго.

Когда мы обрели способность двигаться, оказалось, что съеденное нами мясо тушканчика снова жарится на костре, а солнце только начинает садиться.

– Что… Как же это, а?! – Просто сказать, что Темьян растерян, значит не выразить и сотой доли его эмоций.

– Это и есть скольжение, Темьян. Возврат во времени. Здесь, в Степях, такое случается. На то они и Скользящие. Неприятно, но неопасно. Правда, ужинать теперь придется заново.

Темьян диким взглядом посмотрел на мясо, и его прямо-таки передернуло.

– Я… я не голоден!

– Понимаю тебя, друг, – пробормотал я, отрезая себе сочный, дымящийся кусок нежного, ароматного жаркого.

Ночь мы провели относительно спокойно, если не считать короткой потасовки со стаей степных волков. Звери считались бы совсем обычными, кабы не их странная привычка плеваться ядом, от которого моментально обугливалась трава, а в земле образовывались дымящиеся лунки. Но Темьян, приняв обличье Дракона, так быстро разобрался с незваными гостями, что я даже не стал вмешиваться. Урмаку явно требовалось сорвать на ком-нибудь накопившиеся эмоции, и напавшие на нас звери оказались как нельзя кстати.