— Твой мужчина — Вождь. Поначалу он будет Героем ближних земель, а потом… О нем после узнают везде… Он решит бросить вызов привычным законам, изменить нашу жизнь… И ты станешь не просто подругой, ты будешь женой!

— Нет, не надо обманывать Руни! — нежданно вмешалась Мерона. — Она родилась синеглазкой, но это не значит…

Однако гадалка ее прервала:

— Я ручаюсь за то, что говорю! И я вижу… Как странно! Я вижу ребенка, который…

Она замолчала, как будто бы не решаясь продолжить, а после тихо сказала:

— Не знаю, кто это будет, но только, если он не родится, то Гальдорхейму не быть, потому что он должен хранить его! Смена… Нет, дальше я не пойму!

Лицо Руни осталось довольно бесстрастным, но голос нежданно охрип, когда она тихо спросила:

— А как я узнаю, что встреченный мною — тот самый Герой?

И гадалка ответила:

— Слушай свое сердце, Руни, оно не солжет, не обманет!

Когда она вскоре ушла, а Мерона заснула, девочки вышли из дома. Усевшись на бревно, долгие годы служившее лавкой, Руни прикрыла глаза, но ей было трудно скрыть от сестры свое состояние. Не встречая ровесников, общаясь только друг с другом, они обе тайно мечтали о встрече с молодым человеком, которая резко изменит их жизнь.

Эти грезы в них пробудила Мерона. Привыкнув, что детям надобны песни и сказки, она постоянно им пела баллады о верной любви. Все легенды говорили об этом. Приемная мать, не познавшая страсти, считала их поэтическим вымыслом, не представляя, как песни способны преломиться в сознании девочек. Если бы кто-то сказал ей, что это опасно, она бы ему не поверила. А между тем, не умея общаться с чужими людьми, и не зная общепринятых правил, лесянки могли очень просто разрушить свою жизнь в погоне за призраком, созданным детской фантазией из старых песен и тайных грез.

Долг и страсть, страсть и долг… Между ними всегда шла борьба, ради них отдавали все, даже жизнь. Человек поддавался порыву страсти, и это поднимало его над толпой, сохраняя его имя в веках. Но избранник, отмеченный роком для особой судьбы, отрекался от всех искушений, мешавших выполнить долг, подчиняя голос сердца рассудку, поскольку иначе не мог. Сестер восхищали и те, и другие, но как-то Свельд спросила:

— Отмеченный роком — это совсем непохожий на остальных? Как наша Руни?

Мерона ответила девочкам:

— Да.

Но почти сразу добавила:

— Только второй путь, путь долга — для мужчин, женщина вряд ли изберет его, потому что ее долг — любить!

Руни тогда промолчала, однако слова взволновали, потом она часто вспоминала их.

Встреча с гадалкой напомнила сестрам тот старый разговор. Присев рядом с Руни и, положив золотую головку к ней на колени, Свельд зашептала:

— Мы скоро вернемся к людям, ведь только там можно встретить ИХ!

— Ты уверена?

— Да!

Нежно гладя блестящие длинные волосы Свельд, Руни тихо спросила:

— А не страшно тебе бросить лес и остаться одной у чужих?

Приподнявшись, Свельд честно ответила:

— Страшно! Но мы ведь с тобой не расстанемся? Ты повстречаешь Героя, а я — его лучшего друга, и мы будем вместе!

— Не знаю… — сказала Руни, но сердце забилось быстрее.

Ей было приятно слушать Свельд, так открыто говорившую о сокровенных мечтах. Чуть смущаясь, сестра продолжала:

— Я знаю, что буду безумно любить его, так же, как ты своего господина. (Привычное слово из песен не вызывало протеста у Свельд.) А когда вы прославитесь или попадете в беду, мы окажемся рядом и будем служить вам!

Смех Руни прервал ее речь. Изумленно взглянув на сестру, Свельд спросила:

— Я что-то сказала не так?

— Нет, ты рассказала мне старую песню Мероны!

— А разве эта баллада плохая? Ты раньше любила ее!

— Да, любила… Но мне бы хотелось, чтобы наша жизнь стала новой легендой.

Свельд улыбнулась ей:

— Так и будет! Обязательно будет!

В темно-карих глазах было столько наивной веры, а взгляд их казался таким беззащитным, что сердце Руни сжалось от странной боли. Не понимая, что это значит, она обняла сестру и сказала:

— Если гадание сбудется, мы будем счастливы. Я никому не позволю обижать тебя, Свельд!

В этот вечер они еще долго предавались мечтам. После жизнь притушила эти фантазии, повседневность взяла свое. Смерть Мероны заставила думать о том, как жить дальше. Она протянула почти год перед тем, как угаснуть. Но после смерти приемной матери Руни не захотела оставить лес, и Свельд не решилась с ней спорить. Без Мероны они прожили в хижине больше двух лет. Временами Свельд заводила с сестрой речь о том, как хорошо бы им было в деревне, но Руни упорно молчала.

Внезапная встреча у Топи со злым человеком могла бы убить в душе Свельд тягу к людям, однако вмешательство Орма потрясло ее много сильнее. Спаситель был так прекрасен, загадочен и отважен, что девушка поняла — перед нею тот самый знаменитый Герой, о котором когда-то говорила гадалка. Ее не задело, что незнакомец не оценил ее. К восхищению не примешалась горечь обиды. Считая, что он предназначен для Руни, Свельд от чистого сердца желала им счастья и была рада сказать сестре:

— Руни, он все же пришел, твой Герой!

— Он пришел, твой Герой!

Эта фраза заставила Руни вздрогнуть. Желанной радости не было, слишком ужасным был для нее этот солнечный день. Разбирая сочные ягоды, Руни старалась прийти в себя от пережитого в полдень. Единственным чувством, оставшимся в сердце, был страх. Ей казалось, что сестра с первого взгляда поймет: она больше не та шаловливая Руни, с которой она распрощалась утром. Чудовищный запах сгоревшего дромма, пропитав складки одежды, не исчезал.

— Я не хотела! Я не хотела этого делать, но сделала! — сдавленным воплем звучало в груди. Та картина из мелких кусочков блестящих камней на обломке старой стены обещала великое чудо, а обернулась кошмаром.

Когда-то, лет в десять, случайно наткнувшись на эти развалины, Руни пришла в восторг. Ей ни разу не приходилось видеть подобного: среди леса, меж зарослей, к небу вздымались колонны из белоснежного камня. Обломки разрушенной крыши, упав на поляну, давно поросли травой, пробивавшейся так же меж гладких полированных плит, окружавших старинный Храм. Множество женских фигурок и крупные рыси из серо-серебристого, незнакомого материала восхитили лесяночку. Глядя на эти скульптуры, Руни боялась пошевелиться.

— Вдруг это сон или какой-то мираж? Сдвинешься с места, а он и исчезнет? — думала девочка.

Наконец, осмелев, она все же решилась потрогать ближнюю статую. Та была теплой, как будто живой.

Вскоре Руни, забыв осторожность, уже пробиралась между обломков. Ни разу ей не было так интересно! Облазить развалины, все осмотреть, все потрогать и даже тихонько лизнуть языком эти гладкие камни! Она упивалась неведомым, сердце переполнил восторг. Ей казалось: все здесь для нее и, взобравшись на сломанный цоколь колонны, она закричала:

— Я снова вернулась!

И гулкое эхо развалин подхватило: “Вернулась! Вернулась!” — как будто приветствуя девочку. Руни казалось, что она вечно жила здесь, ни разу ей не было так хорошо. От камней исходило тепло, они, словно ласкали ребенка. Порывы легкого ветра, вплетаясь в волнистые волосы, будто играли с ней. Чувство единства с таинственным Храмом переполняло сердечко девочки.

Неожиданно Руни замерла. Перед нею на обломке высокой стены была нарисована женщина. Краски поблекли, сияли только глаза из осколков блестящих синих камней с голубыми искрами. А еще камень у нее на груди, вставленный в обломок черного дерева.

— Как третий глаз! — изумленно подумала Руни.

Дойдя до картины, она осторожно потрогала “глаз”. Он был сделан из ярко-голубых и темно-синих стекляшек, которые Руни сначала спутала с камешками. Над головою женщины ярко сияла непонятная надпись из тех же осколков. Мерона, умея читать и писать, обучила девочек грамоте, но блестящие буквы были для Руни совсем незнакомыми. Быстро взобравшись на крупный обломок мрамора, девочка тут же потрогала их.