Следопыт неукоснительно проводил в жизнь свой заговор с Петрусем; об этом заговоре догадывался и «Большой Остап», но делал вид, что ничего не замечает: Макар с Петрусем незаметно, но неуклонно продвигали банду лесных братьев все дальше на север, к Новороссийску, — с тем, чтобы таким образом все время приближаться к наступающей Красной армии. С течением времени число ее сторонников в банде все возрастал, и новая идея охватила Макара с той силой, с какой им всегда овладевали желания: загорелось ему во что бы то ни стало привести этот отряд в Красную армию! Он предвкушал, как явится к командарму во главе сотни таких молодцов, словно настоящий военком: то-то похвалят его красноармейцы!

Весна, ранняя южная весна, расцветала с каждым днем. Уже начинали зеленеть каштаны, уже множество ярких невиданных птиц появилось в лесах. Уже счастливцы, имевшие дробовые охотничьи ружья, били по кустам фазанов, по болотистым местам — гусей, лебедей и уток.

Прекратились леденящие бури, улегся жестокий норд-ост — северо-восточный ветер, — дувший иногда с такой силой, что нельзя было устоять на ногах. Наступал март месяц.

Однажды зеленые услышали словно бы отдаленные раскаты грома. Прислушавшись, «Большой Остап» объявил:

— Не иначе, как орудия гремят. Подошла война и к нам!

Сейчас же зеленые отправили на разведку нескольких человек. В их числе отправился, конечно, и Макар. Пройдя верст десять лесными тропами, разведка вышла на гору, откуда открывался широкий вид. Внизу у морского залива лежал большой город. В порту усиленно дымили пароходы, рядом с портом, на вокзале, тесно сгрудились длинные цепи поездов. По шоссейным дорогам, сбегавшим отовсюду с гор, двигались огромные толпы, бесконечные вереницы обозов, артиллерии, конницы. Вся прилегавшая к заливу часть города была тоже запружена чернеющими толпами.

— Новороссийск! — сказал Петрусь, указывая рукой на город. — Белая армия на пароходы садится: к морю ее приперли!

Действительно, со стороны гор непрерывно грохотала канонада. Деникинцы отходили отстреливаясь. Сердце загорелось в Макаре от этого могучего глухого рокота.

— Что ж, братва! — сказал он. — Теперь нам грешно сложа руки сидеть: надо помочь своим. Ударим-ка по отступающим.

Петрусь, прищурив глаза, смотрел на город. Наконец, он шумно вздохнул и воскликнул:

— Понятное дело, дураки мы будем, если в это дело не ввяжемся!

Он тотчас отправил обратно человека с донесением «Большому Остапу», который, как они условились, неспеша, шел за разведкой. Часа через три главные силы зеленых соединились с разведчиками. Был устроен военный совет, на котором решили спуститься с гор и ударить белым в тыл. После недолгого привала банда тронулась в путь.

Спуск с гор занял весь день и следующее утро. Подойдя к шоссейным дорогам, зеленые разбились на два отряда. Один, во главе с «Большим Остапом», занял высоты на шоссе, другой отправился вдоль дороги, ища отсталые неприятельские части. Этим отрядом командовали Петрусь и Макар.

Очень скоро они наткнулись на обоз. Ряд двуколок и повозок тянулся по шоссе. В них, на всяком скарбе, на харчах и патронных ящиках, вперемежку с солдатами-обозниками ехало много женщин и детей.

— Офицерские жены, — пояснил Петрусь. — Так всем домом и воюют!

Зеленые открыли огонь по конвою. Страшная паника поднялась в обозе: лошади опрокидывали повозки, становились на дыбы, дети плакали, женщины отчаянно кричали. Конвой залег за камни и отвечал выстрелами.

Не могло быть ни малейшего сомнения, что зеленые одолеют его сопротивление и отобьют обоз. Но внезапно за их спинами раздалось зверское гиканье, и неведомо откуда бурей налетела сотня казаков.

Дело закончилось очень скоро: слабый отряд зеленых, вооруженный только заржавленными винтовками, был мгновенно рассеян. Казаки изрубили несколько человек, кое-кто успел исчезнуть в чаще. Петрусь пал одним из первых, Макар же спасся только благодаря своему малому росту: он заполз в узенькое ущелье между камнями и притаился там.

Казаки и обозники долго приводили обоз в порядок. Тем временем подошли еще белые пехотные части. Мальчик пролежал в своей засаде несколько часов. Уже стемнело, когда войска ушли, наконец, в город. Тогда Следопыт вылез из щели и направился за ними.

Другого выхода ему не оставалось: итти в горы одному, ночью, без оружия — значило бы обречь себя на верную гибель. Остатки зеленых, конечно, уж далеко отсюда. Красные войска, судя по разговорам белых, вовсе не так близко, и пройдет несколько дней, прежде чем они явятся сюда. Ясно, стало быть, надо итти в Новороссийск и там ждать прихода своей армии. Опять не повезло Следопыту! Так и не удалось явиться к ней во главе партизанского отряда!

Чем ближе подходил он к Новороссийску, тем больше войска попадалось по дороге. Угрюмое, озлобленное было это войско; брели офицерские полки, похожие на беспорядочные банды; громыхали колесами орудия; тощие лошади едва тащили их, часто падая и тусклыми замученными глазами глядя на своих истязателей, которые нещадно хлестали этих упавших коняк. Лихо ругаясь, скакали казаки, врезывались в пехотные части и нагайками расчищали себе путь. Обозы в два ряда загромождали шоссе, повозки цеплялись друг за друга, лошади бились в постромках; сидевшие на них женщины с тупым отчаянием глядели вдаль, на море; страх и нетерпение отражались на их лицах.

Макар скоро понял причину этого страха. Когда, он, наконец, попал в город, он прямо обалдел от того, что делалось там: тысячные армии грузились на пароходы; толпы местных жителей, решивших бежать от большевиков, рвались на пристань; мол, набережные, все прилегавшие к порту улицы были запружены народом; на площади возле порта столпилась конница. Лошади стояли так густо друг подле друга, что ни автомобилям, ни орудиям невозможно было продвинуться. Каждая часть рвалась на пароход, оттирала и оттесняла другую, кавалерия лезла через артиллерию, артиллерия давила пехоту. Возле порта солдаты и офицеры громили склады; длинные пачки спичек, ящики с мылом, мешки с мукой, бочонки с керосином летели из окон прямо в толпу. Многие офицеры вытаскивали товары целыми охапками и распродавали их обывателям позастенчивее, которые не решались просто грабить.

— Продаю за серебро! Продаю за николаевские деньги! Берите, господа, вам эти деньги не нужны будут, а нам они в Константинополе пригодятся! Берите товары: как придут сюда большевики, ничего этого уже не достанете.

Толпа на части разрывала товары; выла, хватала, грабила вовсю; со складов погром перекидывался и на частные, в особенности еврейские магазины. Кое-где вспыхивали пожары. Впрочем, их быстро тушили более дисциплинированные офицерские части. Тысячи беженцев, осаждавшие пароходы, оставались без места. Не хватало его даже для воинских частей. А с востока, с севера все подходили и подходили новые разрозненные, усталые и озлобленные полки. И ни частные люди, ни солдаты, ни офицеры не обращали внимания на вывешенные начальством грозные плакаты, вопившие огромными буквами: — «К позорному столбу тех, кто бежит с родины за границу!!»

Потолкавшись у порта и поглазев на громадные транспорты, тихо отплывавшие в море, на английские серые крейсеры, выжидавшие неподалеку от берега, на гигантские портовые сооружения, — Макар отправился на вокзал посмотреть, что делается там. Все пути были забиты эшелонами, в здании вокзала протолкаться было нельзя. Везде слышались взволнованные речи о наседавших красных, о шайках зеленых, нападавших на железнодорожный путь и несколько раз уже перерезавших отступление. Ругали на чем свет стоит начальство, Деникина, англичан за их нераспорядительность и нежелание помочь.

— Слышали, господа? Деникина три раза с английского крейсера снимали офицеры: он первый удрать норовит! — кричал кто-то.

— Вранье! — отвечали другие. — Деникин держится молодцом. Это провокация!

— «Молодцом!» Небось он уже по морю плывет, пока мы здесь подыхаем! — перебивали третьи. — Сколько народу под расстрел подвел!