Макар и Петрусь выходили из себя. Как? Их люди, которых они мысленно уже видели в Красной армии, грабят мирное трудовое население! Оба надрывались, стараясь образумить зеленых, но те знать ничего не хотели. «Большой Остап» ходил по деревне и ругательски ругался, созывая своих разбойников: казаки уже оправились и ежеминутно могли начать наступление на деревню. С большим трудом ему удалось отрезвить зеленых, и они наконец бросили свое занятие, успев опустошить до десятка домов. Макар стоял рядом с Петрусем и бранился.

— Это не Красная армия, это бандиты! — говорил он, сверкая глазами. — Мне, право, жаль, что казаки не успели задать им перцу. Они совсем обалдели. Грабить своих!.. Нет, Петрусь, брошу я вас и подамся через фронт: ничего мы не поделаем с этой бандой.

— Погоди, — урезонивал его Петрусь. — Хлопцы распалились в драке. Теперь мы уйдем в горы и будем понемногу продвигать их к северу, к Новороссийску, навстречу красным. Слышал, что говорят мужики? Белые уже отдали Ростов и отступают дальше. Наши ребята опомниться не успеют, как мы их приведем в Красную армию.

— Ага! — воскликнул Макар. — Это — дело! Стало быть, идем на соединение с нашими?

— Ну да. Ты только об этом помалкивай, зачем болтать? Мы все равно не можем вернуться на прежнюю стоянку: так и дойдем до Новороссийска.

— По рукам! — отвечал Следопыт. — Но если они откажутся итти на север, даю тебе слово, я брошу этих бандитов и уйду к своим один, без них. Право, командарм меня не поблагодарит за такое подкрепление.

Тем временем зеленые собрались и, не дожидаясь возвращения казаков, выступили из села. Макар не удержался от того, чтобы не осыпать их горькими упреками.

— Эх вы, воришки — негодовал он. — Неужели вам не стыдно уносить добро своих же братьев мужиков?

— Все они кулаки, — отвечали зеленые. — Они страх как не любят нас.

— А за что же любить, коли вы — бандиты? Нет, братцы, я вам в этих делах не товарищ и в ваших налетах участвовать не буду.

И он сдержал свое слово: с той поры он совсем отдался охоте, не принимая участия в общей жизни шайки. С десяток верных товарищей, в том числе и Петрусь, примкнули к нему, и скоро эти удальцы одни кормили своей охотничьей добычей всю банду.

Не меньше Следопыта увлекался охотой и его верный Дружок. За все время странствия рыжему псу нечего было делать, и он порядкам скучал от праздности. Зато теперь, попав в девственные леса Кавказа, он развернулся вовсю. Очень скоро он понял, что в охоте на зверя от собаки требуется иная повадка, чем в охоте на птицу: из легавой он быстро превратился в гончую. Зеленые надивиться не могли, как ловко Дружок отыскивает; зверя по следу, как ловко гонит его, стараясь повернуть прямо на охотника.

— Золото, а не собачка, — говорили они. — Так прямо охотнику и подает на тарелочке зверя. Чудо-пес!

Как-то раз Дружок поднял черного длинномордого кавказского медведя, и этот случай чуть не стоил жизни Петрусю. Когда медведь, рассвирепев, вскинулся на дыбы и пошел на охотников, ружье Петруся дало осечку. Другие охотники не успели еще выстрелить, как свирепый зверь вырвал винтовку из рук матроса и переломил ее, будто соломинку. Петрусь успел выхватить кинжал и всадить его по рукоятку медведю в брюхо, но тот уже сидел на нем. Дружок остервенело вгрызся зверю в загривок, четыре пули одновременно пронзили его тушу. Но медведь был так силен и свиреп, что, издыхая, успел на нести Петрусю глубокие раны, от которых тот едва не изошел кровью и лечился больше месяца.

Но в конце концов блаженное время охоты омрачилось для Макара новым ужасным горем, и он надолго потерял вкус ко всякой охоте. Случилось это во время облавы на кабанов. Зеленые наткнулись на болотистое место с большими зарослями камышей и послали туда Дружка. Очень скоро из зарослей послышался ожесточенный лай, фырканье, хрюканье, — и вот оттуда высыпало целое стадо диких свиней; впереди бежала большая сильная матка, за ней — восьмеро подсвинков; все они ломились прямо сквозь кусты на охотников. Началась яростная пальба. Второпях все стреляли плохо и быстро расстреляли патроны. Макар свалил двух подсвинков, три раза «промазал» и только собирался снова зарядить винтовку, когда вдруг ему под ноги метнулась свинья, опрокинула его и ринулась обратно в камыш. Не успел мальчик вскочить на ноги, как оттуда из-под Дружка выскочил наконец сам папаша-кабан, огромный, клыкастый, с налитыми кровью глазами; щетина дыбом стояла на его узкой спине.

У всех охотников патроны были уже расстреляны. Один единственный выстрел грянул по кабану, но пуля, только слегка ранив его, привела зверя в еще большее бешенство. Он остервенело ринулся на Следопыта. Еще миг, — и мальчик был бы убит его страшными клыками. Но тут Дружок, шедший по следу кабана кинулся на него и схватился с ним в бешеной грызне, грудью заслонив собою хозяина. Это была страшная картина! Бедный рыжий пес впился кабану в его жесткое горло и повис на нем мертвой хваткой. Но что могли сделать слабые собачьи зубы против могучих клыков лесного зверя? Кабан изогнулся и хватил Дружка в бок. Не успели охотники вложить обоймы в магазины винтовок, как несчастный пес, обливаясь кровью, покатился на траву. Из его распоротого брюха вывалились кишки, и страшно торчали переломленные ребра. Когда затрещали винтовки, и добрый десяток пуль пригвоздил кабана к земле, собака уже издыхала.

Следопыт, потеряв голову от злобы, жалости и отчаяния, неистово колотил мертвого уже кабана прикладом по голове. Его с трудом привел в себя Петрусь. Тогда мальчик, швырнув винтовку, кинулся на землю рядом с изувеченным телом своего издыхающего друга, и, осыпая поцелуями бедную рыжую голову с огромными страдальческими глазами, завыл сам каким-то жутким, предсмертным воем.

Зеленые столпились кругом. Они давно успели полюбить Дружка, и из рассказов Макара знали, как дорог был ему пес, сколько неоценимых услуг оказал он Следопыту. «Большой Остап» даже прослезился, глядя на эту картину. А Дружок, лизнув несколько раз лицо хозяина холодеющим языком, судорожно вытянулся и умер. Две больших ясных слезы выкатились из его желтых широко раскрытых глаз, последняя дрожь пробежала по белому окровавленному брюху — и не стало лучшего и вернейшего Макарова друга, в последнем подвиге отдавшего за него свою преданную собачью жизнь!

Целый день просидел над ним в тоске Следопыт, вспоминая, сколько добра видел он от своего рыжего друга. Зеленые не мешали ему горевать, только под вечер, когда пришло время итти на ночлег, Петрусь прервал томительное забытье Макара. Вдвоем они вырыли яму под большой нависшей скалой и опустили туда растерзанное тело Дружка. Затем Петрусь засыпал его землей, а Макар тем временем высек на скале слова: «Здесь лежит Дружок-Следопыт, друг Орлиного Глаза, сложивший за него свою голову». Потом оба присоединились к отряду, и Макар никогда не возвращался больше на это ужасное для него место.

Казалось, мальчик обезумел от горя. Целую неделю он бегал от людей, прятался в ущельях и там горько рыдал над своими тяжкими неудачами, над своим безвыходным одиночеством и уже совершенно нечем было ему наполнить свою жизнь, так как охота сразу опостылела.

Итак, в бандитских налетах зеленых Макар не принимал никакого участия: ему вовсе не нравилось грабить и жечь мирных обывателей. Только когда дело шло о нападении на кордон или на воинскую часть белых, случайно оказавшуюся поблизости, Следопыт всегда был первым. Полузабытое ощущение боя, свист пуль, наполняли его сердце удалью и восторгом, и в эти часы он уже готов был забыть даже смерть Дружка, охоту, Кавказ, — на крыльях помчаться к товарищам, сражавшимся где-то далеко на севере.

Впрочем, они были не так-то далеко: с каждой неделей приходили все новые и новые вести о победах Красной армии. Давно уже отдан был Ростов, уже белые бежали по Кубани… Волнение охватывало мало-по-малу зеленых братьев, и все чаще и чаще вокруг костра загорались жаркие споры о том, как быть: присоединяться ли к Красной армии, когда она придет на северный Кавказ, или по-прежнему прятаться в горах и силой вещей оказывать сопротивление и ей.