– Эх, Карлссон, Карлссон,– проговорила она нежно и печально, проводя ладонью по выпуклой груди и почему-то стараясь не задеть ран – так, словно он жив и может чувствовать боль.– Если бы ты был жив, как это было бы здорово… Но ты не виноват, что умер и оставил нас одних. Прощай, любимый!

Слова были банальными и даже смешными. Лейка это понимала, но других у нее не было. Наверное, более уместна была бы какая-нибудь поминальная молитва, но Лейка не знала ни одной. Ни христианской, ни языческой. Зато она вспомнила песню, которую пели Дети Ши. Она закрыла глаза и запела…

Если бы глаза ее были открыты, она бы наверняка тут же замолчала, увидев, как при первых же словах сидевший в углу монстр оскалился и надвинулся на нее…

Но он перемещался совершенно бесшумно, и Лейка не открыла глаз и продолжала петь… Она снова видела возникающую из тумана сияющую фигуру. Видела, как Дух вод (или кто-то там еще) наклоняется, протягивает руку Наташе… Нет, не Наташе. Вместо Наташи рядом с Лейкой почему-то стоит Катя…

Монстр навис над Лейкой, так и не дотронувшись до нее. А спустя несколько мгновений он так же бесшумно отступил. Лейка так и не узнала, что ее едва не разорвали на части. И она пела, не открывая глаз, и потому не увидела и того, как сами собой затягиваются страшные раны на теле Карлссона.

Она ничего не заметила, когда открыла глаза.

– Прощай,– шепнула она и поцеловала Карлссона в губы…

И, отшатнувшись, пронзительно взвизгнула.

Воистину в эту ночь она визжала больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Но как не завизжать, если покойник отвечает на твой поцелуй?!

Лейка лежала на руках Карлссона. Голова ее покоилась на его плече. Плечо было твердое и теплое. Как раньше. Карлссон нес ее, но шаг у него был такой ровный, что у Лейки возникло ощущение, будто она плывет. Вокруг прыгали тени, переплетения труб над головой стремительно убегали назад – Карлссон нес ее очень быстро. Лейка немного повернула голову и увидела сзади того, существо, которое притащило ее сюда. Существо передвигалось на трех конечностях. В четвертой оно несло лампу.

– Кто это? – спросила Лейка шепотом.

– Огр. Хищник.

– Огр… – И, еще тише: – А ты?

– И я – огр. Огр-Охотник.

Лейка покрепче обняла его шею, потерлась носом о могучее плечо, вдохнула запах нагретой гальки:

– А знаешь… мне все равно,– прошептала она.– Мне все равно, кто ты…

Позади раздалось ворчание.

– Что он сказал? – спросила Лейка.

– Сказал: надо тебя съесть. Что от близости огра и человеческой женщины рождается сид.

– Сид?

– Эльф, по-вашему.

– Это правда?

– Нет, он шутит. Не бойся.

– Я не боюсь…

«…С тобой я ничего не боюсь»,– добавила она мысленно.

Хищник снова заворчал.

– Что он говорит?

– Что ты веселая.

– Я?!

Карлссон что-то произнес. Не по-шведски: на другом языке.

Хищник ответил.

– Он говорит: когда он попросил тебя позвать из Долины Тумана мою суть, ты сказала, что не ешь людей.

– А что тут смешного?

– Это наша старая шутка. Один огр говорит другому: «Знаешь, с каждым прожитым столетием я все меньше люблю людей. Боюсь, когда придет мое время уйти в Долину Тумана, я совсем перестану их есть»,– Карлссон негромко засмеялся.– Еще он сказал, что самая забавная шутка: позвать меня из Тумана охотничьей песней сида. Он сказал: ты первая додумалась до такого. Даже он не сразу понял эту шутку – и едва не откусил тебе голову. Но он увидел, что я возвращаюсь,– и понял. Кто научил тебя этой песне?

– Подруга,– сказала Лейка.– Она… колдунья.

– И ты.

– Да. Она тоже так сказала. Твой… огр поэтому принес меня к тебе?

– Нет. Он ждал не тебя, а Малышку. Он слишком поздно понял, что ты – это не она. Он много времени провел там, где очень сильно пахнет химией,– и плохо различал запахи, а по внешности он вас, людей, не всегда хорошо различает.

– Я очень испугалась,– призналась Лейка.– А зачем ему нужна Катя?

– Уже не нужна,– ответил Карлссон.– Ты уже всё сделала.

Он остановился перед бетонной стеной и посторонился, пропуская Хищника.

Тот погасил лампу, все погрузилось во тьму, а потом раздался натужный скрип, и в подвал проник синеватый лунный свет.

– Куда теперь? – спросила Лейка, когда они оказались снаружи, в незнакомом ей дворе.– Это ничего, что ты голый? Может, стоит тебе надеть что-нибудь?

– Ничего. Нам недалеко.

Лейка думала: он поставит ее на ноги, но он этого не сделал. Двинулся к арке, по-прежнему держа ее на руках. Лейка была не против. Ей было очень уютно у него на руках.

…А в арке их поджидали.

– Эй, мужик! Погоди! Закурить есть?

– Э-э-э! Да он – голый!

– А девка – одетая! Непорядок, пацаны! Слышь, ты! Стой! Стоять, кому сказано!

Прямо перед ними возник широкий силуэт… Но Карлссон продолжал двигаться с той же скоростью. И силуэт пропал. Впрочем, исчезновение это сопровождалось сочным ударом шмякнувшегося о стенку тела. И – топот нескольких пар ног. Удаляющийся. Зато Лейка увидела, как вспыхнули позади два зеленых огонька. Хищник следовал за ними.

«Интересно, что будет, когда мы окажемся на улице?» – подумала она.

Но до улицы они не добрались.

Еще один двор. Карлссон остановился, вновь пропуская вперед Хищника,– тот с разбега прыгнул на стену и вскарабкался, вернее сказать, побежал вверх. Легко, как по горизонтали. Но Карлссон его окликнул. И Хищник, оттолкнувшись от стены, приземлился рядом с ними.

– Я немного… устал,– сказал Карлссон Лейке.– Он поднимет тебя наверх.

Оп! Мохнатая лапа анакондой обвилась вокруг Катиного туловища, и через десять секунд она уже стояла на железном балкончике высоко над землей – напротив приоткрытой двери. Карлссон присоединился к ним еще через три секунды. Беззвучно перемахнул через перила… Приложил палец к губам. Затем сделал знак Хищнику – и тот просочился (совершенно удивительно, учитывая его габариты) в дверную щель. А еще через несколько секунд изнутри донесся короткий приглушенный вскрик.

Карлссон, обогнув Лейку, устремился в квартиру. Лейка шагнула за ним, дверь за ней сама собой закрылась. Что-то обрушилось на пол, а потом зажегся свет.

Посреди длинного коридора стоял Карлссон с фонариком, а у его ног на полу, держась двумя руками за горло, взъерошенный, с выпученными глазами сидел Димка.

– Вот дерьмо… – пробормотал Димка и закашлялся.– Так я и думал, что никакая это, на хрен, не собака!

Хищник оскалился:

– Нет, Охотник, я его все-таки съем! – прорычал он по-шведски. Лейка уже навострилась въезжать в его «прононс». Конечно, словарный запас шведского у нее был довольно-таки ограниченный. Но у Хищника, судя по всему, тоже.

– Он что, понимает по-русски? – спросила она Карлссона.

Тот покачал головой.

– Угадывает по интонации,– сказал он.– Вставай, человечек. Да, это не собака. Думаю, тебе стоит помолиться.

– Почему это? – насупился Димка.– Что я такого сделал?

Лейка глядела на него не без восхищения. Она, когда увидела Хищника, едва не померла от страха, а Димка – ничего. Хорохорится…

– Я тебе поручил кое-что,– напомнил Карлссон.

– Что именно? – Дима хотел встать, но Хищник придвинулся к нему, облизнулся – и Дима остался на месте.

«Он и вправду на собаку похож»,– подумала о Хищнике Лейка. У Стасика одно время жила кавказская овчарка. Вот она была точно такая же. Зверюга. Слушалась только Стасикова отца, и то с большой неохотой. Остальных домашних – терпела. В итоге овчарка кого-то покусала, ее увезли на дачу и посадили на цепь. Стасик рассказывал – отличный сторож получился.