— Вы такая миниатюрная, — нахваливает ее точеную фигурку консультант. — У нас есть совершенно потрясающее платье! В единственном размере, эксклюзив. Итальянские кружева, вышивка ручной работы.

Нет, только не это. Почти рычу, почти схожу с ума от того, что рядом с ней у меня снова и снова отказывают тормоза.

Какого дьявола, неужели мне в самом деле предстоит увидеть мою карамельку в белоснежных итальянских кружевах?!

Ее уводят куда-то в примерочную, но прежде, чем скрыться из виду, Бон-Бон поворачивается и посылает своему Валенку воздушный поцелуй, а голос Ольги осторожно, но требовательно, вторгается в мое сознание.

— Ну как тебе? — Она маячит перед глазами, крутится юлой, раздражает, потому что мне хочется отодвинуть ее, смахнуть, словно надоевшую заезженную анимацию.

— Отлично, — вру я. На самом деле, даже если бы она вышла в рубище с мешком на голове, мне было бы в сущности все равно.

Я моргаю, когда слышу недовольный шепот ее подруги. Кажется, эта змея советует Ольге пнуть меня, чтобы я перестал вести себя, как бездушная скотина.

— Я и есть бездушная скотина, — скалюсь я, даже не пытаясь делать вид, что слова прошли мимо моих ушей. — Мне дела нет до ваших тряпок, ну правда? На что только рассчитывали.

— На капельку внимания? — почти смиренно предполагает Ольга.

И в эту минуту я вдруг ясно вижу нашу с ней будущую совместную жизнь: совершенно идеальная, я бы даже сказал, безупречная скука, полный штиль, никаких штормов и бурь. И еще несколько дней назад я бы сказал, что этот вариант — самый лучший из возможных, что это то, чего я хочу. Но сейчас мне просто противно от того, что я собираюсь втянуть в эту кабалу не только себя, но и ее.

— Рэм? Что-то не так с платьем?

Наверное, какие-то мысли отражаются у меня на лице, потому что в голосе Ольги я слышу беспокойство. Она даже не пытается сопротивляться, хотя я знаю, что не потерпел бы и бунт тоже. Вот в чем вся хрень наших с ней отношений: никогда не будет нормально, даже если она вытянется, а потом сложится, а потом станцует на игольном ушке — я все равно буду недоволен. И не потому, что я придурок (хотя и поэтому тоже). Все куда прозаичнее — это просто совсем не та женщина. Да, она удобная, комфортная, но тоже самое можно сказать и о качественных бумажных полотенцах.

— Платье отличное. — Я вымучиваю что-то очень отдаленно похожее на улыбку.

Мы оба понимаем, что моим словам — грош цена в базарный день. И я надеюсь, что вот сейчас она, наконец, перестанет быть удобным одноразовым бумажным полотенцем, проявит характер и пошлет меня к черту. Ну или куда подальше. Потому что если это сделаю я — будет куда больнее. Но Ольга молчит.

Мой взгляд цепляет трущегося неподалеку Валенка. Снова он весь какой-то слишком … прилизанный. Свитер, штаны, идиотские кеды: вроде ничего такого, все лбы его возраста сейчас так одеваются. Более того, почти уверен, что здесь не обошлось без подсказок моей малышки — наверняка одевает его, словно он долбанный Кен[3], тешится, словно с игрушкой. В ведь скорее всего, ей тоже просто удобно вот с этим малахольным тюфяком, как и мне с Ольгой.

— Собираешься жениться на ней, Валенок? — спрашиваю я достаточно громко, чтобы он точно понял, к кому обращаются.

Ботан медленно поворачивает голову в мою сторону и как-то не слишком по-ботански улыбается в ответ. Я бы даже сказал, что в этой ухмылке есть проблески дерзости. И мне это даже нравится. Потому что одно дело наезжать на мокрого щеночка, и совсем другое — врезать в табло наглому переводняку овчарки и бульдога.

— Тебя это волнует? — вопросом на вопрос отвечает ботан.

— Еще как, она ведь моя сестричка. Единственная и любимая, я за нее руки оторву, и ноги оторву, и голову откручу, и вообще могу устроить незабываемую встречу с травматологом.

Засранец подходит ко мне, закладывает пальцы в карманы брюк спереди и, понизив голос, шепчет:

— Ревнуешь что ли?

Честно говоря, я поражен. То есть у слизняка успел прорости хребет или он все это время просто неплохо притворялся? Чувствую, что ладонь автоматически собралась в кулак — боксер я или нет, в конце концов, пусть и любитель. И душа поет от предвкушения кровавого месива, в которое я превращу наглую рожу Валенка, но меня прерывает появление Бон-Бон.

И мир просто тухнет. Умирает за пределами ее образа, превращается в невзрачную дымку, в которой происходит какая-то неинтересная суета, возня, слышатся шорохи и растянутые, словно в замедленной сьемке, голоса. Потому что я не вижу ничего, кроме нее. Потому что я понимаю, что должен обладать ею, даже если путь к ней придется выстелить звездами, цветами, бриллиантами и прочей хуетой, которую любят девочки.

Потому что я в жизни не видел ничего настолько прекрасного в своем совершенстве.

Платье на ней — цвета персиков с молоком. Что-то совершенно легкое, невесомое, воздушное, с кучей мягких складок. Все, что выше пояса, обтягивает ее тонкую талию и маленькую грудь изящным кружевом. И, когда моя малышка поворачивается, чтобы показать вид сзади, я чуть не хватаюсь за сердце, потому что вид сзади на хрен вышибает из меня дух. Голая спина. Совершенно голая спина до самой талии. Понятия не имею, как это все на Бон-Бон держится, но зато четко осознаю две вещи: первая — у нее на спине родинки, под правой лопаткой, три в ряд, словно подсказка к какому-то космическому шифру, и вторая — на ней нет лифчика.

— Ну как я тебе? — растекаясь в блаженной улыбке, спрашивает она Валенка.

Немудрено, что даже он ошалел от этого вида, и берет паузу, чтобы откашляться.

— Еще бы голая вышла, — бормочет позади меня Ольга, но мой злой взгляд превращается в амбарный замок у нее на губах.

Консультанты охают и ахают, всплескивают руками и нахваливают Бон-Бон на все голоса. Это их работа, в конце концов, но сейчас я более, чем согласен, что эти двое — моя малышка и платье — созданы друг для друга.

— Я куплю его тебе, — говорю я. И даже посмеиваюсь, потому что готов поспорить, что звук иллюзорной спички, которую я поджог и бросил на мост наших с Ольгой отношений, был самым что ни на есть настоящим. — Наденешь на нашу свадьбу.

— Что? — выдыхает Ольга.

— Какого черта он только что сказал? — визжит ее подруга.

— Придурок озабоченный, — ворчит Тапок.

А Бон-Бон молча и очень пристально смотрит на меня. Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем она показывает ладонь с кольцом на пальце и говорит:

— У меня уже есть жених.

И что же я делаю? Три шага вперед — по одному за каждый вскрик возмущения за моей спиной. Хватаю малышку за запястье, стаскиваю с нее кольцо, хоть она пытается помешать и совершенно не блефует.

— Был жених, — швыряю дешевку куда-то за спину, — и нет жениха.

— Ты ненормальный, — шипит Бон-Бон.

— Твоя дедукция просто зашкаливает, — возвращаю сказанные ею же слова.

Она не теряется, не сдается и вообще никак не облегчает мне задачу. Заносит вторую руку для пощечины, но я перехватываю и ее. Мы так и стоим посреди огромного зала: моя карамелька на круглом подиуме, и я, чуть ниже. И наши глаза сейчас на одном уровне, и я вижу в них… Что же я там вижу?

Вызов!

— Теперь ты должен мне кольцо, доберман.

— С самым огромным булыжником, какой только можно купить за деньги, Бон-Бон.

— Принесешь его на мою свадьбу.

— На нашу свадьбу, — поправляю я.

— Даже не мечтай. — Она отчаянно пытается освободить руки, но мы оба знаем, что это бесполезно. — Я собираюсь замуж за мужчину, который не проветривает ширинку по три раза в день.

— Знаешь, малышка, я даже не сомневаюсь, что ты будешь в доставочной степени затрахивать мой мозг и другие части тела, чтобы я даже думать не хотел о том, как бы проветриться на сторону.

— Рэм! — кричит Ольга, и через секунду мне на спину обрушивается шквал ударов.

Увы, но мне приходится оторваться от Бон-Бон.