— И все?

— У него высветится мой номер, Ангелина, он поймет. Я не звоню ему по пустякам.

Я киваю.

— Слушаю.

— Приезжайте, пожалуйста, тут Адам и…

Я жду, что мужчина начнет расспрашивать, что-то уточнять, но он лишь быстро отвечает:

— Буду через полчаса.

— Сказал, что приедет через полчаса, — говорю Адама и кладу телефон на диван рядом с ним, чтобы он мог дотянуться.

— Отлично. А теперь сделай так, чтобы никого из прислуги тут не было, когда приедет Леонидов. И Маша… Даша. Пусть их займет няня.

— Х-х-хорошо.

— И не трясись, все хорошо будет.

Он говорит это с закрытыми глазами и едва слышно, но я разбираю все. Быстро поднимаюсь на второй этаж, стараюсь не выглядеть нервной и подхожу к Анне Павловне.

— Займите детей, пожалуйста, чтобы они не спускались вниз, — знаю, что мое требование звучит странно, но выбора нет. — Это распоряжение Адама Всеволодовича.

Она ничего не говорит, только кивает, давая понять, что все поняла. То же самое я прошу и у Елены Эдуардовны. Дальше приходится отпустить прислугу. Это занимает минут двадцать, они тихо уходят, никто ничего не спросив, а я возвращаюсь к Адаму, с трудом находя гостиную.

Когда я подхожу ближе, мне кажется, что он не дышит, и меня накрывает паника. Я понятия не имею, что делать в случае, если… даже думать не буду. Подхожу ближе, наклоняюсь и вскрикиваю, когда Адам резко распахивает глаза.

— Думала, что уже избавилась от меня?

— Идиот, — рычу. — Я сделала все, что ты просил. В доме никого, кроме нянь не осталось, и они будут заниматься детьми.

— Представляешь, что они все подумали? — с издевкой спрашивает он и только сейчас ко мне доходит, почему Анна Павловна так странно на меня посмотрела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот же…

— Пусть так и думают, — произносит Адам. — Никто не должен знать правду.

Он касается рубашки, тянет ее за ткань, поднимает чуть вверх и моему взору предстает оголенных торс, а чуть сбоку наложенная повязка, насквозь пропитанная кровью.

— Нужно снять повязку, — произносит он, окуная меня в шоковое состояние.

— С-с-с-нять?

— Да, Ангелина, снять, чтобы не было инфицирования. До приезда врача. Поможешь?

— Я?

Нет, я понимаю, что помочь больше некому, но от его слов мне становится по-настоящему страшно. Я никогда ничем подобным не занималась и сейчас мне не по себе от одной мысли, что нужно прикоснуться к пропитанному куску бинта и стащить его.

— Ну же, Ангелина, это несложно.

— Что это за ранение?

— Обычное, ты что никогда ран не видела? — Адам теряет терпение и буквально рычит на меня.

— Таких — не видела, — объясняю ему, но все же подхожу ближе и встаю на колени у дивана.

— Нужно поддеть аккуратно пластырь и потянуть его на себя. К ране тебе касаться не нужно.

Я киваю и медленно тяну руку к участку, кажется, Адам издает тяжелый стон, а после и вовсе задерживает дыхание. Пытаясь как можно аккуратнее задеть пластырь, даже не слышу ничего вокруг, полностью сосредотачиваясь на работе. Зацепить липкий материал получается не сразу, зато когда удается, я медленно тяну его на себя.

— Быстрее, Ангелина, лучше рывком, я же не железный.

Чтобы сделать, как он просит, мне требуется несколько минут перевести дыхание и взять себя в руки. Не так-то просто рывком сорвать пластырь, зная, что ему будет больно.

Очень больно.

Все же, я решаюсь, быстро хватаюсь за часть ткани и резко дергаю ее. Адам матерится, чертыхается и сжимает рукой диван. Я же, как завороженная, смотрю на то, как тоненькая струйка крови стекает по его бедру к спине. Потом мне становится плохо, и я отворачиваюсь, отстраняюсь подальше и пытаюсь отдышаться, правда, мне кажется, что воздух насквозь пропитан металлическим запахом крови.

Жду, когда приедет врач, и я буду свободна. Перед глазами то и дело появляются картинки того, как Адам получил пулевое ранение. В том, что он от пули — не сомневаюсь. Круглое, очерченное по краям, глубокое, оно не может быть оставлено ножом или чем-то другим, да и… я плохо знаю медицину, но почему-то мне кажется, что пуля еще внутри.

— Боишься вида крови?

— До этого момента думала, что нет, — отвечаю, через плечо. — Ты… расскажешь, что случилось?

Адам тихо смеется.

— А ты уверена, что хочешь знать?

Ответить я не успеваю, потому что как раз в этот момент звонят в дверь. Я поспешно встаю с пола и иду открывать. На пороге стоит мужчина, лет пятидесяти, с седыми висками, впалыми щеками и очками на носу. Я едва успеваю осмотреть его с ног до головы, заметить серые джинсы и рубашку, прежде чем он делает шаг и оказывается в доме.

— Где Адам?

Я провожу его в гостиную, указываю на диван и уже собираюсь откланяться, ведь свое дело я сделала, но у моего мужа, видимо, другие планы.

— Останься, пожалуйста.

И снова это “пожалуйста”, которое просто невозможно проигнорировать. Я останавливаюсь, как вкопанная, чуть подальше. Так, чтобы не видеть раны и то, как ее осматривает доктор.

Он же врач?

Я надеюсь.

— Боли есть?

— Ты что не видишь?

— Крови много потерял?

— Дофига, — Адам отвечает коротко и едва слышно.

— Группу и резус скажи, — командует доктор.

— Первая отрицательная.

— Ну, конечно. Как я мог усомниться, — отшучивается мужчина, но тем не менее, набирает чей-то номер и быстро бросает в трубку: — Нужна кровь, первая, отрицательная. Я знаю, мать твою, ищи. Срочно.

Он отключается, отбрасывает телефон и зарывает пятерню в волосы.

— Группа крови какая? — спрашивает у меня.

— Первая… Отрицательная.

— Ну вот… — начинает он, но Адам его перебивает.

— Ее не трогать. Она ребенка только родила. Организм тоже слабый, донором она не будет… Ищи.

Несмотря на его сложное состояние, он умудряется раздавать команды.

— Раньше позвонить нельзя было? Ты едва дышишь, крови потерял много, я не полезу в рану, нужно переливание, аппаратура, и срочно. Я не стану это здесь делать.

— Послушай, — Адам резко подается вперед и дергает мужчину за рубашку. — Ты это здесь сделаешь, даже если я сдохну, понял? Здесь и сейчас. Давай. Жди кровь и тычь свои капельницы тут.

После этого Адам отпускает врача и откидывается назад. Ему явно не хватает сил.

— Придурок.

— Ты знаешь, где мед. кабинет. Штативы, системы, лекарства, там все есть. Даже аппарат этот, — тихо говорит Адам. — Пищалка ваша больничная есть, но я никуда не поеду.

— Тогда вставай и пошли туда. Здесь я точно не сделаю. Помогай, — а это уже мне.

Я срываюсь с места и подхожу ближе. Помогаю доктору подхватить Адама, когда тот едва держится на ногах. Уже у кабинета он теряет сознание, врач чертыхается, а я открываю дверь, и в нос тут же ударяет запах медикаментов. Здесь и правда, как в больнице, точнее, как в реанимации: большая кровать, аппаратура, трубки, тумбочки с лекарствами и белые стены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Твою мать! — произносит доктор, когда Адам теряет сознание. — Плохо все.

Мы вместе укладываем его на кровать, я едва дышу и нервничаю, мужчина снова кому-то звонит, матерится и видно, что не знает, что делать.

— Моя кровь подходит, давайте переливание, — кажется, я наконец прихожу в себя и понимаю, что на кону — жизнь человека. Пусть и того, кто без раздумий разрушил мою.

— Не-е-е-ет, — тянет мужчина. — Знаешь, что он со мной потом сделает?

— Если он умрет, думаю, будет хуже.

— Да ж… ладно, ложись, — он указывает на кушетку рядом. — Давай, поторапливайся, а то и правда откинется.

— Ты как? — спрашивает доктор после того, как я едва не потеряла сознание от укола в вену и установки устройства для переливания крови. — Я Павел, кстати.