Далеко ушли фронты, а Европа еще большая-большая…

– Воздух! – завопили сразу несколько голосов с машин и повозок.

Тимофей сгреб автомат и вещмешок, старший лейтенант Земляков, придерживая разбухшую полевую сумку, уже переваливался через борт, командуя:

– Шустрее! Рассасываемся!

Снизу Тимофей принял у Павло Захаровича мешок с НЗ, вместе побежали в поле – сапоги немедля стали вязнуть в чуть прихваченной холодом, но цепкой как капкан земле. Левее трусил от дороги капитан Жор, задирал голову, пытаясь рассмотреть вражеские самолеты. Видно ничего не было, только нудящий звук нарастал – определенно «юнкерсы», несет же их, гадов, в такую погоду.

Бухнулись с Торчком в какую-то ложбинку, на дне, понятно, была вода. Тимофей закряхтел, чувствуя, как промокают шаровары.

– Отож и я говорю – никакого покою! – согласился Торчок. – Не, ты глянь, – вышагивает, как на том параде.

Лейтенант Тесликов действительно, очень неспешно, соблюдая достоинство, отходил от шоссе. Выбирал место посуше, куда ногу поставить, поглядывал налево на дорогу – там громыхнула первая бомба…

С бомбежкой у фрицев не очень вышло – из поселка ударили зенитки, немедля появились наши истребители. В небе тут же и бешено взревело и застрекотало. Буквально через какие-то секунды один из «юнкерсов», вынырнул из дымки, перевернулся через подломившееся крыло, запылал, понесся к земле, тускло сверкнул колпаком кабины и под ликующие крики многочисленных наблюдателей ахнул в самую середину размокшего кукурузного поля. Взорвался тяжко, словно жаба обожравшаяся. Среди небесных туч стихло почти так же быстро, как и началось. Мелькнули призрачные быстрые тени истребителей, пустившихся в погоню за драпанувшими фашистами, и вновь повисла, казалось бы непроницаемая облачность.

– Слаженно там на небесах усё, прямо по точному графику, – отметил Торчок, поднимая вещмешок.

– Да уж, – согласился Тимофей, пытаясь отряхнуть вымокшую штанину.

Лейтенант Тесликов уже стоял у машины с распахнутыми дверцами кабины, насмешливо улыбался.

– Вот что ты лыбишься? – приглушенно, но грубо, поинтересовался Земляков. – Самый умный? Ну, садись в кабину, если такой храбрый и дисциплина не указ. Отдыхай в безопасности. А то вдруг простудишься или шапку уронишь. Отвечай за тебя потом, за …

Ругательство было малоизвестным, наверное, московским, сугубо интеллигентным. Но лейтенант все равно обиделся, молча сел в кабину и бахнул разболтанной дверцей. Остальные полезли в кузов, в том числе и лишившийся теплого места техник-капитан. Злиться на нахальство распоряжавшегося Землякова капитан не стал, только негромко заметил:

– Напрасно так, Жень. Просто нет опыта у человека.

Переводчик, видимо, хотел ответить грубо, но воздержался. Лишь пояснил:

– С такими понтами у него фронтового опыта и не будет. Только и похороним дурака. А оно нам надо?

– Я объясню лейтенанту, – примирительно сказал Жор. – Он вовсе не дурак, талантливый спец, интуиция в металловедении прекрасная, ты же знаешь. А недостатки изживаются. Молодость, да. А что там, товарищ Тима, нет ли у нас чего сладкого перекусить в дороге?

Сладкое имелось – снабжались доппайком офицеры-специалисты щедро. Печенье было в хрустящих, будто накрахмаленных, бумажных упаковках без названия, и само этакое хрустяще-рассыпчатое, во рту так и тает. Старшие группы считали правильным делиться – ну, Земляков вообще всегда считал, что паек общий, видимо, правильные у него политруки в училище были. Капитан придерживался тех же принципов. Ехали, жевали, запивали холодным чаем и рассуждали о необходимости приобретения компактного кофейно-чайного термоса. Тимофею таких приборов видеть не приходилось, а ведь непременно нужно такую флягу при случае выменять или затрофеить.

Штаб фронта стоял в Тиссафальдваре, офицеры группы ушли передавать добытые материалы, получать дальнейшие указания и оформлять фронтовые пропуска. Тимофей и Сашка – водитель «опель-пежо» – пытались отрегулировать зажигание, Павло Захарович сидел в кабине и прогнозировал:

– Будапешт фрицы просто так не отдадут. Там мосты и отож всякое иное, очень стратегическое. Опять же заводы…

Офицерская часть группы вернулась неожиданно быстро, Земляков обескураженно объявил:

– Отзывают нас. Временно, но срочно. Тимофей, остаешься пока за старшего. Завтра-послезавтра пришлют офицера из резерва, он примет группу и транспорт, двинетесь к Будапешту, а там и мы подтянемся.

Земляков передавал бумаги и только что полученные фронтовые пропуска на машины и людей:

– «Додж» наш вот-вот должен вернуться. Передали: «уже убыл к вам». Машины содержать как следует, никому не отдавать, как бы на вас не жали. Если что, выходи прямо на фронтовой отдел СМЕРШ, жалуйся, не стесняйся. Вежливо, но непреклонно, как ты умеешь. О переводе водителя этого шарабана «опель-пежо» в группу я договорился. Две машины лучше, чем одна. Что ты киваешь? Прояви свойственную тебе проницательность: возражай и предлагай. Водитель-то как?

– Вполне человек. Подтянуть можно, осознает где служит, втянется. Уф, товарищ старший лейтенант, не очень у меня поворачивается язык. Но раз уж речь зашла…

– Давай. Насчет Тесликова?

– Точно. Как сказать… Не вписывается он.

– Да я уж понял. Специалист годный, но не фронтовой, – вздохнул Земляков. – Ходит как в кино, еще на Захарыча наехал за небритость.

– Небритость – ерунда. Захарович к таким претензиям как к тем снятым лычкам – очень философски относится, – сказал Тимофей. – О другом речь. Я не особо суеверный, но ведь убьют лейтенанта. Смерть таких любит. Может, он в Москве, или где еще, стране большую пользу принесет, раз в металлах и алюминиях так разбирается. А здесь он на что? Только похоронить.

– Угу. Моя бы инструкторша выдала ему пару раз под дых, да по яйцам, живо бы проникся. Но мы так не можем. Как понимаешь, не всё от меня зависит, но доложу начальству. Должны отозвать, бесцельные потери нам не нужны, – обнадежил Земляков. – Так, я тебе карту передаю. Понятно, группу новый офицер поведет, но ты знай на всякий случай. Маршрут строгий, приказано не отклоняться ни под каким видом. Смотри: Монор, Чепель… далее вот сюда…

Распрощались. Лейтенант Тесликов отсутствующе разглядывал проходящую по дороге длинную колонну понтонеров. Остальные офицеры пожали руки рядовому составу, капитан Жор оставил две пачки шикарных папирос, подаренных ему в штабе – наказал выменять на что-то нужное и полезное.

– Всё. Не суйтесь куда не надо, будьте в целости и сохранности. Нас ждут глубокие научно-технические изыскания в прекрасном городе Будапеште. До скорого! – пообещал Земляков. – Офицера должны прикомандировать опытного, надежного, наверняка сработаетесь.

Офицеры ушли – Тесликов, не оборачиваясь, махнул на прощанье рукой.

– Вот и ладно, – пробормотал водитель-Сашка. – Без интеллигенции как-то надежнее. А то спрашивает: не пора ли мне гимнастерку постирать? А когда я стирать-то буду? Или в ремонте, или за баранкой, сплю урывками.

– Разные люди бывают. На интеллигенцию наезжать не станем, – сказал Тимофей. – Вон, старлей тоже из интеллигентов: по-немецки шпрехает – сами Гете с Шиллером ему позавидуют, почерк, как у моей учительницы «по-русскому», весь из себя столичный. Но и если с автоматом заляжет – ого! Интеллигенция – она разная.

– Отож сказал, правду-матку как лопаткой рубанул. По слухам, вы с саперкой тож шибко интеллигентные. Средь сербов о вас такие байки ходят, лечь да трястись, – ухмыльнулся Торчок.

Тимофей похлопал по чехлу с «коминтерном»:

– Мы не нарочно. Просто деваться было некуда. А уж ты бы, Захарыч, помолчал насчет интеллигентности.

Торчок лишь вновь ухмыльнулся. Ну, предпочитает не показывать, что и сам не чужд интеллигентному воспитанию, так и ладно. Он конечно, из творческо-поповских слоев, но тогда время такое было, мракобесное, что человеку поминать былое, он же не виноват.