«Виллис» прокатил мимо очередной церкви, свернул на улочку поменьше и Тимофей увидел у магазинчика знакомую личность. Старший лейтенант Земляков любезничал с эффектной дамой в модном пальто, украшенном красно-бело-зеленой нарукавной повязкой. Увидев машину, былой командир опергруппы галантно раскланялся с красавицей, пошел встречать:

– Здоров будь, товарищ Лавренко! Ждем, ждем, надеемся на проверенные кадры. Обстановка сложная, лингвистическая в том числе, объясняемся больше на пальцах, – сходу начал вводить в курс дела старший лейтенант. – Как руки-ноги-дети?

– Все в полном порядке. К службе готов. А домашние вам с Павло Захаровичем бутылочку передают, – Тимофей тряхнул «сидором». – Как для себя делали, только еще лучше.

– Будет к месту, но позже. У нас тут непредвиденные технические трудности, – озабоченно признал Земляков.

Следующие три дня сержант Лавренко занимался сугубо дипломатически-техническими вопросами. Опергруппа осталась без транспорта: надежный великолепный «додж» выбыл из строя, был отправлен с Сергеевым в срочный ремонт. Вот только «срочный» ныне было понятие растяжимое. Фронт вел наступательные бои, все запчасти и прочее шло на обеспечение передовых войск. И будь ты хоть трижды из контрразведки, ремонтники тебе ничего ленд-лизовского вне очереди не выродят. Начальство, конечно, изыскало резервы, выделило группе трофейную машину, но доводить ее до пристойного состояния приходилось уже на месте. Павло Захарович с задачей не очень справлялся – не имелось у него таланта к решению авторемонтных задач. Пришлось гонять по городу и разыскивать те проклятые амортизаторы. Тимофей провел дипломатические переговоры с венграми-соседями, взял в аренду за тушенку велосипеды. Временно выделенный молодой водитель, изъятый из полка ПВО, крутить педали умел, в запчастях разбирался, но с местным населением контактировать никак не мог. «Да я вообще ни слова не разберу, что говорят-то». График службы получался следующим: на рассвете малонадежная машина везла офицеров на литейный завод – там разбирались с документами и вели расследование по тонким техническим вопросам. Земляков и техники – лейтенант с капитаном – оставались там. Тимофей с водителем отводили машину в рембат, где «все было договорено», и вели активное прочесывание города в поисках запчастей. По-венгерски сержант Лавренко, понятно, не заговорил, но знание румынского делу слегка помогало. В общем, удавалось кое-что выменять, особенно на зерновое кофе, которое где-то достал опытный Земляков. Деньги имелись, но местное население брало деньгами не очень охотно – времена не те.

Приходилось еще и ужин готовить. Павло Захарович, охранявший расположение опергруппы, продукты заготавливал, чистил картошку, но самой готовки избегал, ибо съедобно у него получалось не всегда. Кстати, имел теперь на погонах товарищ Торчок единственную ефрейторскую лычку: за былое упрямство был разжалован в рядовые, но за выполнение задач на Даугаве слегка реабилитирован в звании.

– Вот вас мотало, – с некоторой обидой заметил Тимофей, чистя вареные яйца. – А я вроде как в отпуске прохлаждался.

– Отож успеешь, – Павло Захарович залил в рукомойник свежей воды. – Война еще длинная, Тима.

Приезжали усталые офицеры, умывались, накидывались на ужин. Разговор шел малопонятный, технический, но было ясно, что успехи имеются. Тимофей разливал чай, вешал для просушки шинели – служба малопочетная, но тылы тоже нужно обеспечивать, это товарищ Лавренко точно знал.

Грузовичок все-таки довели до ума, ездить на нем можно было без опаски. Офицеры-техники спорили, какой он все-таки марки: больше «пежо» или «опель» – средство транспорта и до попадания в опергруппу было весьма немолодо и сочетало признаки «разных кровей.» Но так-то ничего: кабина просторная, а короткий, но вместительный кузов подремонтировали. Вполне себе средство. Тимофей слегка освоился и на водительском месте. Понятно, истинным шофером не стал, но в случае чего пару километров вполне мог прорулить.

Война шла дальше. Все вокруг говорили о Будапеште. Наши на фронте жали, неуклонно охватывая столицу клещами прорывов. Взяты Марлин, Страка, уже взят Мишкольц… Да, сержантам названия этих географических мест по большей части неведомы. Но понятно, что дело будет, и будет там. Планы города, фото, нелегкие названия улиц и площадей, замков и дворцов… Наверное, какие-то опергруппы уже там внутри – в огромном городе, готовящемся стать крепостью, набитом эсэсовцами и салашистами, что клянутся разгромить наступающие силы Красной Армии. Ничего, пусть обманывают себя.

На этот раз группа старшего лейтенанта Землякова должна идти во втором эшелоне. Задача: по горячим следам захватить и исследовать материалы одного хитрого завода, разрабатывавшего специальное оборудование для секретных экспериментов. Уничтожить следы за собой гитлеровцы уже не успеют, но на месте будет важен каждый час. Мародеры, ворье, да иной раз и наши чересчур хозяйственные бойцы проходящих частей или инициативные старшины АХЧ[42] иной раз наносят следствию не меньше вреда.

Из Сегеда группа выдвинулась 6 декабря. Тимофей с удобством сидел на тщательно уложенном имуществе, в оснащении группы теперь имелись ватные спальные мешки – роскошь, до сих пор не встречавшаяся сержанту Лавренко. Даже сидеть на таких пухлых чехлах-валиках – удовольствие. Катили по широкому асфальтированному шоссе, ничуть не разбомбленному. Указатели… Субботица, Ходмезевашархель, что б ему, корявому… и крупное понятное – Будапешт. А за дорогой грязища, чахлые редкие деревца, дома нескончаемых хуторов и предместий. Низко висит зимнее небо, словно умытое отражение той бесконечной грязи. Что, в сущности, хорошо – все ж и налететь могут немцы.

Но войны будто и нет.

Есть, как не быть… вот сразу два разбитых немецких танка, мятые орудийные гильзы, воронки… Сбили здесь гитлеровский заслон, наверное, и наши кто-то в землю лег. Вон там – на бугорке – холмик угадывается.

– В этих Буде и Пеште будет жестко, – сказал вроде бы дремавший под надвинутой на нос фуражкой, старший лейтенант Земляков. – Упрутся немцы накрепко, и в самой столице и по флангам. Да, есть такое обоснованное стратегическое подозрение. Поосторожнее там, товарищи, побдительнее.

– Жень, мы же в тылах, да и о возможностях маневра противника знаем. И командование знает, – заверил разглядывающий серый пейзаж техник-лейтенант. – Хорош накручивать. Все всё знают.

– Я, может, не тебе говорю, а товарищам бойцам, – пояснил Земляков. – Они, пусть контрразведывательная, но пехота. Должны быть готовы и сами своевременно маневрировать, отходить на заранее подготовленные позиции, сохраняя матчасть группы и стратегические запасы тушенки. Ибо без ужина нам те ухищрения и головоломки фрицев с драгами и несущими поплавками решить будет крайне сложно.

– Отож очень верно. Без своевременного питания любой парадокс пуст и поверхностен, – подтвердил Торчок.

– Будем иметь в виду те сложности и парадоксы. Товарищ старший лейтенант, давайте я вам окуляры подправлю. А то не доедут ваши очки до Будапешта, развалятся, – предупредил Тимофей.

– Точный у тебя взгляд, Тима! – восхитился Земляков, передавая помятый предмет оптики. – Ничего не упускаешь, а мы, кроты близорукие… эх.

Технический лейтенант засмеялся. Звали его Николай Тесликов, иногда казалось, что он прямо со школьной скамьи в инженеры и попал. Не, так-то спец, это видно, но малость легкомысленный. Технический капитан – по фамилии Жор – был куда посолиднее, видимо, из довоенных гражданских специалистов, спокойный, обстоятельный. Иной раз смотрит на армейскую колонну – словно в первый раз бойцов и офицеров видит. Наверное, такая техническая особенность сознания и созерцания у капитана.

Уже доносилась отдаленная орудийная стрельба, многоствольно вздыхал фронт. Плыли сквозь туман машины и повозки – колес не видно, звуки во влаге глохнут. На окраине городка регулировщица: флажки желтый и красный будто уже одного промокшего цвета, сама как русалка – невидимый хвост в тумане плещет, петлицы на шинели монистом краснеют. Не, есть еще яркости в этом мире, только по большей части они бойцов дома ждут. А здесь торчит из пелены острый и черный церковный шпиль, вокруг стоят каменные распятия, палисадник темнеет как проволочное ограждение…