— Мне не нужно твое оружие, — строго сказал Те Охине. — Забирай его и уезжай отсюда.

— Отец! — вскрикнул отчаянно Опотики, делая шаг вперед. — Ты говорил, что…

— Нет!

Обуреваемый яростью, но дисциплинированный Опотики замолк и отошел обратно.

Он не смел спорить с отцом на виду у всех. Это расценилось бы как неслыханное и непростительное оскорбление.

Тем временем Те Охине вновь повернулся к белому торговцу.

— Это нейтральная территория. Мои люди — мирные фермеры. Мы не воюем.

— Маори?! Не воюют?! Придумай что-нибудь поостроумнее! Такого не бывает! — Барбер неприятно ухмыльнулся и сплюнул сквозь зубы. — Но неужели ты даже не хочешь посмотреть на мой товарец? По крайней мере поймешь, от чего отказываешься!

На лице Те Охине сохранялось выражение непоколебимости, хотя он и ответил:

— Я посмотрю на твое оружие из вежливости, однако, повторяю еще раз: я не стану покупать его у тебя.

— Отлично, отлично! — закивал головой ухмыляющийся Барбер и еще ближе придвинулся к фургону. — Тем более что мы привезли сюда оружие вовсе не на продажу!

С диким криком он сорвал с деревянного каркаса фургона парусину.

— За работу, ребята!

Оказалось, что фургон был забит вовсе не ящиками с ружьями и боеприпасами… Он был полон до зубов вооруженными пакеа!

Многие из них были так же пьяны, как и четверо «торговцев», однако, это не имело практически никакого значения: с близкого расстояния массированный залп из сорока стволов вполне мог уложить всякого, кому не посчастливилось стать на линии огня.

День был спокойный, тихий. Поэтому грохот одновременно прозвучавших выстрелов был особенно и страшным.

По крайней мере сразу десять маори повалились на землю. Впрочем, никто не успел бы подсчитать жертв первого залпа, так как почти сразу же дым выстрелов плотной пеленой накрыл фургоны и то место, где стояла свита Те Охине и сам старый вождь.

Опотики не стал сложа руки дожидаться второго залпа. Он бросился в сторону, криком созывая своих людей. Затем, не проверяя, кто именно откликнулся на его призыв и присоединился к нему, он плотнее сжал в руках свою боевую дубинку из зеленого камня и бросился через дымовую завесу в ту сторону, где минуту назад стоял самодовольный Саймон Барбер.

Глаза пьяного торговца округлились, когда он увидел, как из непроницаемого тумана вдруг вывалился один из маори и помчался прямо на него. В руках у Барбера был заряженный пистолет. Он поднял его и выстрелил в Опотики, когда тот был всего в шести футах расстояния. Однако, от страха и спиртного Рука Барбера сильно тряслась, поэтому он промахнулся. Опотики почувствовал, как что-то обожгло ему щеку. Словно кто-то хлестнул его мокрой плетью по лицу. Но это, разумеется, не остановило его.

Барбер успел-таки выхватить свою саблю, чтобы достойно встретить первый натиск Опотики. Боевая дубинка обрушилась на клинок из дешевой стали и тот разлетелся на мелкие кусочки. Опотики вновь занес дубинку над головой, чтобы нанести второй удар, — только теперь уже по черепу пакеа, — однако, Барбер испустил нечеловеческий вопль ужаса и юркнул под фургон.

Дым вокруг стал постепенно рассеиваться и пакеа начали перезаряжать свои ружья. Опотики остановился. Вот под фургоном исчезли уже и ноги Барбера. Теперь его так просто не достать оттуда. Он понимал, что если останется стоять на месте, его пристрелят, как только дым окончательно рассеется. От этого никому хорошо не будет.

Поэтому Опотики повернул в обратную сторону и побежал. У него даже не было времени на то, чтобы притормозить перед телом отца, когда он пробегал мимо него. Старик лежал на земле так, как будто хотел чуть-чуть вздремнуть. В его позе и выражении на лице застыл такой покой, что просто сердце сжималось. В него вошло по крайней мере три пули.

Опотики пытался докричаться до своих воинов, одновременно лихорадочно составляя в уме план дальнейших действий.

Занимать оборону было бессмысленно. Жители деревни были вооружены только дубинками, которые не могли равняться ружьям пакеа. Тем более они узнали, что убит их вождь. Ими овладела настоящая паника, и они бегали по деревне в разных направлениях, то и дело натыкаясь друг на друга. Пакеа удалось добиться полной тактической внезапности и теперь они пожинали ее плоды. Несколько десятков белых выпрыгнуло из двух фургонов. Каждый пакеа страстно хотел выпустить как можно больше зарядов по маори. Они бросились с криками и улюлюканьем по деревне, убивая каждого, кто подворачивался им на пути. Они не утруждались выбором цели, палили в любого маори независимо от того, вооружен он был или нет, мужчина это или женщина.

Несколько пакеа бросились к воротам деревни, сняли двух охранников и распахнули вход для того, чтобы в веселой охоте смогли принять участие их соплеменники, которые прятались в ближайшей рощице. Опотики видел, что многие из них на бегу прикладывались к флягам, очевидно, чтобы поднять свой боевой дух.

Атакующие были, судя по всему, отбросами цивилизованного общества. Похоже, это были трусы вперемешку с уголовниками, которым не было позволено служить в ополчении, не говоря уж о регулярных войсках. Каким-то образом Барберу и его дружкам удалось сбиться в банду, они добыли для себя оружие, — возможно, украли, — и решили внести свой специфичный вклад в войну с маори. Очевидно, что такие планы невозможно было держать в секрете. Значит, как предположил ослепленный яростью Опотики, было много так называемых «добропорядочных» пакеа, которые знали о грязных замыслах своих соплеменников, но не воспротивились им.

Слева от Опотики открытое пространство перебегала какая-то женщина. Видимо, она хотела спрятаться в низенькой постройке, рассчитывая на то, что будет там в относительной безопасности. Ей оставалось преодолеть еще примерно треть пути до нее, как вдруг появился пакеа, который направил в ее сторону свое ружье и выстрелил. Женщина оступилась и чуть не упала, но удержалась на ногах и побежала в другую сторону. Только тут Опотики увидел, что она прижимает к груди маленького ребенка. Раненая, она, видимо, не сознавала, куда бежит, поэтому налетела животом прямо на острие шпаги другого пакеа. Ребенок выпал из ее ослабевших рук на землю и отчаянно закричал. Оба пакеа вдруг налетели друг на друга и стали ругаться. Один из них, похоже, упрекал своего товарища за то, что тот убил молодую женщину. Тем временем их жертва действительно умерла у их ног. Ребенок катался на одном месте и пронзительно кричал.

Со всех сторон слышалась не утихавшая ружейная пальба. В воздухе стоял не прекращавшийся многоголосый крик и нельзя было понять, когда кричит жертва, а когда ее убийца. Опотики не обращал на это никакого внимания, продолжая собирать вокруг себя своих людей. Некоторые из них палили в пакеа из своих ружей, но большинство не знало, что им делать в сложившейся ситуации. Он вынужден был начать раздавать пинки своим товарищам, чтобы отвлечь их внимание от окружавшего их ада и заставить повернуться к нему лицом.

— Нам нельзя здесь оставаться! — крикнул он. — Мы должны уйти!

— Но ведь это деревня твоего отца, — возразил Аурунери.

Опотики с силой ударил его в плечо.

— Мой отец погиб. Погибла и его деревня. Он умер в ту минуту, когда думал, что установил с пакеа мир!

Один из его воинов стал перезаряжать свой мушкет.

— Но мы можем убить многих из них! — сказал он.

— Не здесь и не сейчас, — ответил Опотики и глянул в сторону ворот, где еще витала полуразорванная дымовая завеса. — Их слишком много, а все лучшие воины моего отца погибли в первую же минуту нападения. Другие умрут прежде, чем смогут дотянуться до своего оружия. Мы стоим перед выбором: либо уйти, либо остаться и умереть.

До них донесся еще один пронзительный женский крик. Воины Опотики повернули головы в том направлении, откуда он до них долетел. Один из воинов обернулся к сыну вождя Те Охине и умоляюще взглянул на него. Опотики смотрел в ту же сторону, что и все.

— Воины не оставляют на произвол судьбы своих женщин! — крикнул юный маори. На его лице было такое выражение, что на него просто больно было смотреть.