Его вездеход стоял на одной из тех обширных многочисленных горизонтальных площадок, что он тщательно выискивал.
Встретив восход солнца (не забыв, как заправский турист, сделать панораму), Владимир еще раз огляделся. Он вовремя добрался до этой площадки – как раз перед тем, как поверхность под колесами вездехода совсем перестала различаться, потерявшись на фоне блеска вершины. Тут лежала его «заброска». Владимир залез в кресло водителя и вырулил вездеход к огромному, с дом, валуну, за которым сложил баки с последней заправкой. Он этот валун выбрал потому, что за ним большую часть дня сохранялась тень и баки с кислородом не нагревались солнцем, что могло бы привести к нежелательным последствиям. Из-за холода за валуном, прямо под его боком, за многие тысячелетия в ямке накопился целый ледничок замерзшей углекислоты. Именно на нем он и расположил свою последнюю «заброску».
Владимир аккуратно объехал валун и, сдавая назад по пушистому углекислотному снегу, подогнал вездеход к тележке-прицепу, груженной баками. Эту тележку он соорудил из запасных частей, которые предназначались на Базе для ремонта вездехода и большого тягача, ныне застрявшего на орбите. Далее предстояло ехать с прицепом. Медленнее, чем раньше, но топлива для вездехода и заправленных баллонов для скафандра здесь уже с серьезным запасом хватало до вершины. Владимир сознательно добавил тут огромный запас на всякие прочие неучтенные кренделя, что он мог не заметить на пути к вершине, изучая путь по фотокарте.
Старая добрая поговорка «гладко было на бумаге, да забыли про овраги» не просто так предками придумана была.
Прицепляя тележку, он обратил внимание на то, что она слегка присыпана «снежком». Видно, в его отсутствие тут побывала небольшая тучка. Даже следы его собственных подошв, оставшиеся на снегу с прошлого его здесь пребывания, тоже слегка припорошило.
Он снова сел за руль вездехода и плавно направил его вперед. Медленно пересек границу света и тени, отчего на блистере скафандра тут же залегла привычная радуга, и развернулся чуть-чуть наискосок лежащего впереди склона. Теперь перед ним была полная неизвестность. Уже привычная неизвестность.
Привычная потому, что он уже больше года так, последовательно, расширял границу изведанного, каждый раз шагая за нее. Впрочем, как и все человечество вместе с ним. Это прибавляло гордости и ощущения значимости свершаемого.
За то время, как он здесь, на Марсе, катался на вездеходе, Владимир стал почти единым целым с машиной. Он настолько с ней свыкся, что ощущал любую неровность под ее колесами, как ощущал бы камешки под подошвой, шагая по поверхности.
Слегка подавшись боком вместе с тележкой на слишком крутом для него склоне, вездеход, выкинув султан пыли из-под колес, вырулил на более пологий участок и мерно покатил по направлению к ориентиру на этом участке пути – остроконечной скале где-то в полукилометре впереди по склону.
Владимир скосил глаза на собственные руки, сжимавшие рулевое колесо вездехода, – на скафандре быстро таяли и испарялись клочья углекислотного снега, налипшие на рукава, пока он возился с прицепом.
Он придавил педаль газа и стал карабкаться на ту часть горы, где еще не бывал.
Но и тут его совершенно ничего не удивило. Разве что тени стали чуть резче и глубже, а над головой, при яростно светящем солнце, было видно множество звезд.
Тут, в двадцати одном километре над Базой, на самой здоровенной горе Системы, окружающая среда уже мало чем отличалась от открытого космоса: и черное небо со звездами, и резкая бледно-розовая линия горизонта, еле-еле намечавшая тонюсенький и жиденький слой атмосферы. Эта гора почти высовывалась в открытый космос. Одно хорошо – видно было отсюда ну очень далеко. Даже обычная здесь тучка, цеплявшаяся в это время за склон горы (именно она тут прибавляла «снегу» в ямы), ему вид не испортила – видимо, решила в этот день не появляться.
На краю кратера он сделал то же, что и его земные собратья-альпинисты, – снял круговую панораму, сложил тур из окружающих камней, вложил в этот тур заранее заготовленный металлический пенал с запиской от себя (ну очень наглого характера) и на фоне всего сфотографировался.
Обратно катил с выключенным двигателем. Хорошо разогнался.
Если бы это было на Земле – сказал бы «с ветерком», но какой может быть ветер тут, где почти что космос…
Владимир тряхнул головой, освобождаясь от магии воспоминаний. Да! Вот сейчас, когда вся эта авантюра с горой – дело двухлетней давности, весьма приятно вспомнить подробности, посмеяться над трудностями и опасностями.
Правильно говорят, что «приключение – это когда кто-то другой где-то далеко попадает в крутые неприятности».
Приятно, когда сидишь в теплом помещении, на Земле, за кружечкой чая, а на Марс смотришь не сквозь гермошлем скафандра, а через монитор планшетки.
Там как раз крутятся кадры, как вездеход едет по покатому краю кратера. Горизонт и местность в кадре все время прыгают туда-сюда, когда колеса вездехода наезжают на крупные неровности и валуны. Синхронно с толчками кренится и подпрыгивает, стараясь удержать вертикальное положение, сидящая впереди за рулем фигура в скафандре. Телекамеру в этот раз Владимир оставил включенной, закрепив в полутора метрах за спиной.
Тут край кратера смотрится через телекамеру как каменистое и бугристое плато, в то время как зубец кратера, на который вот-вот начнет забираться вездеход, – как гора.
«Жаль, – подумал Владимир, – я там поторопился».
И торопился по вполне понятной причине, а так, «по уму», надо было бы сделать пару остановок и покрутить камерой вокруг. Он же это сделал только на самом верху.
Владимир оглядел зрителей.
Наверняка многие уже не раз видели эти кадры, но все равно смотрят, не отрываясь. Вадик даже челюсть отвалил. Смотрит, разинув рот. Один Николай на чай налегает. Кажется, уже пятая кружка… и как в него столько влезает?
На экране пошли впечатляющие «картинные» фото с Фобосом на заднем плане…
– Так как рассказывать было бы слишком долго, а отчет писать еще дольше, я просто отослал на Землю пакет некоторых фото– и кинофрагментов.
Что я им отослал? Я отослал панорамы и фото с зубца кратера горы Олимп.
Сначала на Земле не поняли, что видят. Потом не поверили, потом, когда поняли и поверили, разразился страшный скандал.
До меня докатились лишь его отголоски.
Отголоски в виде мягкого разноса, который мне «за безрассудство» устроили руководители проекта.
Выставили же меня отчитывать Рафика Юнусовича, мужика с хорошим чувством юмора. Так что сей «разнос» я смотрел, как по телеку вы сатириков смотрите.
Жаль, что его ни тогда не показали, ни сейчас не покажут, пока не улеглись все страсти вокруг этой экспедиции.
Вы бы тоже оценили.
Воспроизвожу фрагмент почти дословно.
«Владимир, ты пойми, мы очень рады за тебя, что ты покорил такую гору, но нельзя же так рисковать!
Ты же сам понимаешь, что от того, доживешь ли ты благополучно до прилета Второй, слишком многое зависит.
Но когда мы получаем от тебя такой вот «отчет»… да нас всех в ЦУПе чуть кондратий не хватил! Правительство валидол ящиками трескает, из-за нашей экспедиции в ЦК у некоторых тик уже хронический. Ну, умоляю тебя, дорогой, не надо так больше, а? От лица всех прошу! Не губи, а?!»
Ну, посмеялся я, но ведь за всем этим весьма серьезные дела стоят, поэтому говорю ему серьезно:
– Давайте каждый будет решать свои насущные проблемы. Вы свои, я свои. У вас сейчас проблема вовремя и благополучно запустить Вторую. У меня же благополучно дожить до ее прибытия как минимум.
Так вот, у меня сейчас была очень серьезная проблема – сенсорный голод. Изумительно мерзкая штука, я вам скажу!
ПРОСТО уходом в работу ее не решить, а за окном такие пейзажи, что скулы сводит от скуки. Всегда одно и то же: песок, камни, луны. Луны, песок, камни. Всегда одни и те же. Какой у меня был выход, чтобы не взвыть на Фобос с Деймосом?
