— Значит, если я не ошибаюсь, вы считаете, что все загадки человеческого бытия можно изучать и объяснять с помощью физических и математических законов?

— Не совсем корректно сформулирован вопрос, но в принципе я могу сказать: да… Я — дитя своего рационального века. Как ученый я считаю, что все в мире закономерно. И потому с помощью физических и математических законов мы можем исследовать все и сделать соответствующее заключение на любое явление.

— Значит, как в мире, так и в самом человеке никаких тайн нет?

— А вы считаете, что они есть? (Иезуитский метод переадресовки вопроса тебе же!.. Этим Миллер пользовался искусно.)

— Во всяком случае мне кажется, что человек их чувствует. Любовь, рождение человека, смерть — все это тайны…

— Смотря для кого… Какая может быть тайна в рождении человека, если уже сейчас мы можем выращивать его в пробирке или в колбе?.. Уже теперь матери-доноры вынашивают чужих детей. Операции по трансплантации органов человека: сердце одного бьется в груди другого. Голова одного человека может быть пришита хирургами к туловищу другого… Вы не задумывались, что все тайны под натиском открытий, сделанных нами, технократами, давно рухнули?.. Человеку все можно, никто над ним не властвует. И поэтому он, человек, может делать все, что заблагорассудится, что посчитает необходимым, и поэтому все в свое время можно объяснить. И любовь. И смерть. Это нами и объясняется.

Хорошо помню, что после этих слов Миллера мне почему-то вдруг стало страшно. Он сидел передо мной в своем кабинете за столом, за его спиной на стене висел большой портрет Эйнштейна. Миллер смотрел на меня так… как смотрят на мертвый камень. Я чувствовал себя виноватым, хотя и не знал в чем. Чтобы скорее избавиться от этого неприятного чувства, я спросил:

— Доктор Миллер, часто ли у вас бывает чувство сомнения или хотя бы растерянности при столкновении с некоторыми проблемами, которых вы еще не разрешили?

— Понимаете, молодой человек, я живу по тем законам, по которым мне интересно жить. Допустим, вам интересно знать, что произойдет с вами после смерти, в какую форму материи вы превратитесь, в живую или неживую, и поэтому вы в своих мучительных сомнениях проводите всю жизнь, так ничего толком и не прояснив. К аналогичному вопросу я подхожу не с эмоциональной стороны, а с чисто аналитической. Я занимаюсь анализом этой проблемы так же, как я занимался бы анализом нерешенной математической задачи. Эмоции здесь не помогают, наоборот — они все запутывают до невероятности… И поверьте, при таком подходе я получаю наслаждение.

— Как же вы в таком случае оцениваете чисто человеческие ценности, которые часто бывают нелогичными: совесть, стыд, самопожертвование?.. Часто человек знает, что делает глупость, и все же делает ее… А сколько людей по доброй воле отреклось от жизни из-за неосознанных ими чувств: любви, ненависти, любви к Родине?..

— Это — сложный вопрос. Скажу кратко, что одной из причин кризисного состояния человечества является то, что мы, люди планеты, в свое время не успели перестроить взгляд на себя и на природу в связи с новыми рациональными физическими, математическими, техническими открытиями. Люди до сих пор не могут отречься от устаревших морально-этических ценностей, в основе которых лежат религиозно-мистические учения. Религия исчезла, ее место в жизни людей заняла наука. Но кое-где еще пытаются обеими руками держаться за старые религиозные обряды и ложные ценности.

— Извините, вы не могли бы уточнить какие?

— Могу привести пример. Человек умирает, и с ним умирает все. Значит, нам надо решительно отказаться от привычных обрядов погребения: речей у гроба, процессий к кладбищу, надгробий — все это лишнее, никому не нужное. Или взять ту же любовь к Родине. Какая разница, где будет жить человек, лишь бы ему было хорошо, тепло и сытно… Так нет же, некоторые обеими руками держатся за свой порог. А зачем, для чего?.. Я назвал вам всего несколько примеров. Подумав, вы сами можете привести таких примеров бесчисленное множество.

Растерянный и угнетенный вышел я из кабинета Миллера. Я понимал, что Миллер и в самом деле дитя нашего прагматичного рационального века, возможно, даже — он человек будущего, того далекого будущего, в котором, как утверждают некоторые фантасты, люди будут жить умом, а не эмоциями, однако я ни за что не мог поверить, что у Миллера не осталось эмоций, тех нелогичных, неразумных эмоций, заставлявших малограмотного человека верить в существование чертей, бога, в гадания, ведьм и всякую прочую чистую и нечистую силу… И, поверьте, когда я начинал думать о том наивном малограмотном человеке, который жил в прошлых веках, он был мне более симпатичен, чем образованный Миллер…

Вот в чем загадка!

Наконец я впервые произнес это слово. Миллер не вызывал у меня симпатии. Он был для меня интересным, загадочным, даже страшным, однако он не был мне симпатичен.

Думаю, точнее, полагаю, что по этой же причине с ним не смогла жить ни одна женщина. Женщины могут жить рядом с мужчинами определенное время из-за денег, из-за богатства, из-за выгоды, но провести всю жизнь рядом с человеком, который невольно вызывает отвращение и протест…

Хотя, возможно, я и ошибаюсь… Некоторые мои коллеги утверждают, что сейчас появился новый тип женщин, особенно он распространен среди тех женщин, которые умеют долго рассуждать о равенстве и женской эмансипации. Логикой своих убеждений они ничем не уступают Миллеру. Не удивительно, что они легко бросают беспомощных деток в родильных домах, у чужих подъездов, в скверах и хорошо живут с теми людьми, которых ненавидят. Но это уже — особый разговор.

Если кратко суммировать мои впечатления о Миллере, о том Миллере, которого знал до первой международной конференции по проблемам Искусственного Разума, то можно сказать следующее:

а) Миллер как был, так и остался загадкой не только для меня, но и для других участников конференции.

б) Миллера можно бояться, его можно не уважать, но не признавать в нем крупного ученого невозможно. И это, видимо, было главным козырем Миллера, именно тем важнейшим аргументом, который заставил НАСА[1] отдать руководство жизнью марсианской колонии Искусственному Разуму.

Как и следовало ожидать — а иначе и быть не могло, — в число колонистов попал Миллер.

Ситуация в нашей стране была не из веселых, в этом Миллер прав…

Катастрофически быстро росла безработица, вызывала тревогу наркомания среди подростков и молодежи, недоверие и подозрительность к ближнему отгораживали людей друг от друга, заставляли каждую семью держать в квартире оружие и собак; вечная проблема отцов и детей как была, так и осталась неразрешенной, обычно после десятилетнего возраста дети начинали собираться в свои компании, куда вход взрослым был запрещен, чем занимались эти компании — мало кто из родителей знал, и как итог всего — начинались молодежные бунты, часто бессмысленные и жестокие. Об этом каждую ночь напоминал вой полицейских сирен. Росло количество сторонников различных мифических учений. Все это огромной лавиной наваливалось на людей, и чем громче дикторы телевидения и руководители страны кричали о прогрессе, свободе, равноправии, угрозе с Востока, тем сильнее простые люди ощущали тревогу и растерянность.

Что произошло в мире?

Почему и откуда все это с такой быстротой наваливалось на нас?

Каждый гражданин страны, как мог и умел, объяснял ситуацию. Экономисты видели все трагедии в разбалансировании экономического механизма, в мировом экономическом кризисе (когда его не было?), политики — в нагнетании международной напряженности, которая заставляла военно-промышленный комплекс отбирать у простых людей хлеб и одежду, верующие — в отмирании религии, державшей народы и нации в послушании и придававшей земной жизни хоть какой-то порядок и смысл, а сейчас, мол, начиналась божья кара… Много было объяснений и рецептов исправления или хотя бы улучшения нашего сложного положения.