– И что же это сильнее самой Природы, позвольте полюбопытствовать? – нахально встрял уже почти проснувшийся, но по-прежнему вечно что-то жующий Гипнотизёр.

– Сострадание, милостивый государь, да, именно сострадание, – столь же высокопарно, в тон ему, заявил Маськин, и Гипнотизёр немедленно впал обратно в спячку от греха подальше.

– Но это же противоречит разуму! – заявил Левый Маськин тапок.

– Ну и что? – заупрямился Маськин. – Возможно, твоему левотапочному разуму это и противоречит, но я верю, что кроме наших низменных умишек на свете есть и высший разум, который сам проникнут милосердием…

– Это Бог, что ли? – не унимался Левый Маськин тапок.

– А хотя бы и Бог, что с того? Что, нельзя? – насупился Маськин.

– Ну, почему нельзя, можно… Я просто уточнил-с, – заехидничал Левый Маськин тапок, который сам был атеистом до религиозности.

– Посмотри, сколько на свете беспомощных жалких существ: мелкие детишки, детёнышы, птенчики… Всем им Господь дал шанс вдохнуть воздух этого мира, на краткий миг открыть подслеповатые глазки и увидеть шелестящую траву, голубое небо, почувствовать свежий ветерок… И мы, у кого есть силы, должны сделать всё, чтобы эти твари Божьи укрепились, поправились, совершили невозможное, из отъявленных нежильцов на этом свете превратились в здоровых, весёлых и упитанных пузотёров!

– Я никогда не рассматривал Сосульку в качестве пузотёра, – снова встрял Гипнотизёр Федя. – Вот меня нередко так называют: Гипнотизёр-пузотёр… Ещё говорят: «Брысь со сцены, гнида…» Но я-то другое дело! Сосулька ведь предмет неодушевлённый… Вы взялись бы ещё сосульки спасать… Хотя, впрочем, речь именно и идёт о сосульках… – сам себя запутал Фёдор и от этого снова впал в беспокойное беспамятство, слегка отдающее умеренной бредятинкой.

– А я считаю, что сострадание, – это лучшее, чего достигло человечество. Не случайно Иисус учил не основам электронной техники и ядерной физики. Он учил состраданию к ближнему, а в наш электронный век ближним становится даже самый-самый дальний! – совершенно серьёзно промолвил Маськин и, открыв холодильник, стал заботливо кормить Сосульку мороженым с ложечки, что являлось для неё наинеобходимейшим лекарством.

– И не скучно тебе возиться со всем этим? – спросил Маськина барабашка Тыркин, который случайно забрёл на кухню в дневное время и в качестве кандидатки на стыривание приглядел Маськину ложку, которой тот кормил Сосульку мороженым. – Ты хоть отдаёшь себе отчёт, сколько народу эти сосульки погубили? Тяп по башке – и нет человека! Во как! Вы думаете, отчего это я свой викингский шлем даже дома не снимаю? Боюсь, что сосулькой по башке огреет. У нас в Норвегии мало кто неушибленный остался… Всем припечатало. Несправедливо это – так с этими убийцами возиться.

– А сострадание и есть высшая справедливость. А то, что происходит с убийственными сосульками, то, поверь, когда сосулька пускается в свой гибельный полёт, то и для неё этот полёт – последний, – заявил Маськин.

– Так что же нам теперь, террористов-самоубийц тоже нежить и холить? Они ведь бросаются на нас, как сосульки, убивая себя и нас в последнем полёте… – поправил на носу очки Правый Маськин тапок.

– Террористами не рождаются, – твёрдо сказал Маськин. – Я никогда не видел семимесячного голопуза – прирождённого террориста. Они взрывают себя от недостатка внимания и сострадания, а вовсе не оттого, что у них некая врождённая потребность убивать себя и нас. Дайте мне любого будущего террориста, поселите его в детстве к нам, в масечную среду, разорвите его гибельные связи с серыми безжалостными кардиналами, которые используют недостаток сострадания к молодым как механизм наёма убийц. Я уверяю вас, у нас в доме не вырастет террорист…

– А как же кот Эль-Бандидо? – внезапно заговорил золотой кот Лисик. – Он что же, не террорист? Он что же, не у нас дома воспитывался? Вспомни его подвиги на острове Лос-Паганос!

– Исключение только подтверждает правило, – не растерялся Маськин, но ему показалось, что он так никого и не убедил…

Я без излишних промедлений имею честь доложить, что значение слова «утрирование» в Маськином толковом словаре[42] вовсе не соответствует указанному в словарях Даля, Ушакова или Ожегова, которые наивно и крайне ошибочно полагали, что утрировать якобы означает преувеличивать, вдаваться в крайности, превзойти всякую меру, раздувать что-либо чересчур, и что якобы это слово происходит от немецкого utrieren, которое, в свою очередь, проистекло от французского outrer, позаимствованного из латыни («ultra» означает «сверх»). Всё это не более чем высокомудрое заблуждение утомлённых составлением словарей учёных мужей.

«Утрирование», по Маськину, – это процесс проведения утра. Утрировать можно по-разному. Некоторые утрируют до безобразия невосхитительно. Они очумело вскакивают с кроватей под омерзительный мат будильников и мчатся на свои удушливые работы.

Маськин утрировал вовсе не так. У Маськина утрирование превращалось в целый ритуал, в который входило долгое валяние в постели с потягиваниями, позёвываниями, почёсываниями, а также улыбками разных мастей и толков, от полуулыбки, направленной внутрь, как у Будды, до широкополой американской улыбочки в стиле «всё о’кей!!!», в переводе обозначающей «всё путём».

Иногда Маськин позволял себе утрировать до вечера, так и не снимая пижамки, потому что если Незнайка спал в уличной одежде, ибо какой смысл её снимать, если наутро всё равно надо надевать обратно, то Маськин поступал наоборот и иногда не одевался с утра, потому что какой смысл одеваться, если вечером всё равно придётся раздеваться? Маськин жил натуральным хозяйством, и у него на все эти глупости с переодеванием просто не хватало времени.

Вы спросите, как же такое может быть, чтобы Маськин, живущий натуральным хозяйством, мог позволить себе такую роскошь, как валяние в постели по утрам?

А всё дело в том, что Маськин наладил своё хозяйство настолько самостоятельным образом, что практически всё в нём происходило само собой.

Господь Бог ведь именно так и наладил свой удивительный мир, чтобы ему не приходилось по утрам будить каждого его обитателя с колокольчиком.

Так же и Маськин, который во всём старался брать с Бога пример, особенно после того как сам был назначен ещё осенью рыбкиным богом, всё в своём хозяйстве настроил на самопроизвольный лад. Например, завтрак подавал себя Маськину в постель сам. Вы спросите, как же такое возможно? Да очень просто. Вы разве не помните, что Маськин на Новый год сам себе подарил скатерть-самобранку? Так вот, если обеды у неё выходили не очень стильные и Маськину приходилось всё же самому варить свои похлёбки и супы, то с завтраками скатерть-самобранка справлялась вполне сносно. Она сначала плелась к Плюшевому Медведю с горячей манной кашей, а потом приносила Маськину свежих морковок. И лишь затем, угостив всех обитателей Маськиного дома чем бог послал, отправлялась на кухню кормить Гипнотизёра Федю, который в последнее время завтракал аж до самого обеда.

Навалявшись вдоволь, Маськин весело вскакивал с кровати и хватал свою маськотрубу, в которую начинал восторженно трубить, так что в соседних хозяйствах петухи даже падали с заборов.

Вы спросите, почему я вдруг вспомнил о Маськином утрировании? Да потому что весна – это утро года, а весной Маськин утрировал особенно подробно. Конечно, у Маськина было в чести и вечерирование, я бы даже сказал, не в меньшей степени, – все эти его традиционные чаепития зимой на кухне, а летом в беседке стали уже притчей во языцех и скоро будут использоваться как темы школьных сочинений, например: «Роль Маськиных чаепитий в формировании нового российского национального самосознания» или: «В жизни всегда есть место Маськину». Хотя по прочтении концовки этой главы вы поймёте, почему «Маськина», пожалуй, никогда не будут проходить на уроках литературы или каких-либо других уроках в школе… Хотя школам не мешало бы ввести обязательные часы маськообразования и обучения правильному утрированию. Ведь именно утрирование занимало в Маськином доме особое место.