Тьорл побежал по склону к своим спутникам. И дракониды, и злобные гномы, искавшие Меч Бури, – все бледнело по сравнению с тем кошмаром, что создал кендер с помощью волшебной флейты.

Правый глаз и щека гнома Задиры непрестанно дергались, и он никак не мог справиться с тиком.

– Где Малыш?

– Я видел его следы на дороге. Думаю, он скоро вернется. – Добряк переминался с ноги на ногу и наконец выложил единственное, что ему удалось выяснить: – Маг мертв.

Полуденное солнце – для тейварцев столь же тошнотворно-отвратительное, как для человека падаль, – золотыми бликами сверкало на шлеме и кольчуге Добряка и заливало ярким светом каменистые холмы. Южная дорога в Старую Гору, вьющаяся между этими холмами, выглядела узкой коричневой лентой; густой и темный лес окружал один из холмов, что был похож на большую пирамиду. А пирамида, построенная человеком, отсюда была не видна. Вдали, на востоке, сверкали белым и голубым высокие, достающие до самых небес пики Харолисовых гор, а под ними находился Торбардин – их, гномов, родной дом.

Задира сплюнул и подумал, что он, видно, умрет, уже не увидев родного подземелья, – умрет либо от света, либо от ножа Серого Вестника. Он бросил косой взгляд на Агуса. Задира подумал: «Скорее всего умрет от ножа одноглазого Вестника…»

– Откуда ты знаешь, что маг мертв?

– В лесу, на поляне, стоит совсем недавно построенная пирамида, – ответил Добряк.

«Такая же пирамида, возможно, будет построена здесь и для меня, – подумал Задира. – Если я не найду этот проклятый Меч, мои кости будут гнить и рассыпаться здесь на солнце. Рилгар, несмотря на все, что сделал я для него за двадцать лет верной службы, семь шкур с меня спустит из-за этого Меча».

– Ну и что с того, что на поляне стоит пирамида? – проворчал он.

– Но ведь кто-то должен же был построить ее. Это точно пирамида Музыканта. А кто же станет строить ее для мертвого, кроме его друга? Я видел следы трех, а может, и Четырех существ. – Добряк ухмыльнулся и почесал свою спутанную бороду рукой, покрытой шрамами. «Серебром воина» – так называли в Тейваре шрамы, полученные в сражениях. У Добряка их было много. – Один из них точно гном.

Стоявший позади Вулфен зашелся низким горловым смехом. Смехом, напоминавшим лисий лай.

– А кто у него друг? Подмастерье Станах. Ну а кто остальные? И можешь ли ты сказать, куда они направились?

– На восток, в предгорья.

«На восток, в предгорья…» Отлично. Станах идет в Торбардин, и маг уже никогда не сможет его защитить. Задира улыбнулся. Рука Добряка коснулась висевшего на плече арбалета.

– Мы пойдем за ним?

– Да, – сказал Задира. – И мы его прирежем, как цыпленка. Вулфен, пошли.

Мучаясь от головной боли, что причинял ему свет, Задира думал: «И как этот Вулфен смог подняться на залитый солнечным светом холм?!» Услышав, что его зовут, Вулфен поднял голову, повел туда-сюда глазами, похожими на грязные льдинки, и снова засмеялся с завыванием. Он чуял добычу.

Заслышав смех Вулфена, на холм вскарабкался Малыш. Задира тоже стад подниматься на холм.

Одноглазый Агус Серый Вестник – последовал за троицей. Он слышал все их разговоры, но сам рта не раскрывал.

Тьорл был рад, что они вернулись в лес. На холме и даже у его подножия он чувствовал: они у всех на виду, а потому на них легко могут напасть. В лесу, среди деревьев, он вздохнул с облегчением.

Земля здесь была каменистой, то и дело встречались большие валуны; тропа часто терялась среди камней и между корней деревьев. Лес, хоть и выглядел почти так же, как у границы Квалинести, в действительности был другим – здесь начиналось то, что Финн называл «моя трасса». Финн и его отряд из тридцати эльфов и людей устраивали засады чаще всего здесь, на узкой полосе земли между Квалинести и Харолисовыми горами. Наиболее желанной добычей для них были патрули драконидов.

Свою группу Финн называл «Компания Ночной Кошмар»; с тех пор как дракониды появились в обжитых «Компанией» лесах, парни Финна стали охотиться на них, словно волки на зайцев. Люди, населявшие этот район, оказывали отряду Финна помощь всегда и во всем; уж во всяком случае кусок хлеба и кружка воды у них для парней Финна находились непременно. Жители сообщали финну о том, где находятся солдаты Верминаарда, но солдатам Верминаарда об отряде Финна никогда не говорили ничего.

Тьорл чувствовал себя в этом лесу как дома. Через день-два, а может быть и раньше, он найдет Финна.

Или Финн найдет его.

Держа; в руке лук с наложенной на тетиву стрелой, Тьорл шел первым. Вот он оглянулся через плечо, заметил блеск гномской серьги, сверкнувшей в лучах солнца, увидел: Станах идет последним. Меч Станаха был сейчас в ножнах, но Тьорл уже знал, что кузнец выхватывает меч из ножен в мгновение ока. Станах ничего не сказал Тьорлу о том, что он думает о желании эльфа встретиться с Финном, однако эльф был почему-то уверен, что гном одобрил его намерение. Кельда также сочла его слова о том, что надо найти Финна, вполне разумными.

Тьорл снова оглянулся и нахмурился. На поясе Станаха висела флейта Музыканта. Тьорл пытался уговорить Станаха захоронить инструмент вместе с магом, но Станах наотрез отказался.

– Я хороню его, – сказал Станах упрямо, – но не его музыку. Маг – человек Хорнфела, значит, Хорнфелу я и отдам его флейту.

Насколько они поняли, игра Лавима на флейте какого-либо вреда им не принесла. Однако то, что она может приносить вред, для всех было очевидным. Станах сказал: «Не только маг пользовался флейтой для заклинаний, но и флейта сама по себе обладала магическими свойствами».

– Музыкант говорил мне не раз, что у нее есть собственный разум, – рассказывал Станах. – Иногда она играла совсем не то, что он хотел.

Больше гном не сказал о флейте ни слова, но прикрепил ремешок с флейтой к своему поясу и погладил ладонью полированное дерево.

Тьорл посмотрел на кендера, идущего подпрыгивающей походкой рядом с Кельдой; он вдохновенно рассказывал ей какую-то бесконечную и совершенно невероятную историю. Лавим время от времени поднимал глаза от дороги то на Кельду, то на Станаха» то на флейту. На флейту – чаще всего. Тьорл теперь опасался потерять либо кендера, либо флейту. По улыбке Кельды было ясно видно, что она не хочет потерять ни того ни другого.

Правда, эльф не стал задумываться, почему, собственно, его беспокоит, чего хочет и чего не хочет Кельда.

Наступил вечер, когда Тьорл, обернувшись, помахал рукой Станаху, подзывая его к себе. Кельда, уставшая донельзя, опустилась на покрытый лишайником валун и только слабо улыбнулась, когда проходивший мимо Станах ободряюще коснулся ее плеча.

Лавима Тьорл к себе не звал, однако кендер подошел к нему раньше Станаха.

– Почему мы остановились, Тьорл?

Тьорл провел пальцем по тетиве своего лука.

– Мы остановились поохотиться, Лавим. А ты займешься лагерем.

– Но я не…

– Никаких «но», Лавим. Здесь неподалеку есть ложбина – вон в тех скалах. – Тьорл луком показал на деревья, росшие среди камней слева от них. – Там ручей, там же, наверное, ты наберешь и сучьев для костра. – Он отдал кендеру свою фляжку, а Станах – свою. – Лавим, сперва наполни фляжки водой, а потом разожги костер.

Кендер нахмурился, его лицо покрылось густой сетью мелких морщинок.

– Знаешь, в последнее время я только тем и занимаюсь, что обустраиваю вам стоянки! Почему это Станах может ходить на охоту, а я должен только разделывать дичь, собирать валежник да разводить костры? – Он вытащил из-за спины свой хупак и пристально посмотрел на них – сначала на одного, потом на другого. – Между прочим, я тоже хороший охотник.

– Никто в этом и не сомневается, кендерочек, – растягивая слова сказал Тьорл. – Единственное, в чем я действительно сомневаюсь, так это в том, что ты вернешься вовремя, если вдруг какая-нибудь птица, или куст, или облачко привлечет твое внимание.

Лавим обиделся и хотел возразить, но Станах заговорил первым:

– Он имел в виду не то, что сказал, Лавим. Он хотел сказать… – Станах запнулся. Если честно, Тьорл сказал именно то, что думал и сам Станах. Он решил сменить тему разговора. – И кроме всего прочего, ведь кто-то же должен остаться с Кельдой?!