– Прости меня, – повторил он хрипло.

Кельда прислонилась к двери.

– Оставь же меня, наконец, в покое!

– Вот все и прошло. – Он улыбнулся, губы его слегка дрожали. – Я виноват, что метнул нож в твой поднос.

Кельда вдруг резко повернулась к нему, руки ее сами сжались в кулаки.

– Ты бы так же извинился, если бы я уже была мертва?

Он стоял не двигаясь.

– Но я не промахнулся!

– Но ты рисковал моей жизнью!

Вспыхнув от ярости, она вдруг бросилась на него, стала царапаться; по его щекам потекла кровь. Своими большими руками он схватил ее за запястья, отодвинул се руки подальше от своего лица. И тогда она плюнула ему в глаза.

Он перехватил одной рукой оба ее запястья, свободной рукой вытер лицо, затем вынул меч из ножен. Кельда совсем близко от своих глаз увидела его голубые глаза. Он выпустил ее руки.

– Я еще раз прошу простить меня, Я действительно рисковал твоей жизнью. – Он держал меч обеими руками, как при жертвоприношении; в темной кладовке сапфиры на рукояти мерцали тускло, а клинок отливал кроваво-красным светом.

Кельда испуганно отпрянула.

– Возьми его.

– Я? Нет! Нет, не хочу, мне он не нужен.

– Это мой тебе подарок. – Он ободряюще улыбнулся. – Он был сегодня ставкой в игре. Меч твой: он честно выигран с опасностью для жизни. Для твоей жизни.

– Ты пьян.

Он повернул к ней голову:

– Пьян? Ну разве что немного. Но пьяный или трезвый – я дарю тебе этот меч.

От растерянности она не могла и руку протянуть к оружию, и он положил меч на пол к ее ногам; затем отстегнул от пояса кожаные ножны и положил их рядом с мечом. Не сказав больше ни слова, повернулся и ушел.

Кельда долго смотрела на драгоценные камни, золото и сталь, затем очень осторожно, как будто это был не мертвый металл, а живая змея, обошла меч и вышла в пропахший элем и потом общий зал.

Молодой человек уже ушел из таверны. Его товарищ, эльф, уютно устроившийся у стены, внимательно посмотрел на Кельду и поднял свою. кружку в молчаливом приветствии. Кельда отвела глаза.

Сидевшие за ближайшим к эльфу столом горожане поднялись и вышли – в зал вновь ворвался свежий ветер. За освободившийся стол тут же сел бородатый гном, бросил на пол сумку, снял перевязь с ножнами и положил на стол поближе к себе; затем знаком потребовал кружку эля. Кельда встала за стойку.

Притаившийся около таверны Тенни одноглазый гном был изгоем – он был лишен клана. Он жил в Тейваре, а для всех тейварцев, и прежде всего для гномов Торбардина, гном, лишившийся клана, – это просто пустое место, нечто еще менее значимое, нежели привидение, и, встречаясь с ним, все смотрели на него так, словно вообще не видят его. Без особой необходимости с ним не заговаривали даже его сотоварищи, другие телохранители Рилгара; для них он как бы вовсе не существовал.

Никто не знал, за что этот гном лишился клана, все только строили догадки.

Некоторые полагали, что когда-то он не выполнил какой-то приказ тана, другие – что он в каком-то деле стал действовать исключительно в собственных интересах. Но в чем на самом деле заключалось преступление одноглазого гнома – Рилгар держал это в тайне.

В жилах одноглазого текла кровь магов, и хотя он и не прошел полного курса обучения, но все же знал многое и умел произносить несложные заклинания, и, когда было нужно, Рилгар мог видеть и слышать то, что видит и слышит одноглазый, а его голосом передавать свои приказания.

Одноглазого гнома звали Агус. Среди тейварцев он был известен как Серый Вестник. По Торбардину ходили слухи: Серый Вестник может, ласково улыбаясь в глаза жертве, спокойно перерезать горло кому угодно.

Агус ожидал Хаука в густой тени проулка между таверной и конюшней. А у примыкавшего к конюшне выгона, рядом с кузницей, стоял напарник Серого Вестника Руел.

На улице появились два солдата драконовской армии, покачиваясь, они шли в сторону казарм.

«Они пьяны, – решил Серый Вестник, – и им не до меня».

Из конюшни послышались цокот копыт лошади, которую заводили в стойло, и громкая ругань конюха, потом лошадь заржала.

Дверь таверны открылась, на улицу вырвались свет и шум, но дверь захлопнулась, и опять стало темно и тихо. Серый Вестник с кинжалом в руке стоял у стены конюшни. Шаги, глухие и медленные, приближались. В дальней части проулка возник силуэт Русла.

Серый Вестник пригладил короткую бороду и выглянул на улицу. Опустив голову, задумавшись о чем-то, Хаук шел в его сторону. Серый Вестник ухмыльнулся, быстро взмахнул правой рукой и прошептал какое-то заклинание.

Хаук остановился у поворота в проулок, вскинул голову, будто услышав, что кто-то зовет его по имени. Он оглянулся, но никого не увидел – улица была пуста. Он слышал только глухой шум, доносившийся из таверны. Одноглазый снова взмахнул рукой, сделав какой-то более замысловатый, чем в первый раз, жест.

Полагая, что он продолжает идти по улице, Хаук свернул в проулок и тотчас упал, сраженный действием сонного заклинания. Серый Вестник ухмыльнулся: Хаук вряд ли когда-нибудь сможет вспомнить, как и почему он упал на землю.

Кельда перевернула последний стул вверх ножками и бросила половую тряпку в деревянную кадушку с водой. Посетителей в таверне уже не было, настало время уборки. Слышалась негромкая ругань Тенни, выкатывающего на улицу пустые бочки из-под зля. Тыльной стороной руки Кельда поправила волосы, выбившиеся из-под стягивающей голову ленточки. Сегодня она устала больше, чем когда-либо. Ноги гудели, руки болели от тяжелых подносов, заставленных наполненными элем кружками. До такой степени она не уставала даже в деревне во время уборки урожая.

В горле у нее пересохло. Горькие слезы сами собой брызнули из глаз. В этом году в ее родной деревне уборки урожая не будет, как не будет и самого урожая. Не будет и в следующем году. Недавно кто-то из посетителей мрачно сказал:

«В долину пришла чума. Чума, принесенная драконами».

«Нет, – думала сейчас Кельда, – не драконами, всего одним драконом, – и одного было вполне достаточно». Она снова вспомнила, как дракон безжалостно уничтожил в долине все живое, и вздрогнула.

Услышав звук открывающейся двери, Кельда обернулась, она решила: пришел какой-то припозднившийся постоялец гостиницы, что была над таверной. Однако это пришел друг того странного молодого человека, что метнул сегодня нож в ее поднос. Эльф увидел, что она пытается поднять кадушку с водой, быстро пересек зал и взял кадушку из ее рук.

– Дай-ка мне, – сказал он, – куда ее поставить?

Кельда показала на длинный помост:

– Спасибо тебе.

Она снова принялась за мытье, Облокотясь на стойку, эльф смотрел, как Кельда работает.

– Бар закрыт, – сказала она, не поднимая глаз.

– Я знаю. Я не ищу, где можно что-нибудь выпить, я ищу, где Хаук.

– Кто?

– Хаук. – Тьорл слегка улыбнулся и махнул рукой, как бы бросая нож.

– Ты с ним разговаривала сегодня вечером. А потом ты его больше не видела?

– Нет. – Кельда отмывала липкое винное пятно на полу.

– Похоже, ты и видеть-то его больше не хотела бы…

Она быстро взглянула на эльфа. Хаук ступал твердо, как медведь, а движения его друга были быстры и легки, как у оленя. Кельда не могла бы даже и приблизительно сказать, сколько ему лет, – не так уж и часто встречалась она с эльфами.

Кельда спросила, как его зовут, и он ответил коротко:

– Тьорл.

– Твой друг, поговорив со мной, тотчас ушел из таверны.

– И он не вернулся за мечом?

– Он отдал его мне.

– Ну да, конечно. Когда Хаук выпьет лишнего, от него можно ожидать всего, чего угодно.

Кельда вдруг подумала: «Столь красивый меч вполне мог принадлежать кому-нибудь из вождей эльфов».

– Этот меч, он твой? Хаук сказал мне, что он поставил на него. Но…

– Нет, это его меч, не беспокойся. Он – меченосец. А я – лучник. Если мне и нужно еще какое-нибудь оружие, то только нож. – Тьорл улыбнулся. – Это я учил Хаука метать ножи.