«В 1707 году мы перебазировались и встали лагерем в Пунг-Депери. В этот период я неплохо зарабатывал игорным и прочим бизнесом. Был у нас один злобный малый из голландской голубой гвардии, это был француз, гасконец, он задирался на всех фехтовальщиков, а мы с ним поссорились из-за дамы, и он тут же вызвал меня на дуэль. Мы встретились за старым рвом, и он показал мне пять могил, в которые уложил своих противников, и сказал, что я стану шестым (вокруг было много народу, как англичан, так и голландцев), если не уступлю даму ему, после чего я уже не мог не драться. Он обнажил шпагу и начертил ею линию со словами, что это будет моя могила. Я ответил, что для меня выйдет коротковато, да и сырости по ночам я не люблю, так что такая могила лучше подойдет ему самому. Мы сошлись в поединке, и он так яростно наступал, что мне пришлось чуть податься, я связал его шпагу и нанес полуукол ему в грудь, но он опередил меня и ранил меня в рот. Мы снова сошлись, теперь я вел себя чуть осторожнее и нанес сопернику удар в корпус, что его очень разозлило. Он смело пошел на меня, некоторые из зрителей стали кричать «Не отступай!», хотел бы я, чтобы они сами оказались на моем месте, и тут я провел ему удар в живот. Он швырнул в меня свою шпагу, я отбил ее, а он опустился на свой плащ и замолк. Я подобрал ножны и отправился в полк, и больше ничего не слышал о своем противнике, кроме того, что все его товарищи были очень рады исчезновению из их жизни этого смутьяна».

«В 1711 году мы снова снялись с места и перешли на равнины Довье, где остановились на несколько дней в ожидании, когда соберется вся наша армия. Затем мы перешли в Левард, что между Довье и Башайном, где простояли несколько недель. Я занимался там своим старым ремеслом, так же как и в Голландии и в Мальборо. Нашлись два голландца, недовольные тем, что я имею свою долю на их территории, и поклявшиеся прекратить это; они пришли к моему игорному шатру, срезали его, избили моего слугу, а мне послали вызов встретиться с ними на следующее утро. В это время предстоял приезд генерала, и я никак не мог прийти, и мое отсутствие обидело их еще больше. Так что они явились ко мне, когда я лежал в постели, и заявили, что, если я не встану и не пойду драться с ними, меня зарежут прямо здесь и сейчас. Я посоветовал им идти в шатер позади моего жилища и выпить там по стаканчику вина, а я через минутку подойду. Тем временем я послал за товарищем, англичанином по имени Джозеф Борроу, он пришел, и мы вместе явились в шатер, где нас ждали. Я спросил: чего они хотят? Они ответили, что хотят драться перед расположением нашей армии и что взяли с собой фургон, чтобы увезти наши трупы. Хозяин шатра обыскал нас всех перед выходом на предмет огнестрельного оружия, нашел два пистолета у одного из голландцев и один — у второго, а у нас — ничего, и мы отправились на назначенное место перед расположением нашей армии. Голландцы разделись, мы тоже; они дали друг другу выпить, на просьбу дать и нам выпить мы получили отказ, после чего я сошелся со своим соперником, а мой товарищ — со своим. Бой продлился недолго — один из голландцев остался лежать на площадке, второго увезли в приготовленном для нас фургоне. Мы же вернулись я свой лагерь и притихли на день-другой».

«В 1712 году, пребывая в Дюнкерке, я был хозяином школы и неплохо зарабатывал себе на хлеб, но в конце концов я подхватил лихорадку, и полковник отослал меня в Англию с рекомендацией в Колледж Удачи. Через некоторое время я выздоровел, женился, открыл в Лондоне пивную и школу и жил счастливо. Тридцать семь раз я дрался на призовых боях в «Медвежьем саду».

^{Фальчион}

«В 1726 году в Эдинбурге я подрался с одним чистеньким молодым человеком. Я нанес ему семь ран и сломал ему руку фальчионом по просьбе нескольких джентльменов и дворян. Теперь же, в возрасте шестидесяти трех лет, я решил больше никогда не драться и раскаиваюсь в своей былой жестокости».

^{Бой на фальчионах}

Макбейн, должно быть, был не просто одним из крутых парней. Он служил герцогу Мальборо во всех его кампаниях в Нижних Землях, где принял участие в шестнадцати битвах и пятидесяти двух осадах, не считая бесчисленных стычек. Двадцать семь раз он был ранен, не считая того случая, когда подорвался на собственной ручной гранате. В отставку он ушел в возрасте сорока девяти лет, унося с собой на память две мушкетные пули в бедре и серебряную пластину в черепе. Это не стало для него помехой к тому, чтобы начать карьеру бойца в «Медвежьем саду» (где он провел, по собственному признанию, тридцать семь боев) в возрасте пятидесяти лет, когда большинство бойцов считают за лучшее уже заканчивать с активной деятельностью. Последний его подвиг, когда в возрасте шестидесяти трех лет он побил «чистенького молодого человека» в Эдинбурге, был восславлен в стихах:

Так капитан Джон Годфри назвал Джеймса Фигга, знаменитого профессионала призовых боев. Но перед тем, как представить вам последнего, расскажем сперва немного о самом Годфри.

Этот джентльмен принадлежал к числу энтузиастов — любителей искусства фехтования, как и Джордж Сильвер, автор «Pallas Armata», сэр Уильям Хоуп из Бэлкоми, и другие, кто донес до нас в печатном виде современные им способы владения оружием. «Трактат о полезной науке защиты», написанный капитаном Годфри в 1747 году по просьбе множества друзей, содержит в себе не только основательные идеи о практике малой шпаги и сабли, где видно четкое пристрастие автора к последней, но и интересные рассказы о многих ведущих профессиональных бойцах и учителях того времени, а в предисловии он приводит имя своего любимого мастера — Джеймса Фигга.

«Мне кажется, что я немного знаком с теорией и практикой владения шпагой — самонадеянность мою в этом вопросе можно извинить по нижеизложенным причинам. Если я ошибаюсь, то, значит, никто еще в мире на был так жестоко обманут собственными иллюзиями; ведь мне много лет говорили в городе, что у меня получается все, что я делаю, и что по части владения шпагой я превосхожу многих, в том числе тех, кто куда выше меня по званию, и вряд ли мне так уж беззастенчиво льстили. Кроме того, я достаточно долго поддерживал свою репутацию, не отказывая никому из желающих ее оспорить. Владение саблей стоило мне не раз разбитой головы и множества ушибов по всему телу. Я предпочитал по большей части заниматься с Фиггом — отчасти потому, что считаю его самым лучшим мастером, а отчасти потому, что это был суровый человек и не жалел никого, от мала до велика, кто поднимал против него палку. Я сносил его строгое обращение с решительным терпением и так долго следовал ему, что в конце концов, убедившись, что победы надо мной даются ему уже не так дешево, Фигг не стал получать удовольствие от общения со мной. Это подтвердят многие выдающиеся джентльмены, которые имели удовольствие видеть нас вместе.