За спиной Джинна Хоттабыч громко хлопнул в ладоши, и сей же час во входную залу со всех сторон побежали рослые невольники в белых одеждах — зажигать светильники на стенах, убирать за гостями и всячески суетиться для комфорта и неги хозяев.

Джинн открыл было рот, чтобы спросить, где все эти люди были, пока он один на один разбирался с братками, но Хоттабыч опередил его.

— Я полагаю, — сказал Хоттабыч, — что нам время отужинать. Все уже готово.

И они оказались в гостевой зале сидящими на мягких подушках. Двое невольников под руководством высокого черного человека в тюрбане поставили на ковер низенькую скамейку из черного дерева, инкрустированную узорами из серебра и бирюзы, а другие слуги внесли круглый серебряный поднос с покрытыми блюдами, поставили его на скамейку и сделали «салам».

У Джинна начала кружиться голова от скорости, с которой происходили насыщенные переживаниями перемены вокруг него. Вот только что злодеи стреляли ему в колено, люди превращались в животных, и уже сразу, без всяких там затемнений и переходов, — восточный пир.

— А что попусту время терять и место, — прокомментировал Хоттабыч в ответ, когда Джинн поделился с ним своими соображениями на эту тему. — Я так понимаю, что будет у нас сейчас разговор, так почему бы заодно чудесно не подкрепиться?

Подкрепиться было вовремя: Джинн с утра ничего не ел и от всех волнений был голоден невероятно. И насчет разговора Хоттабыч был прав. Но, очевидно, и у него самого было что-то к Джинну. Как только невольники обмыли им руки и, получив знак, немедленно удалились, Хоттабыч выступил с претензией, изложенной, впрочем, весьма снисходительным тоном.

— Ты не доверяешь мне, смертный. Вместо того чтобы отдаться чудесам, путешествуя по волнам головокружений, захлебываясь впечатлениями наслаждений, ты судорожно хватаешься за обломки повседневного мира, как будто они надежнее спасут тебя к берегу вечного покоя. Ты отвергаешь мои дары и пугаешься ничтожных проявлений глупой ярой алчности смертных человеков, имея за собой небесную силу и покровительство, равного которому нет в вашем расчерченном границами мире. Сейчас ты, чего доброго, попросишь меня вернуть тебе твое утлое жилье взамен достойных тебя покоев и человеческий вид этому животному, недостойному даже облика быка.

Хоттабыч был прав. Джинн, давно привыкший самостоятельно не прогибаться под изменчивый мир, никак не мог сжиться с мыслью о том, что у него теперь есть такой влиятельный заступник перед невзгодами. Но что касается чудес — чудесам бы он, конечно, с радостью отдался, только чудеса были все какие-то кривые, не из тех, что были нужны или важны Джинну. И именно о них, важных чудесах, собирался он поговорить с Хоттабычем.

Но сначала предстояло прояснить проблему с предлагаемой джиннией. Хоттабыч на этот раз был настроен вполне благодушно, и Джинн задал ему осторожный вопрос:

— Ты на меня по-прежнему сердишься?

— За что? — удивился Хоттабыч.

— Ну, за эту, как ее там….

— Нет, не сержусь. Хотя то, что ты ее отверг, не делает чести твоему скудному разуму. Но Бедна сама не может теперь принять тебя…

— Почему? — обиделся Джинн.

— Она стала вечной странницей, страницей воздуха, несущей весть так далеко отсюда, что пройдут века и осыпятся горы, прежде чем путь ее снова пройдет по земле. Была великая битва, и род зеленых джиннов, мой род, попал в тяжкое рабство под страхом вечной смерти. Но однажды открылось небо, и к ним с земли через огонь костров вышли душа сожженной царевны из человечества великанов и душа царевича из человечества людей. Их тела, казненные в разных местах, никогда не встречались при жизни. От их встречи родились новые вместилища для духов моего рода, духи перестали быть джиннами и стали свободными. Ты даже представить себе не можешь, как все изменилось за три тысячи лет!

Джинн не стал возражать. И уточнять непонятную историю — тоже. Он был просто рад, что так легко удалось съехать с этой неприятной темы.

— Нашел ты Соломона?

— Нет, — покачал головой Хоттабыч, — не нашел. Стало очень тесно в мире. Пока меня не было, небо застроили городами, в которых множества духов заняты изнурительным каждодневным трудом — они обслуживают вас, людей. Пока меня не было, вам даны были внешние знания законов, и вы подчинили себе множества духов, не зная сути законов и оттого делая духов рабами вашего несчастья. К хранителям Соломона я отстоял несколько недель, но не был принят ими, записался, и они меня вызовут. Я узнал только, что он тоже где-то здесь, на земле. Яръярису удалось добиться его падения, но Иблис разрешил Сулейману вернуться на землю, где теперь его ждет выбор. Ему снова даны величайшее богатство и власть над стихиями, духами и людьми — но мудрость отнял у него Иблис. И он может получить этот мир и тиранить его для Иблиса, а может облагодетельствовать во славу Аллаха, если найдет в себе силы не слушать, что Яръярис шепчет из-за плеча.

Параллельно с их разговором шла трапеза, в которой Хоттабыч вполне участвовал не только как собеседник, но и как сообедник, то есть соедок различных яств. Еда представляла собой диковинную смесь вкусностей и несъедобностен. Так, например, плов с миндалем, приготовленный по старинному рецепту, когда на рисе, покрывающем во время тушения слои остальных компонентов, томится большой кусок гашиша, понравился ему настолько, что он с трудом смог остановиться его есть, а рыба, изжаренная на кунжутном масле и приправленная корицей и имбирем, начиненная персиками, какой-то травой и сахаром, была сплюнута немедленно обратно на сковородку, откуда Джинн ее брал руками — никаких приборов, естественно, не полагалось. Ледяной шербет, надушенный консервами из фиалок, хоть и не напоминал кока-колу или квас даже отдаленно, был принят Джинном вполне благодушно, тогда как вино — некрепкое, но терпкое, со смешанным запахом козлиной шкуры и меди — он немедленно отверг. Как основное блюдо был подан целиком зажаренный на вертеле бык, начиненный толчеными фисташками, перцем, мускатным орехом и кориандровыми семенами и обильно спрыснутый розовой водою и мускусом.

— Однако что тебе до того, смертный? — сказал Хоттабыч. — Я здесь, и я здесь исполнить волю законов и дать тебе награду. Вечно служить тебе я не собираюсь, ибо ты столь мал, что я никак не могу понять, почему тебе дана была сила освободить меня. Я исполню три твоих желания. Только три. Не больше. Какие — выберу сам. Проси меня, ибо просишь в последний раз! Дворец, значит, тебе тоже не понравился? — неожиданно спросил Хоттабыч. — Отказаться хочешь?

— Да нет, понравился. Хотя вообще-то насчет дворца ты прав, — говорил Джинн паузами в еде. — Но мы к этому потом вернемся. Хоттабыч, не обижайся и пойми — я правда тебя ни о чем не прошу и не просил…

— Да? — лукаво удивился Хоттабыч, — а кто потребовал, чтобы я забрал подарки? Кто заставил меня рассказать историю моего заточения?

— Я не заставлял, — ответил Джинн, ошарашенный злопамятностью своего сотрапезника. — Но это другое… Я не просил у тебя даров и дворцов. Ты считаешь, что я заслужил награды…