Суд являлся чистой формальностью. Ни о какой защите подсудимых и речи не шло — приговор был определен в тот момент, когда мы проиграли. Те, кто пытался свергнуть верховного правителя, не заслуживали ничего иного, кроме смерти. Удивительно, что Император даровал нам несколько дополнительных дней жизни. Неужели он наивно полагал, что кто-то сломается и попытается себя убить? Даже не смешно. Добровольное самоубийство, с акцентом на слово «добровольное», навсегда выводит мага из цепочки перерождений. Те, кто владеет нитями силы, не станет этого делать. По этой же причине нас бесполезно пытать или морить голодом — мгновенно уходит слово «добровольное», и маги получают полное право уйти из этой жизни.

Я перевернул последнюю страницу книги и увидел заветную фразу «конец серии». Вот и закончились приключения алмазного дракона, а вместе с ними и мои — в камере открылся портал и два неповоротливых голема с трудом втиснули свои грузные тела через проход. Меня отцепили от стены, оставив ошейник, блокирующий восприятие магических потоков. Опасаются. И недаром — появись у меня хоть малейшая возможность сбежать, я бы ей непременно воспользовался. Перерождение — это хорошо, но неизвестно, когда оно наступит. Жить-то хочется здесь и сейчас. Тем не менее настала моя очередь. Тридцать седьмой в общем списке идущих на смерть, но далеко не последний.

— Верховный маг Ишар-Мор, ты признаешься виновным в попытке покушения на Императора! Наказание за такое — смертная казнь!

Я не смог сдержать усмешки. Судья не хуже меня знал, что угрожать верховному магу смертью — это как воду розгами бить. До тех пор, пока я нахожусь в гармонии с нитями силы, забвение мне не грозит. Сейчас меня убьют, но завтра или через несколько десятков лет (сроки никогда нельзя предугадать заранее) в какой-нибудь дальней деревне самка высидит яйцо, из которого родится маленький хвостатый вальг со способностью к магии. В десять лет он продет инициацию и вернёт себе память. Мою память. Точно также, как это тело вернуло себе память предыдущего меня и так уже семь раз. Мага нельзя уничтожить — его можно только временно убить. Однако судья, к всеобщему удивлению, не закончил:

— В связи с тем, что подсудимый является верховным магом, смертная казнь является неприемлемым наказанием. Император мудр и милостив — он дарует провинившемуся новую жизнь!

Не ожидая ничего хорошего, я подался вперёд, стараясь не упустить ни малейшего слова. Представитель Императора выглядел слишком самодовольно, чтобы всё сказанное оказалось для меня чем-то приемлемым. Да и не мог верховый правитель позволить себе такую слабость, как оставить бунтовщиков в живых. Не поймут. Сделав паузу, судья продолжил:

— Но не только новую жизнь дарует наш Император! Он дарует новое тело и новый мир, лишённый привычной магии. В нём нет нитей силы, а значит нет и перерождений. Сегодня твоя цепочка обрывается, Ишар-Мор! Попрощайся со своим родным миром — ты больше никогда его не увидишь. Привести приговор в исполнение!

Прежде чем я успел сказать хоть слово, находящиеся по бокам големы подняли меня в воздух и швырнули вперёд. Появились очертания необычного портала — вместо привычных голубых молний в нём мелькали кровавые тени. Последнее, что я ощутил — чудовищную боль, вихрем пронёсшуюся по всему телу. Сознание угасло, и верховный маг Ишар-Мор навсегда покинул свой родной мир.

***

— Сделай что-нибудь, дед, — прорычал Ингар Ондо. — Клянусь тотемом — если сын умрёт, я за себя не ручаюсь!

Шаман клана Бурого Медведя поднял уставший взгляд на вождя. Он не отходил от постели единственного сына Ингара последние сутки, передавая тому силу, но результата это не приносило. Тело непутёвого ребёнка, свалившегося с дерева вниз головой, отказывалось бороться за своё будущее. Жизнь потихоньку утекала из Лега Ондо и воспрепятствовать этому не могли ни медикаменты, ни магия, ни даже родовой тотем. Великий медведь посмотрел на бесчувственное тело, недовольно прорычал, словно его оторвали от важных дел и удалился, забрав с собой в качестве платы несколько силовых камней.

— Тебе стоит смириться, вождь, — Баркс Ондо спокойно воспринял угрозу. В его годы не пристало бояться. — От твоего сына осталась одна оболочка. Его разум умер.

Слова прозвучали как приговор, причём непонятно, для кого. Для четырнадцатилетнего Лега, лежащего под капельницами, или для столетнего Баркса, деда нынешнего вождя. Буйный нрав Ингара был знаком всей округе — вместе с исполинской силой тотем наделял свой клан безрассудной яростью. Вождь сжал свой топор до хруста костяшек и в палате заметно похолодало — именное оружие Ингара поглощало тепло, желая исторгнуть его во врага. Шаман поднял голову, готовясь принять гнев внука, но этого не произошло. Вождь доказал, что по праву стоит во главе клана — он совладал с гневом. Однако одно безумство сменилось другим.

— Нельзя допустить, чтобы династия Ондо прервалась. Оболочку можно заполнить.

— Можно, но это будет уже не Лег, — невозмутимость шамана дала трещину. То, что предлагал вождь, находилось за гранью добра и зла. Один из величайших и страшных секретов некогда сильнейшего клана Империи заключался в том, что у их тотема имелась уникальная способность — он мог выдёргивать из мирового эфира случайную душу и вживлять её в «пустой сосуд», лишённый разума. Такой, каким сейчас являлся Лег. Вот только цена такого действа зачастую была несоизмеримой с затратами — никогда не знаешь, какую сущность найдёт тотем. Будет это храбрый воин, или самый последний раб, боящийся собственной тени.

— Ты прекрасно знаешь, что великий медведь больше не пошлёт мне сына, а клану нужен наследник. Нас и так выперли на окраину Империи. Дальше только гоблины и смерть. Нет, дед. Если есть хоть малейший шанс на то, что сына можно вернуть, даже с чужим духом, это нужно делать. Используй сто алмазов. Этого должно хватить, чтобы ублажить тотем.

— Хорошо, внук, — Баркс склонил голову, подчиняясь страшному требованию. — Я проведу ритуал сегодня вечером.

Осознание своего «я» далось нелегко. Тёмное «ничто» не желало отпускать, вцепившись в мою душу своими липкими, высасывающими все силы щупальцами. Хотелось погрузиться в беспамятство и ни о чём не думать, но что-то настырное и до невозможного противное этому препятствовало. Вначале это ощущалось как лёгкое пошатывание, затем оно усилилось до внушительной тряски, добавились звуки и, под конец, ударил ослепительный свет. Тело среагировало быстрее разума — глаза постарались закрыться, но им что-то мешало. Я недовольно зарычал и попробовал отмахнуться. Не вышло — рука мне не подчинялась.

— Он очнулся, слава тотему! Сообщите вождю! — послышался радостный крик. Кто-то куда-то побежал, где-то что-то щёлкнуло, хлопнуло, погас свет, раздались ободряющие крики, но общей радости я не испытывал.

Потому что прозвучавшая речь была для меня чужой.

Я никогда не слышал этих гортанных звуков, хотя по какой-то странной причине их понимал. Мой прежний язык был плавным, нежным, льющимся, как тихая речка, здесь же слова походили на удар молота по наковальне. Отрывистые, грубые, резкие. Словно за них приходилось бороться с самой Вселенной. Услышь я такое раньше…

Мысли остановились и меня бросило в холодный пот — я не помнил, что было «раньше». На самом дел я не помнил языка, на котором говорил, осталось только общее ощущение правильности. Не помнил фраз, слов. Да я даже не знал, кто я такой! В памяти не было ни имени, ни возраста, ничего!

Дыхание сбилось, в голое зашумело, начала накатывать паника. На то, чтобы вновь открыть глаза и увидеть жгущий свет, пришлось потратить почти все силы, но по-другому поступить я не мог — мне нужно было найти хоть что-то, что натолкнёт на мысли о том, кем я являюсь. Привыкнув к освещению, я осмотрелся. Ничего знакомого. Лишь белый потолок, какие-то инструменты, трубки. Попытался встать, но не смог даже пошевелиться. Меня удерживали надёжно. Ни руки, ни ноги, ни… Очередная порция холодного пота покрыла всё тело — у меня чего-то недоставало. Чего-то важного, ценного, без чего раньше меня не могло существовать. Ещё сильнее начала накатывать паника, угрожая поглотить остатки разума и растворить их в слепом безумии. Разум практически сдался, но ему на помощь пришло нечто неосязаемое, животное. Оно потянулось за помощью, слепо веря в то, что где-то там есть что-то, способное уберечь сознание от гибели. Безумие заливисто рассмеялось над моими тщетными попытками сохранить целостность и усилило напор, желая окончательно растворить меня в себе. Последние бастионы защиты рухнули, и я полетел вниз, в самую бездну «ничто», чтобы стать никем.