Один звук этого имени заставил легонько вздрогнуть. Князь заметил это, конечно, но говорить ничего не стал. Да Медведь все эти луны старательно гнал воительницу из мыслей. Убеждал себя, что ей теперь точно уж не нужен, когда уплыла она далеко с тем, кто её сердцу больше мил оказался. А всё равно ни дня одного не проходило, чтобы её не вспомнил хоть раз, хоть на миг один.

Многое они вместе пережили: один только поход на вельдов, что княжество долго набегами мучили, чего стоит. И закончилось теперь всё, кажется, от врага и следа не осталось, а из памяти всё это так просто не вытряхнешь, как муку из короба.

— А коли осталось что-то? — настоял Медведь. — Зверь нас точно трогать не будет. Мы требы всегда справно приносим. Надо бы кому сведущему посмотреть наши окрестности.

Вошли одна за другой три челядинки. Принесли горшочки с горячей снедью, только, видно, недавно приготовленные. Расставили на столе ендову с мёдом, миски и кружки. Разложили ароматную говядину, видно, недавно забитую, с чесноком и репой, с кашей ячменной — и ушли так же бесшумно и быстро, как появились. Да только запахи дурманные, что от горячей снеди исходили, мало пока тревожили Медведя. Хоть после дороги есть и хотелось сильно.

— Мне сейчас некого отправить к тебе, Медведь. Нет в округе таких волхвов, чтобы почувствовать могли и увидеть, если вдруг откуда-то из Забвения твари к вам просачиваются. Рогл только уехал перед зимой. Ведана не вернулась ещё.

Молодой княжеский волхв Рогл, верно, мог бы лучше всего в том помочь, потому как связь с Забвением сохранил. Да и что там говорить: верно, до сих пор мог проходы в него открывать. Но не хотел, конечно. Кому хочется зло настолько древнее, первородное, в Явь пускать. Уж точно не сыну вельдского жреца, который сам от племени своего давно отказался и натерпелся от своих умений порядочно. Что же до сестры-близнеца Млады — Веданы, та девушка и вовсе до сих пор была для Медведя загадкой. Видел он её не так и много, а говорил с ней и того меньше. Но говаривали, что силы она немалые в себе открыла. Такие, что потребовалась ей помощь мудрецов-миртов, что жили на востоке от Кириятского княжества, тихо и уединённо. Уехала она к ним ещё летом и до сих пор не возвращалась.

— Так что же делать нам? — Медведь и хотел злиться, да не выходило. Потому что все доводы князя он понимал. — Если такое и дальше твориться станет? Люди беспокоятся. Они и так много натерпелись. Не все оправились.

— Я отправлю к миртам нарочного, — не стал упрямиться и отмахиваться князь. — Пусть Рогл обратно едет, раз уж так вышло. Но, сам понимаешь, вернётся он не так и скоро. Только уж после Коляды, надо думать.

— А до Коляды ещё многое случиться может… — закончил за него Медведь.

— Скажи людям, чтобы без надобности далеко от веси не уходили. А к тому ж по одному, — спокойно посоветовал Кирилл. — Выждите немного, перетерпите. А там Рогл должен то понять и найти, что сам породил.

И то верно. Пусть и не со зла, а вельд тогда и призвал тварей Забвения в Беглицу. Под волей своего отца, что, говорили теперь, сгинул без следа. И корил мальчишка себя долго за то, да хорошо, что сумел на верную дорогу свернуть, не поддаться силе, что была столь могучей, а теперь вот, кажется, утихла, да не совсем.

На том разговор с князем и завершили. Предложил он погостить несколько дней: да больше, скорее из вежливости и знакомству старому, чем всерьёз. Медведь только на день задержался, потому как дома его Руслав ждёт. Хоть и под приглядом вызвавшейся помочь Крижаны. Как тому Медведь ни сопротивлялся, а всё равно девушка настояла на том, что за братом меньшим присмотрит. И как-то неловко стало отказываться.

Как минул день в стенах Кириятского детинца, он засобирался домой. И нынче хорошо так было ехать по большаку. Снова легонько мело ночью, а вот нынче всё успокоилось. Ярко сияло Око на прозрачно-синем небоскате, только малые обрывки безобидных облаков изредка проплывали по нему, проползали едва заметными тенями по искрящемуся — только и щуриться — простору. Ощутимый мороз проходился грубой щёткой по щекам и носу. Звенко, подгоняемый им, бежал быстро и легко, оставляя в мягком снегу глубокие следы копыт. Его чуть схваченная инеем грива, развеваясь на ветру, ударяла по кистям рук. Медведь то и дело смахивал грубой рукавицей выступающие в уголках глаз слёзы и дышал полной грудью, не боясь застудиться. Голова от того становилась ясная-ясная. Одна только мысль тревожила: что толком пока помочь князь ему не смог. Хоть и отправил нарочного к миртам, чтобы Рогла предупредить, передать недобрую весть, а дело это в ближайшее время не решит. А потому придётся люду в Беглице на время поближе к околице держаться.

Удалось только уговорить Кирилла хотя бы десяток кметей в Беглицу отправить, чтобы помогли с дозорами: ведь воины они умелые, и справятся с каким неведомым неприятелем, будь то зверь или человек, гораздо лучше, чем обычные весечане. Хоть и там, конечно, мужики крепкие и охоте наученные: порой только ей и приходилось спасаться в тяжёлые времена. Такие случаются в каждом княжестве, каким бы ни был князь умелым правителем.

Вот и эта зима обещала стать непростой. Всё, что случилось в княжестве за год, всё зло, что разлилось по этим землям, как будто отравили её. Хлеб хоть и уродился, да не слишком обильно. Людей много занимало других забот, кроме того, чтобы поля холить. Так уж сложилось — и теперь всем вместе это преодолевать.

Кмети обещались выехать почти вслед за Медведем, но он дожидаться их не стал. Не давала тревога рассиживаться в знакомом детинце, таком родном, почти как дом, в котором с самого детства живёшь. Но теперь он осознавал, что другая жизнь у него впереди, как ни горько расставаться с прежней. Наверное, ему нужно было прожить в стенах крома ещё день, чтобы в полной мере это понять.

Бледное зимнее око тащилось вслед за Медведем всю дорогу, только едва приподнимаясь над окоёмом, будто из последних сил. Скоро уж Корочун — самая длинная ночь в годовом коло. И виделось в том теперь нечто зловещее, словно эти дни снова пережить удастся не всем. В мыслях было удивительно чисто, а вот в груди как будто тянуло. И чувство это становилось всё отчётливее и тяжелее, оттенённое безмятежностью и сонливостью присыпанных снегом лядин вокруг. Тишиной застывшего леса, который как будто и не дышал теперь вовсе. Только слышалось то и дело поскрипывание сосновых стволов и перезвон ледяного ветра в кронах.

Уже начало смеркаться, когда Медведь добрался до Беглицы. И услышал сразу звонкий голос брата Руслава в избе. Высокий — Крижаны. Смех, топот, какой-то звон. И всё раздумывал Медведь над тем, пока ставил жеребца в тёплое стойло: а не стоит ли к тому привыкать? Может быть, путь, указанный Вилославом, верный?

Да что-то не сходилось в душе при мысли о женитьбе на Крижане, словно заусенцами цеплялось.

Медведь прошёл через прохладные сени — в избу. Едва не сшиб его с ног запах наваристой похлёбки: не иначе с уткой, которую Крижана достала из подпола. Девушка, которая что-то увлечённо рассказывала братцу, вскинула голову тут же. Засуетилась, захлопотала.

— Устал? — спросила смущённо, будто в последний миг решилась.

Уж больно по-домашнему прозвучало, да не подходяще этой опустевшей без отца и Переславы избе. От слова этого простого что-то внутри вздрогнуло

— Не суетись, Крижана, — попытался остудить пыл девушки Медведь. — Я и сам могу... 3ec623

Признаться, её суета даже раздражать начала тем сильнее, чем больше Медведь за ней наблюдал. Да ещё и Руслав вертелся вокруг девицы, точно щенок.

— Да ты поешь. А то потом кто знает, когда за стол сядешь, — по-свойски отмахнулась от него девица. — У нас ведь тут весть тебя дожидается.

В мгновение ока, едва успел Медведь руки с дороги ополоснуть и за стол усесться, перед ним возникла и миса полная похлёбки с плавающим на поверхности её жиринками. И хлеб ржаной, и крынка с молоком: не иначе из своего дома принесла.

— Что за вести? — Медведь покрутил в пальцах собственными руками вырезанную ложку и взглянул на брата, который наконец успокоился и уже сел рядом с ним, нетерпеливо ёрзая на месте. Уж он-то точно проголодался, после целого дня вместе с Крижаной, которая и сама ещё почти ребёнок.