Мэри уже хотела отказаться – у нее было слишком много работы и подобное приглашение казалось ей бессмысленным. Однако Майк Слейд был не тот человек, который не умеет ценить время. Любопытство взяло верх.

– Ладно.

По пути в аэропорт они обсуждали текущие проблемы. Беседа была сугубо официальной.

Когда они подъехали к аэропорту, вооруженный морской пехотинец открыл ворота, пропуская лимузин. Через десять минут приземлился «С-130».

За ограждением аэропорта собрались сотни румын. Они не сводили глаз с команды, выгружавшей ящики.

– Что они здесь делают? – спросила Мэри.

– Они мечтают. Они смотрят на вещи, которых у них никогда не было и не будет. Они знают, что нам привезли мясо, мыло, духи. Здесь всегда собирается толпа, когда прилетает наш самолет. Непонятно, как они узнают о дне прилета.

Мэри посмотрела на их лица.

– Трудно поверить.

– Они воспринимают этот самолет как символ. Дело не в грузе, для них он олицетворяет свободную страну, которая заботится о своих гражданах.

– Почему вы привезли меня сюда? – спросила Мэри.

– Я не хочу, чтобы Ионеску очаровал вас своими сладкими речами. Вот она – настоящая Румыния.

Каждое утро, когда Мэри ехала на работу, она видела людей, стоящих в очереди, чтобы попасть в консульский отдел посольства. Она полагала, что они приходят сюда решать возникающие у них вопросы. Но в то утро она подошла к окну, чтобы повнимательнее рассмотреть их. То, что она увидела на их лицах, заставило ее пойти к Майку.

– Что это за люди, там, у ворот?

Майк подошел вместе с ней к окну.

– Это в основном румынские евреи. Они ждут очереди, чтобы подать заявление на визу.

– Но ведь в Бухаресте есть израильское посольство. Почему они не обращаются туда?

– По двум причинам, – объяснил Майк. – Во-первых, они считают, что американское правительство имеет больше шансов помочь им выехать в Израиль, чем израильское. А во-вторых, они полагают, что таким образом тайная полиция не узнает об их замысле. Они, конечно, глубоко ошибаются. – Майк показал рукой на жилой дом, стоящий напротив посольства. – В этом доме несколько квартир используется госбезопасностью для слежки. Они фотографируют всех, кто входит в посольство и выходит из него.

– Какой ужас!

– Такие у них правила игры. Когда еврейская семья подает заявление на визу, чтобы выехать из страны, они автоматически лишаются работы, их вышвыривают из квартиры. Соседей заставляют поворачиваться к ним спиной. Им приходится ждать по три-четыре года, прежде чем правительство соизволит дать ответ. Обычно он отрицательный.

– Неужели мы ничего не можем сделать?

– Мы все время пытаемся им помочь. Но Ионеску играет с евреями в кошки-мышки. Лишь единицам удалось уехать отсюда.

Мэри посмотрела на лица людей, на них была написана безнадежность.

– Должен же быть какой-то выход.

– Не травите себе душу, – посоветовал Майк.

Разница во времени изматывала ее. Когда в Вашингтоне был день, в Бухаресте стояла глубокая ночь, и Мэри постоянно будили в три или четыре часа утра, чтобы ответить на телеграмму или телефонный звонок.

Каждый раз когда приходила ночная телеграмма, дежурный морской пехотинец звонил дежурному офицеру, и тот посылал своего помощника, который будил Мэри. После этого она обычно уже не спала.

«Это так интересно, дорогой. Я действительно думаю, что смогу что-то сделать. По крайней мере я пытаюсь. Мне нельзя ошибаться. Все рассчитывают на меня. Как было бы хорошо, если бы ты увидел меня и сказал: «Молодец, старуха». Я так страдаю без тебя. Ты слышишь, Эдвард? Может, ты где-то здесь? Я иногда просто с ума схожу без тебя…»

Они пили утренний кофе.

– У нас проблемы, – сказал Майк.

– Какие?

– С вами хотят увидеться двенадцать высокопоставленных представителей румынской церкви. Они получили приглашение от церкви в Юте. А румынское правительство отказывается дать им выездную визу.

– А почему?

– Мало кому из румын позволяют выезжать из страны. Есть анекдот. Когда Ионеску пришел к власти, он смотрел в окно и видел, как встает солнце. «Доброе утро, товарищ солнце», – сказал Ионеску. «Доброе утро, – ответило солнце. – Все так счастливы, что вы стали новым румынским президентом». Вечером Ионеску посмотрел в окно, выходящее на запад, и увидел, как садится солнце. «Добрый вечер, товарищ солнце», – говорит он. Но солнце не отвечает. «Что случилось, утром ты так со мной хорошо разговаривало, а сейчас молчишь?» Солнце отвечает: «Я уже на Западе. Пошел к черту». Поэтому Ионеску и боится, что, как только священники окажутся за границей, они пошлют его к черту.

– Я поговорю с министром иностранных дел по этому вопросу.

Майк встал.

– Вам нравятся народные танцы?

– Почему вы об этом спрашиваете? – удивилась Мэри.

– Завтра открытие сезона Румынского народного театра. Хотите пойти?

Мэри не знала, что ответить. Она совсем не ожидала подобного предложения от Майка. И еще больше удивилась, когда ответила ему: «Да».

– Хорошо. – Майк протянул ей небольшой конверт. – Здесь три билета. Можете взять с собой Тима и Бет.

Мэри покраснела, чувствуя себя неловко.

– Спасибо, – выдавила она.

– Я скажу, чтобы Флориан заехал за вами в восемь вечера.

Бет и Тим не выказали никакого желания идти в театр. Бет пригласила школьного товарища на ужин.

– Это мой итальянский друг, – сказала она. – Ты не против?

– Честно говоря, меня никогда не привлекали народные танцы, – добавил Тим.

– Ладно, – засмеялась Мэри. – Как хотите.

Ей стало интересно, чувствовали ли ее дети такое же одиночество, как она. Мэри подумала, кого бы пригласить с собой. Полковника Маккинни, Джерри Дэвиса, Хэрриет Крюгер? «Пойду одна», – решила она.

Когда Мэри вышла из резиденции, Флориан уже ждал ее у ворот.

– Добрый вечер, госпожа посол. – Он с поклоном открыл ей дверцу.

– Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение, Флориан.

Он усмехнулся:

– У меня всегда хорошее настроение, госпожа. – Он закрыл дверцу и сел за руль. – У нас, румын, есть такая пословица: «Целуй руку, которую не можешь укусить».

– Вы хорошо здесь живете, Флориан? – осмелилась спросить его Мэри.

Он посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

– Вам дать ответ, как учит нас партия, или вы хотите услышать правду?

– Правду, пожалуйста.

– Меня могут расстрелять за такие слова, но ни один румын не живет здесь счастливо. Только иностранцы. Вы можете приезжать и уезжать, когда вам заблагорассудится. А мы здесь как в тюрьме. Нам всего не хватает. – Они проезжали мимо магазина, возле которого стояла длинная очередь. – Видите? Они будут стоять три часа, чтобы купить немного баранины, и то не всем хватит. И так везде. А знаете, сколько домов у Ионеску? Двенадцать! Я возил туда гостей. Каждый из них – настоящий дворец. А простые люди живут по три-четыре семьи в крошечных квартирках, и даже отопления у них нет. – Флориан внезапно замолчал, опасаясь, что сказал лишнее. – Я думаю, вы никому не расскажете о нашем разговоре?

– Конечно, нет.

– Спасибо. Мне не хотелось бы, чтобы моя жена осталась вдовой. Она молодая. К тому же она еврейка. У нас тут сильно развит антисемитизм.

Мэри уже об этом знала.

– Есть такой анекдот про то, как в одном магазине должны были появиться в продаже яйца. В пять утра, несмотря на сильный мороз, у дверей магазина выстроилась очередь. Восемь часов. Очередь еще длиннее, а яйца еще не привезли. Директор магазина говорит: «На всех все равно не хватит. Евреи могут не стоять». Два часа дня. Очередь еще длиннее, а яиц все нет. Директор магазина говорит: «Пусть останутся только члены партии. Остальные могут уходить». Полночь. Мороз. Директор закрывает магазин и говорит: «Яйца так и не привезли. Евреям опять повезло».

Мэри не знала, смеяться ей или плакать. «Надо что-то предпринять», – подумала она.