— Я приехал, чтобы встретиться с Георгием Акимовичем Мельником. Честно сказать, ваши товарищи меня не интересуют.

Гоги посмотрел удивленно, и не потому, что оперативник интересовался личностью Мельника, а потому, что сыщик признался в этом. Гуров частенько повторял найденное для себя правило, и не только повторял, но и придерживался его. Потому он и решил определить свою позицию.

— Я так днем и понял. — Мельник вытер мокрые губы. — Ничего нового менты не придумали. Подбросили где-то на меня компру, натравили ребятишек, а теперь вроде бы берут под защиту. — Он натужно рассмеялся: — Хотите сделать из меня сексота? Не получится. И не потому, что я честный и шибко принципиальный. А потому, что умный, а сделка для меня невыгодна.

Мельник забегал по номеру, говорил, все больше распаляясь.

— Я тебе могу предложить миллион. А что ты мне можешь предложить? Азефу платили золотом и давали открытый паспорт. И он жил в Париже. Мне от вас не надо золота, у меня его больше, чем у всех вас, вместе взятых. Выпустите меня в Париж, а я отдам вам всю капеллу.

«Действительно, — подумал Гуров, — он из-за условного срока невыездной. На кой черт он нам нужен? Сообщить Интерполу, переправить в Европу, забрать у него списки боевиков. Размечтался, — урезонил себя сыщик, — стоит мне о таком варианте заикнуться, как об этом узнают десятки людей. Меня разотрут по ковру, а его зарежут».

— Не можешь! — Мельник плеснул в бокал виски. — Ты полковник, сыщик в авторитете, а на самом деле ничего ты не можешь! Ну что молчишь?

— А возразить нечего. — Гуров привычно пожал плечами. — Вы все правильно сказали.

— Конечно, правильно. — Мельник понимал, что пить не следует, однако выпил.

Гуров потянулся в кресле, довольно зевнул. «И откуда ты знаешь, что я полковник и сыщик в авторитете? Ты и узнал о моем существовании лишь несколько часов назад. Значит, ты у кого-то спросил, мол, кто такой Гуров Лев Иванович. Ты кому-то позвонил, и тебе ответили, причем сразу же. Из номера ты не звонил. Так откуда? Может, в машине есть телефон? Что же это я не взглянул, есть ли там аппарат, когда я спрятал пистолеты. Сыщик называется. Накладка, но важно другое: если он действительно навел обо мне справку, значит, у него имеется компьютер с банком данных. А это, значит, не слухи, не агентурный бред, значит, такая картотека у Мельника имеется, и я прибыл сюда не напрасно. Поздравляю вас, полковник и сыщик в авторитете, вам остался сущий пустяк: выяснить, где находится компьютер, и суметь его обезвредить».

Гуров открыл глаза, резко поднялся.

— Есть конкретное предложение.

— Какое?

— Выпить кофе, Георгий Акимович. Не мечтать о золоте Азефа, наплевать на Париж с Эйфелевой башни и решить, как нам жить дальше.

Труп Людмилы Заслоновой завернули в плащ и уложили в багажник. Сначала хотели усадить в салоне, но тело заваливалось и могло привлечь внимание гаишников, а сесть рядом, обнять «даму» и изображать любовь ни один из охранников не захотел. Так и засунули Аварию в багажник, пришлось запаску переложить в салон, иначе не помещалась.

Степан вел «Волгу» осторожно, словно вез не коченеющий труп, а нечто хрупкое. Мельник, провожая, приказал избавиться от тела и быстро вернуться. Известно, что отдавать команды легче, чем их выполнять, и непонятно, почему командующие получают материальных благ больше, чем исполнители. Приказать избавиться от трупа и от этого трупа действительно избавиться — вещи несоизмеримые. Когда у тебя на руках покойник, то окружающий мир видится несколько иначе. Взять хотя бы загородное шоссе в будний день около девяти вечера. Прошелестит одинокий «жигуленок», фыркнет непотребно-кособокий автобус — и никого, и тишина. Так-то оно так, но если ты остановился на обочине и присел по нужде, в тот же миг откуда-то фары засверкают, освещая обочину и тебя на ней. И коли ты действительно по малой нужде, так что же делать, отвернулся и стерпел. А если тебе труп из багажника надо вытащить, через кювет его переправить и хотя бы метров на тридцать отволочь?

Степан и Толик отъехали от резиденции километров на пятнадцать, не встретив ни одной проселочной дороги. Еще немного — и пост ГАИ. Тихо на шоссе, подслеповато, охранники машину остановили, вышли, оглянулись, только багажник начали открывать, будто кто команду дал — все изменилось. За поворотом загрохотал грузовик, которого здесь вообще не должно оказаться — въезд запрещен, какая-то иномарка ударила фарами метров со ста и покатила, ослепляя. Фонари, которые только что еле тлели, открыли свои поганые глазищи, и уже не тихая шоссейка, а прямо-таки взлетно-посадочная полоса в Шереметьево-2.

Охранники матюгнулись и юркнули в «Волгу».

Инспектор ГАИ лейтенант Петр Шмаров, сидя в патрульных «Жигулях», подозрительно разглядывал бутерброд с колбасой, решая извечную проблему: съесть сейчас, или попозже, или вообще не рисковать. Когда лейтенант делал этот бутерброд днем, то колбаса вроде бы была колбасой и даже нормально пахла. Сейчас же, извлеченная из кармана плаща, она проявила свою сущность, промочила хлеб, расползлась по газете и тоже пахла, но иначе и на съедобный продукт походила мало.

Дремавший на заднем сиденье сержант открыл глаза, глянул из-за плеча и правильно оценил ситуацию.

— Ее нельзя в кармане держать, положь, старшой, пусть проветрится, а мы как раз оголодаем в меру. Я там в багажнике пару пива припрятал, охламундим за милую душу.

Инспектор хотел спросить, где напарник добыл пиво, но не успел, заработала рация.

— Второй, Второй, я Первый! Как слышите?

Лейтенант отложил бутерброд, щелкнул тумблером.

— Василий Степанович, слышу хорошо.

— Второй! Мать твою! Как отвечаешь? — Динамик хрюкнул возмущенно и неожиданно заговорил человеческим голосом: — Петр, это Каюмов. Давай соберись, парень. С пятьдесят шестого километра сейчас в Москву поедет «ГАЗ-2410», госзнак ММЛ 16-84. В «Волге» двое мужчин, оба вооружены. Как понял?

— Понял. — Голос у лейтенанта куда-то пропал, он натужно откашлялся и повторил: — Первый, я вас понял!

— Чего ты понял? — Динамик вздохнул. — Значит, «Волгу» пропусти на Москву, держи дистанцию, убери фары и, пока на двадцать восьмом ее светофор не остановит, не приближайся.

— А если они на тридцать седьмом на проселочную свернут? — спросил лейтенант.

— Мы сейчас туда подошлем! Как увидишь объект, сообщи.

Лейтенант включил зажигание, движок, как обычно, троил. Лейтенант нажал на газ, мотор заработал нормально.

— А чего делать-то, чего делать? — забормотал сержант.

— Чего делать! — передразнил инспектор. — Готовься стать героем.

— Или покойником. — Сержант никак не мог расстегнуть кобуру и достать оружие. — Я и стрелял-то два раза в жизни.

— Стрелять не положено. — Лейтенант вглядывался в убегающую темень шоссе. — Нам разрешают только отстреливаться.

— Петр… Петр… — заговорил динамик. — Ты их видишь?

— Ни черта я не вижу, — ответил лейтенант, и в этот момент вдалеке мазнул слабый свет фар, через несколько секунд стало ясно, что приближается «Волга». — Разуй глаза, номер смотри. — Лейтенант чуть продвинул «жигуленок», выехал с обочины на шоссе.

— А чего делать? — вновь повторил сержант.

— Заткнись, на номер гляди!

«Волга» ехала медленно, не больше шестидесяти, и лейтенант понял, что это та самая, которую они и ждут.

— А они дрейфят, смотри, как ползут, — обрадованно сказал лейтенант.

— Так ты скажи, скажи. — Сержант схватил инспектора за плечо и указал на рацию, которая, словно услыша, ожила:

— Петр, что у тебя?

Черная «Волга» проехала мимо патрульной машины, лейтенант рассмотрел номер и сообщил:

— Она! Ползет на Москву.

— Не лезь, помни, что я тебе приказал, держись подальше.

Бандиты проехали мимо милицейских «Жигулей».

— Пронесло, — сказал Толик.

— Дурак. Чего они тут делают? Пьяных ловят? Тогда чего они нас не проверили? — Степан, не отрываясь, смотрел в зеркало заднего вида. — Они двинулись за нами. Впереди пост. И чего мы на Москву поперли?