Юдин кашлянул и хрипло произнес:
— Застрелили, прямо в сердце.
— Это вряд ли, — будничным тоном возразил Гуров, вынул из кармана носовой платок, поднял валявшуюся у ног трупа трость, прикинул на руке ее вес, согласно кивнул и вытащил из полой трубки стилет. Кровь с клинка даже не вытерли, она была совершенно свежей. — Мы разминулись минутами, — Гуров убрал клинок, положил трость на место. — Все ваше упрямство, Борис Андреевич. Просто любопытно: Анатолий Самойлович Кац еще жив?
Юдин рванулся к телефону, но Гуров остановил его, кивнул на дверь.
— Ногами быстрее, если Кац не откроет на первый же стук, дождитесь меня. А я вызываю прокуратуру.
Сыщик снял трубку, но она была тоже мертва.
Глава шестая
Мальчик не собирался убивать старика, это получилось случайно. Решив, что десять процентов его не устраивают и что бриллиантовый миллион Каца обеспечит тихую спокойную старость, Губский попросил гостя налить стакан вина. Когда Мальчик отошел к бару, Губский подкрался сзади и ударил стилетом. Но возраст, возраст! Задняя стенка бара была зеркальной, а движения Губского медленными. Мальчик отпрыгнул в сторону и ударил патриарха по руке. Костяная ручка повернулась в старческих пальцах. Губский потерял равновесие и налетел грудью на стальной клинок. Губский умер стоя, падал уже мертвым. Мальчик усадил труп в кресло. Стилет убрал в ножны-палку, обыскал покойника, забрал всю наличность и ушел, как и пришел, — через окно.
Не счесть фракций, партий и группировок в нашем парламенте. Среди уголовников единства больше, но плюрализм тоже в наличии. Группа, которая послала Мальчика, не признавала верховенства Георгия Акимовича Мельника, формально принадлежала к крылу старых воров, то есть попадала под юрисдикцию Губского. Таким образом, Мальчик убил своего генерального секретаря. Но тут существовал серьезный нюанс: хотя данная группировка и придерживалась старых классических воровских законов, но люди в ней были в основном молодыми и Губского поддерживали лишь на сходках, стремясь сохранить единство в рядах. Лидеры воровского союза в узком кругу над патриархом издевались, не ставили его ни в грош, но понимали, что он пока нужен: без знамени жить нельзя, рядовым исполнителям требуются идеалы, вера в правильность выбранного пути. Осененные знаменем рядовые убивали, воровали, грабили, тащили добычу в общак, который хранили лидеры. Они руководили рядовыми, из общака распределяли «подогрев», решая, кому сколько положено. Эдуард Федорович Губский был миф, и естественно, что никто из лидеров в него не верил, но рядовые обязаны верить, так как на Руси без мифа и царя никто никогда не жил. И не важно, чем ты занят, — пашешь-сеешь или убиваешь и воруешь, главное — вера.
Вор по кличке Мальчик выскочил на волю чуть больше месяца назад, был ловок, дерзок, смел и характеристику от бугров зоны привез отличную. Воры не бюрократы, характеристику не писали, она передавалась изустно, но поступала по месту назначения быстрее, чем официальная бумага, так как не зависела от Министерства связи, капризных секретарей и нищих почтальонов. В столице Мальчика приняли ласково, «прописали» без проволочек, одели, налили стакан, благо талонная система на водку к ворам-лидерам отношения не имела. Мальчик отдохнул неделю, как человек, и начал «работать». Он был мастер своего дела, квартиру подсказали, товар приняли без накладных и пятипроцентного налога. Человек за два часа оплатил с лихвой все полученное, дальше от Мальчика пошла чистая прибыль. Он был удачлив, по-воровски честен, чтил власть, не карабкался вверх по лестнице, его вполне устраивала полученная площадка. Такие люди везде в цене. И все-таки никогда бы не доверили ему экспроприацию бриллиантов, если бы не случай. Взяли квартиру подпольного ювелира, а кубышка оказалась пуста. Хозяина вывезли за город, развели костер и начали беседу. Человек он и есть человек, каждому больно, и вскоре всплыло имя Анатолия Самойловича Каца, прояснились детали, что камни зашиты в полу пиджака и вскоре уплывут. Больше человек ничего не знал, и его закопали. В операции участвовал агент Мельника, потому информация о камнях прошла по двум каналам. Лидеры московского объединения знали о совещании в верхах, догадывались, что раз Кац взял бриллианты с собой, то они в Москву не вернутся, и понимали, что у них лишь одна ночь, а, кроме Мальчика, стоящих людей под рукой не оказалось. Парню сказали, мол, если провернешь это дело, то получишь за нашим столом кресло, миску и ложку. Найди старика, обещай десять процентов, он тебе поможет.
Мальчик спустился со второго этажа, пересек влажный газон и укрылся за стволами деревьев. Вор отлично понимал, что переступил черту, но был уверен — если принесет добычу, то старика простят. Остался пустяк, забрать у еврея камни и свалить. Из-за густой листвы Мальчик разглядел окна второго этажа. Прямо под окнами вдоль всего дома тянулся широченный карниз, словно строители работали по заказу скокарей. Именно по нему Мальчик пробрался к окну Губского. Какое окно ведет к Кацу? Снова рисковать? А если налетишь на Мельника? Мальчик отер лицо ладонью и длинно сплюнул. Надо заготовить легенду, решил он, ударил костяшками пальцев по стриженой голове, довольно хмыкнул и вновь направился к зданию.
Юдин и Гуров стояли у номера, который занимал Кац.
— Борис Андреевич, я уже лег спать, отложим разговор на утро, — произнес из-за двери Кац.
— Я не на чашку чая пришел, Анатолий Самойлович. — Юдин сердился, даже ударил ногой в дверь. — Рядом со мной полковник милиции. Нам необходимо с вами поговорить, поверьте, ради вашей же безопасности.
— Лев Иванович, что случилось? — не открывая двери, спросил Кац.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, Гуров вошел первым. Банкир стоял в глубине номера, опустив правую руку в просторный карман махрового халата. Юдин вошел следом, прикрыл за собой дверь, увидев напряженную фигуру Каца, его руку в кармане халата, зло сказал:
— Ты, конечно, молодец, но театр кончай. Губского закололи. Лев Иванович, вы беспокоились о здоровье уважаемого Анатолия Самойловича… — Юдин театрально взмахнул рукой. — Вот! Они здравствуют!
Кацу надоело изображать запуганного неврастеника. Он вынул руку из кармана, в котором, конечно, ничего не было.
— Закололи? — Он пожал плечами. — Так я не буду плакать. Но интересно, за что? Товарищ полковник, это ваша головная боль.
Сыщик осматривал окна, проверял запоры и на слова Каца не реагировал.
— Мне кажется, — продолжал Кац, — нам следует собраться и быстренько покинуть это жилище. Два покойника в одном доме — это слишком. Нас режут два тысячелетия, но мы еще не привыкли. Извините.
— Правда, в этот раз зарезали русских, — усмехнулся Юдин.
— Это по ошибке, — возразил Кац. — Они пришли по мою душу.
— Ну, твоя душа, положим, никому не нужна. Но я согласен, так как и по ошибке быть зарезанным не желаю.
Гуров возился с заевшими шпингалетами и не обращал внимания на препирательства в номере.
— Лев Иванович, я считаю предложение Анатолия Самойловича разумным, нам следует уехать. Вы профессионал, вооружены, получаете зарплату — и не маленькую…
Несмотря на напряженность ситуации, Кац фыркнул и тут же сказал:
— Извините. Зарплата тут ни при чем, давайте решать.
— Согласен. — Гуров спрыгнул с подоконника. — Анатолий Самойлович, позвоните администратору.
Кац снял трубку, дунул, постучал по рычажку, вновь дунул.
— У меня аппарат сломался.
— А он вообще-то работал? — Гуров покрутил пальцем у виска. — Как выражаются ваши друзья, а мои клиенты: «Голуби вы сизокрылые, фраера голубые, кто же вас сейчас отсюда отпустит?»
— Что-то не очень понятно… — Юдин нахмурился. — Что за шутки, началась война, что ли?
Гуров рассердился, он понимал, что не имеет права на такую роскошь, поэтому сердился еще больше. Когда сыщик сдерживался и говорил спокойно, тихо, голос у него становился, мягко выражаясь, неприятным.