— Выпейте-ка, сядьте и расслабьтесь! Ну, кому говорю?

Он ждал, пока признанные авторитеты уголовного мира не устроились у журнального столика, послушно налили бокалы.

— Уютно, комфортабельно? Вам хорошо? — Гуров подошел к окну, глянул в ночь, задернул портьеры. — Вы же собрались отдохнуть? Так отдыхайте! Согласен, вам не дают работать нормально. С одной стороны, я вам сочувствую, с другой — пошли вы к чертовой матери! Я вот сейчас уеду! Меня тронуть никто не посмеет, да и сам я себя в обиду не дам.

Сыщик выхватил пистолет так быстро, что авторитеты не успели даже вздрогнуть.

— Дельцы! Бизнесмены! Совдеповское жулье! Клянусь! — Он постучал себя пистолетом по груди: — Вас зарежут, а мне — не жалко. — И вздохнул. — Не могу… Как говорится, за державу обидно. Много чести для этих, — сыщик указал на окно. — Чтобы я, — он убрал пистолет, — отступил.

Гуровское «я» не прозвучало нескромно-хвастливо, оно, словно гиря, упало сыщику под ноги, казалось, пол вздрогнул.

Порой человек сам не знает, лукавит он или искренне обманывается. В данном случае сыщику было не «за державу обидно», просто он не мог из-за внутренних распрей уголовников отказаться от выполнения задания. Он обязан добыть дискетку с записью картотеки, которая, как Гуров убедился, на самом деле существует. Кац смотрел на Гурова грустными мудрыми глазами и решал, открыться этому человеку или попытаться выскочить из ловушки самостоятельно.

— Не дури, Анатолий Самойлович, — сказал Юдин. — Началась война между Губским и Мельником, нас тут проглотят, не пережевывая. И что старика прихлопнули, значения не имеет. Сдавайся.

— Когда вы, Борис Андреевич, рекомендуете мне сдаться, я не очень понимаю, что вы имеете в виду. — Кац вздохнул.

— Слушай, не валяй дурака, объясни полковнику, из-за чего сыр-бор разгорелся, и Лев Иванович поможет нам выбраться из полымя, — сказал раздраженно Юдин. — Ну, я кретин, ну надо мне все это? И ты, сыщик, сто раз прав, мы не финансисты, а пуганые жулики плохого розлива.

— Не согласен. — Кац выставил ладони. — Но если и так, то нас такими сделали они. — Он кивнул на Гурова. — Извините.

— Вот придурок, ты не на съезде, где можно болтать до одурения! — Юдин выбросил свое плотное тело из кресла, схватил телефонную трубку, приложил к уху, бросил, взглянул на дверь, подошел к окну.

Гуров наблюдал за происходящим и решал, что может выжать из этой ситуации он, сыщик угро.

— Анатолий Самойлович, извини, ты умница. — Юдин говорил ласково. — Я не такой трус, но обидно, черт побери! Столько сделано! И пропасть ни за понюх табаку. Какие-то дебилы разобьют наши умные головы! Я ведь и сам могу изложить суть дела, но ты это сделаешь лучше. Я тебя прошу…

— Ну, насчет понюшки табаку?… — Кац покачал головой и вздохнул. — Хорошо, попробую. Уважаемый Лев Иванович, я предлагаю вам сделку.

Юдин схватился за голову, застонал.

— Спокойно. У каждого человека есть цена, существует она и у полковника. — Кац замолчал, причмокнул, скосил глаза на кончик носа. — Я вас понимаю, Лев Иванович, и поэтому денег либо что другого материального не предлагаю. Но ведь у вас есть свой профит в этом деле? Конечно, есть. Мы можем помочь в решении ваших проблем?

Умен, подумал Гуров, кивнул, предлагая продолжать.

— Вы поможете нам, — подвел итог Кац, — мы — вам, как говорится, нет проблем. Итак, вы поможете нам доехать до Москвы?

И, словно откликнувшись на сделанное предложение, под окнами взревели автомобильные моторы, через несколько секунд заурчали миролюбиво и, удаляясь, умолкли.

«Двое уехали, сколько осталось? — думал Гуров. — Мою машину они, конечно, вырубили. Остался „Мерседес“ в гараже. Мельник решил устроить перестрелку? Он хитрый и осторожный, сам оружие в руки не возьмет, значит, к нему прибыло подкрепление. Если Мельник решится на открытое столкновение, я теряю свой дипломатический иммунитет. Один-то я отсюда уйду, здесь останутся трупы, Мельник исчезнет, и все плохо. Уж не говоря о том, что придется писать роман с продолжением, объясняя происшедшее. Вся работа насмарку. Романов?… У него должна существовать автономная связь. Романов? Пачка „Мальборо“? Чушь, надо решить иначе. Хорош я, интеллигент, высоконравственный человек, о жизни этих двоих даже не думаю».

Юдин смотрел в окно, Кац себе под ноги, затикали настенные часы, они шли не останавливаясь, только раньше их не было слышно.

— Жизнь прекрасна своей непредсказуемостью. — Гуров нервно зевнул. — Интересно, кому пришла первому эта мысль в голову? Полагаю, приступом брать они нас не будут, потому время у нас пока есть. Анатолий Самойлович, изложите популярно, каковы причины происходящего. Когда человек обращается к врачу, то обычно объясняет, что у него болит.

— Я точно не знаю, только догадываюсь.

— Борис Андреевич, вы пересядьте и поглядывайте за окнами. — Гуров указал Юдину на кресло, подошел к бару, переставил бутылку, налил себе бокал. — Почему я хочу выпить в самый неподходящий момент? — Он кивнул Кацу. — Ну, чего молчите? Догадывайтесь! Естественно, вслух.

Кац перестал изучать свои туфли, поднял на Гурова грустные черные глаза, обрамленные длинными, казалось крашеными, ресницами, смущенно улыбнулся и сказал:

— Люди любят деньги.

Гуров умел слушать, но тут не выдержал и обронил:

— Свежая, интересная мысль.

Анатолий Самойлович покраснел, хотя, возможно, сыщику лишь показалось.

— Видите ли, любая истина, произнесенная вслух, звучит пошло. — Кац снова вздохнул. — Странно, но факт, я впервые разговариваю с сотрудником милиции и чувствую себя прескверно.

Юдин глянул на окно, легко поднялся из кресла, взял бутылку и стакан, вернулся на место и раздраженно сказал:

— Слушай, выкладывай! Ну куда ты денешься с подводной лодки?

— Инфляция, деньги превращаются в пыль, скоро перестанут существовать. А у меня здесь больше миллиона золотом. Как об этом узнали преступники, мне неизвестно. — Кац говорил быстро, чуть заикаясь, торопился, как человек, переходящий вброд очень холодную быструю речку. — Этот миллион не добыт преступным путем, не принадлежит мне, я — лишь посредник. Миллион — это серьезная сумма, я умру, но не отдам чужой собственности. Все.

— Камни. И вы их спрятали, — после некоторой паузы сказал Гуров. — Примерно так я и представлял, ничего нового. Как же вы храните свои секреты, если две бандитские группировки узнают их? Значит, идет охота за вами. А так как здесь присутствует и Борис Андреевич, то Мельник, естественно, захватит и его, ибо нет гарантии, что вы не передали камни ему. А при чем здесь полковник Гуров? Вы, Анатолий Самойлович, так презрительно произносите слово «преступники». А к кому вы причисляете себя?

— Я коммерсант. — Кац вытер платком лицо. — Хотя, с вашей точки зрения… — Он махнул рукой. — И почему я не уехал?

— Вы уже ответили на этот вопрос. — Гуров подошел к двери и прислушался. — Люди любят деньги. Там вы лишь мелкий торговец, здесь — серьезный посредник. Вам заплатили, и вы остались. Мне все это не нравится. Как говорится, у меня своя компания, у вас — своя.

— Вы же не бросите нас! — Кац хотел встать, но ноги подкосились.

— Нелепая постановка вопроса, — ответил Гуров, пожимая плечами. — Вы занимаетесь противоправными делами, устраиваете совещание, убиваете людей. Да-да! — Он жестом остановил пытавшегося вмешаться Юдина. — Убиваете! Я не знаю вашей действительной роли здесь. Два трупа — реальность, а ваши объяснения — только слова. Если бы я имел такую возможность, то задержал бы вас всех и передал следствию. Там бы и выясняли, кто убивал и почему, какие у вас миллионы и каково их происхождение. Доставить вас в прокуратуру я обязан, но, к сожалению, возможности не имею. За что, кстати, впоследствии с меня снимут если не шкуру, то погоны. Но защищать вас друг от друга, тут уж извините!

— Я вам не верю, вы блефуете! — Кац комкал носовой платок потными ладонями. — Вы ведь офицер. Вы не можете…

— Могу, могу, — перебил Гуров. — Я сегодня на такое способен, чего вчера в мыслях не держал. Перестройка.