Впрочем, я достаточно увидел у деревни Рогачей… И навряд ли хоть одного приора заботят жизни нулей, этой «грязи под ногами».

Хильда продолжала:

— Таков миропорядок, Спика. Свобода — это то, чем ты пользуешься заслуженно, и Небо каждому правильно определяет его меру.

Я покосился на нее, но ничего не ответил. Хотя внутри меня разразилась буря. Такое Небо меня не устраивало.

А Волчица, сама того не зная, подливала масла в огонь:

— Чтобы стать зверем, первушник должен доказать, что достоин. Помнишь, тебе говорили, что сильные прималы получают право отправиться в столицу?

Остальные звери кивали, а Мордаш сидел, как и я, погруженный в свои мысли.

Хильде же, видимо, показалось, что она пробила брешь в моей обороне:

— А быть зверем, достойным своей меры? Это тоже великая заслуга, — и она чуть махнула головой в мою сторону, — Как твой барьер, например.

Я удивленно переспросил:

— Что барьер?

Все звери восхищенно глянули на меня, и это чуть смутило. Я видел в этом лишь кандалы, но они же смотрели так, будто мне медаль вручили.

— Это — величайшая честь! — с придыханием сказала Волчица, — Вожди, достигшие шестой ступени, с гордостью принимают барьер. Это значит, что они достойны той меры, какую им определило Небо.

Она так и продолжала мне эту проповедь, а я чуял, как разгорается внутри злость, и старался чуть охладить ее. В Инфериоре не только нули и первушники погрязли в своем рабстве, тут и звери с не меньшим энтузиазмом сами в наручники просятся. Да еще и таскают их с честью.

По словам Хильды получалось, что я должен гордиться звериной мерой, и не желать большего, чем отмерило Небо. А если высшая мера, то есть человек, захочет подарить мне такое право, то при переходе Небо все равно решает, достоин я или нет.

Короче, если погиб зверь при повышении меры, значит, был не достоин.

Тут Хильда зашептала еще тише, опасливо поглядывая наверх и на всякий случай осенив себя знамением.

— А ведь человек тоже, говорят, закрыт.

Все вслушивались, жадно пожирая Хильду глазами. Особенно Губа — тому было все равно, что она рассказывает, он и так был готов ее съесть.

— Но там уже само Небо решает, может ли человек вознестись, — дрожащим голосом произнесла Волчица.

И она, и все звери вокруг считали это страшной тайной, и я едва сдержался, чтоб не усмехнуться. Тоже мне тайна. Это я уже слышал, что и приоры, и даже прецептор закрыты барьером.

Насмотрелся я на одного такого в Клоаке, который с честью таскал барьер. Плюнул на все и в демоны подался, развязал войну во всех мирах.

Я почуял, что если Хильда и дальше будет меня так убеждать, то сорвусь. Ну не мог я вот так принять эту данность, по чужой воле надеть на себя оковы. Побывал я уже в рабах, и с меня хватит.

Свою свободу я просто так отдавать не хотел.

— Ладно, — я поднял руку, — Хватит разговоров. Назначаем дежурных, и спать.

Мне нужно было успокоиться. Я понимал, что завтра еще есть целый день, и можно будет еще поспрашивать Мордаша. Заодно разузнаю, какое же место Абсолют занимает во всей иерархии.

Все потихоньку разлеглись, рядом со мной ворочался Мордаш. Он предпочитал держаться поближе, видя во мне защитника.

Лежа на траве, я развернул свитки, которые дал оракул Хамизи. От меня не ускользнуло, как недовольно поморщилась Волчица, сидящая в полуметре — ее очередь была нести дежурство.

На одном листе было изображено, как я понял, какое-то событие из священного писания. Версия нулей или зверей тут была, ни Мордаш, ни даже Хильда не знали, потому что слов не было. Такого рисунка до этого Волчица не видела.

Я пытался рассмотреть в свете костра блеклый рисунок, почти стершийся в нескольких местах. Большая группа маленьких человечков стояла перед… кхм, думаю, это точно ангелы. Крылатые высокие создания передавали коротышкам что-то, похожее на свиток, и те протягивали руки.

Но один коротышка стоял в стороне. Отвернувшись, он не участвовал в общем ажиотаже, и только протягивал руки вверх, словно молился. Ну, ясно, наверняка в этом и был посыл рисунка, потому что тут часть рисунка была стерта от времени. Кому он там молился? Абсолюту?

Что я должен был тут увидеть, сообразить не мог. Но, по словам оракула, сын вождя Тинаш стал сам не свой, когда увидел этот рисунок.

А еще второй свиток. Карта, и тоже древняя. Тут Хильда все же помогла, сказав, что здесь изображена часть Гор Ящеров.

— Я прошла горы, ориентируясь на Слезу Каэля. Глубоко не заходила, — она покачала головой, — Прошла, и слава Небу.

Вот только карта тоже была бесполезна. Названия и половина пометок стерты, лишь деревня Куниц проглядывалась на самом краешке, по которой Волчица и поняла, что тут изображено.

Она только указала на одну точку:

— Вот это, кажется, самая высокая гора. Я ее там хорошо видела.

— Значит, нам туда?

— Надеюсь, что нет. Не дойдем.

Я только хмыкнул. Сколько раз уже слышал эти слова «не пройдем».

— Хамизи вроде сказал, что Тинаш перерисовал себе эти свитки, — сказала Хильда.

Все вокруг уже сопели, и Волчица придвинулась, коснувшись моего плеча бедром. Обхватив руками колени, она сидела и задумчиво смотрела на костер.

— Я и днем рассматривал, — вздохнул я, — Ни хрена не понятно.

Хильда грустно уперлась лбом в коленки.

— Ну, кое-что я там увидела.

Я пристально посмотрел на нее, пытаясь надавить взглядом. Все же я доверял Дикой безоговорочно, и мне было больно думать, что она что-то скрывает.

— Не хочу, Марк, чтобы ты погиб. Звери и так не выживают, поднимаясь в меру человека. А еще и этот барьер…

— Хильда, — только вздохнул я, понимая, что мне нечем крыть. Ну, на хрена она влюбилась? Все равно же уйду.

— Один раз я уже думала, что потеряла тебя, — начала она, а потом протянула руку и подкинула в костер еще дровишку, — А, зверье твое пустое! Считай давай, сколько там этих карликов на рисунке!

Их было тринадцать.

И тринадцатый карлик стоял в стороне, на его груди было что-то нарисовано, только почти стерлось. Скорее всего, сердце, ну, а что там еще может быть?

Впрочем, больше мне ничем это не пошло на пользу. Информации не прибавилось. Ну, тринадцатый, хорошо… Сердце пылает в груди, отлично… Молится кому-то, ну просто супер!

Но кто все эти существа на рисунке, и что тут увидел Тинаш?! Ангелов-то я узнал, а вот эти низкорослые… Звери, первушники, нули?

Хильда так и сидела, не отводя глаз от пламени костра, и я, свернув свитки, собрался засыпать. Моя очередь дежурить будет только рано утром, на заре.

Повинуясь внутреннему порыву, я спросил Хильду:

— Что твоя вера говорит об Абсолюте?

Волчица вздрогнула, потом покачала головой:

— Наше дело небольшое, звериное. И в замыслы Неба мы не лезем, — она взяла тонкую палочку, стала ворошить угли, — Нам бы тут, внизу, на судьбу повлиять…

— Я же вижу, ты что-то знаешь.

Она усмехнулась:

— Глазастый какой, — Волчица совсем снизила голос, — Считается, что Абсолют — это вершина столба духа…

— Ну, я так и думал, — сказал я, лежа с закрытыми глазами, — Высочайшая мера.

— И наверняка за высочайшим барьером, — задумчиво добавила Хильда.

— И кто бы мог поставить такой барьер?

— Спи давай, Марк.

Приятно, когда твое имя вот так называют. По-домашнему, обыденно, будто мне с утра в школу или на работу надо, и она волнуется, что я не высплюсь.

***

Неясное чувство тревоги разбудило меня еще до рассвета. Я открыл глаза, понимая, что мои чувства обострились до предела. Талисман Рычка нервно подрагивал на груди, щекоча кожу.

Стихии без моего повеления плавали в пространстве, пытаясь охранять сон хозяина, и они же посылали тревожные знаки в разум. Не двигаясь, я выслушал все, что они мне говорят.

Ночной воздух очень холоден, даже не смотря на то, что небо уже тронула заря. Только рядом со мной источники тепла: потухший, но с раскаленным тлеющим сердцем костер, и сопящие, прогретые внутренним теплом, живые тела.