Пару раз пришлось прятаться от парящих вдалеке птиц, похожих на летучих мышей. С нашего убежища было плохо видно, как они выглядят, но судя по гребням на головах, наверняка какие-нибудь птеродактили. Других летающих ящеров я припомнить не мог.

В который раз я поражался, как выборочно работает память. То, что занимало важную эмоциональную часть моей жизни, почему-то стиралось. А то, что казалось какой-то нелепой мелочью, почему-то помнилось.

Странно, что я не забыл свои навыки телохранителя. Хотя и там с провалами — лица земных наставников были для меня если не пустыми пятнами, то прочно заменялись лицами тех, кто учил меня уже в Инфериоре. Скорпионы, Серые Волки, Рогачи…

Мой земляной сканер стал такой же привычной вещью, как зрение или слух. В этих горах нельзя было ни на секунду расслабляться — все вокруг норовили нас съесть.

А вот когда мы увидели черепаху, это было потрясающим зрелищем, хотя после виденных мной в Проклятых Горах Апепов это могло показаться мелочью.

Мы как раз спустились с одной из возвышенностей, и собирались пройти через овраг по насыпи, оставшейся после обвала. И вот эта самая насыпь, груда камней, пришла в движение и послышался утробный рокот.

А ведь я даже ничего не почуял до того момента, как не заметил искры, глушащие опасность.

Показалась огромная голова с клювообразным ртом, красные глаза. Сопящие ноздри, в каждую из которых можно было пройти в полный рост, подняли вокруг пыльную бурю.

Как это ни странно, десятник среагировал быстрее всех и драпанул так, что поднятая пыль завихрилась следом за ним.

— Бежим!!! — крикнул я и, подправляя Тружу, понесся вслед за Губой.

В панцирь этой черепахи легко можно было бы припарковать фуру, да еще место останется. Уродливые наросты на нем имитировали горные породы, и я с ужасом понял, что мой сканер даже не отличил твердую органику от камня.

А постоянно пробивать чувством стихии глубже в грунт никакой меры не хватит.

Я даже не рискнул посмотреть, какая ступень у животного — мое чувство опасности завопило сиреной, едва я подумал об этом. Обычная логика подсказывала, что наверняка у неповоротливой черепахи особые методы атаки.

Нам пришлось некоторое время бежать вдоль оврага, подальше от огромного монстра. И довольно вовремя — далеко позади нас осыпался целый пласт грунта, и все это одним волевым усилием черепахи.

Я даже не представлял, насколько сильно она владеет магией. А уж перехватывать бы стихию точно не рискнул. Даже та каракатица, с которой я сражался, когда охранял караван купца Дидрича, наверняка послужила бы этой твари легким обедом.

Оставалось благодарить Небо, что она медленная, как… как черепаха.

***

Мы так и не дошли до той вершины, и пришлось ночевать в небольшой пещере. Пришлось тщательно проверить ее на предмет наличия всяких хищников, прежде чем расположиться внутри.

Не хотелось бы просто так войти в пасть какому-нибудь гигантскому хамелеону, притворившемуся горой.

— Ладно, если пасть, это не стыдно будет, — заржал Губа, — А то у Речных Бобров есть сказка, как их первый предок получил силу.

Тружа, услышав, засмеялся, и я с интересом уставился на них. Помнится мне, у всех стай истории примерно одинаковые — гонятся враги или монстры, первый предок встречает дух стаи, и тот наделяет силой.

После тяжелого дня, когда мы несколько раз чуть не умерли, моя душа тоже желала посмеяться. Это делало то ощущение, что мы все еще живы, в десять раз слаще.

Губа расслабленно опустился перед горкой хвороста, который мы собрали возе пещеры, и добывать огонь. Вызвать открытое пламя я не мог, но старательно сконцентрировался на трущейся палочке — как сказал десятник, это поможет.

Десятник, поддувая под палочку, начал:

— Короче, первый Бобер бежал по берегу, спасаясь от монстров речных, и увидел, как огромное животное грызет огромное дерево.

— Смотрю, там все было огромное, — усмехнулся я.

Губа с Тружей заржали еще сильнее, а потом десятник, утирая слезы, все же продолжил:

— Бобры рассказывают, что их предок попросил убежища, и Великий Бобр спрятал того в своей пасти на целую ночь, — тут Губа сделал паузу, и многозначительно добавил, — Так говорят Бобры.

Тружа снова прыснул, и мне тоже было сложно сохранять серьезное выражение лица. Так бывает, когда кто-то рассказывает анекдот, и толком сказать ничего не может, а уже смешно.

— Но мы-то знаем, где прятался их первый предок, — Губа неожиданно серьезно закивал головой, — Великий Бобр сам не знал, что у него… — и десятник не удержался, сорвался в хохот, — …у него! А-ха-ха! Зудело у него там… Всю ночь, представляешь?!

Я тоже рассмеялся до слез, представляя, где зудело у Бобра, и оглядывая пещеру. Да, не красит доблестного рыцаря такая честь — оказаться в заднице у дракона.

— Ладно, дежурим по очереди, — кивнул я, — На заре поднимаемся на вершину.

— Главное, чтоб девка твоя жива была.

Я усмехнулся. В этом мне даже сомневаться не приходилось. Талисман на груди чётко подсказывал мне, что все ещё живы. И Хильда, и рыжая Кицунэ.

— Об этом даже не задумывайся, — сказал я, потирая в пальцах скрутку волос.

Сначала мне казалось странным, но я давно привык, что даже Рычок отзывался так, будто где-то просто ждет меня…

Глава 20. Пустота

На рассвете мы вступили на великую гору. Сначала подъем ничем не отличался от десятков других склонов, по которым мы шли до этого, а вот потом…

— Не нравится мне это место, — Губа крутил головой и часто с сомнением оглядывался назад.

Тружа снял повязку с глаза и жмурился, но уже смотрел им.

— Это как… Даже не знаю, мастер, — Пчелёныш пожал плечами, — Как возле Долины Тысячи Ручьев у нас в Шмелином Лесу.

— Точно, — кивнул Губа, — Туда только подходишь, и сразу чуешь, что лучше не соваться дальше.

Я с интересом глянул на них.

— Что за долина такая?

— Ты же был там, Белый.

На мое удивленное лицо последовал ответ:

— Ну, опарыши медовые! Ты же яйцо у духов леса оттуда стащил.

Теперь я понял, о чем они говорили. Да, место, где строили свое гнездо шершни, сквозило опасностью, но здесь я этого не ощущал. Зато чувствовал другое — некий душевный подъем, будто горы мог свернуть.

И чем выше поднимались, тем острее было это чувство. Словно что-то звало меня наверх…

— Стой, — сказал я и присел на камень. Следовало успокоиться и взять себя в руки.

Хватит уже ходить по чужой указке, пора думать своей головой.

Я выпустил наружу все стихии, пытаясь прощупать все вокруг. Ничего, только камни, камни, камни…

Впрочем, когда я рискнул залезть чуть поглубже, где-то в толще мне отозвался ярким сиянием аурит. Я только пожал плечами — странно, что сюда не отправили толпы рабов добывать бесценный металл.

А, впрочем, когда я ощутил движение породы чуть в стороне, понял, что в некоторые места действительно лучше не соваться.

Я вскочил и, приставив палец к губам, ломанулся к ближайшим крупным валунам в поисках укрытия. Губа с Тружей, вытаращив глаза, кинулись за мной и плюхнулись рядом.

— Тихо, — прошипел я, чувствуя, как начинается землетрясение.

Через некоторое время показалось, что сверху движется земля. Грохот, пыль, перекатывающиеся обломки. Выглядело это, будто начался обвал, только груда камней не вниз катилась, а вбок по склону, нарушая законы физики.

Огромная змея, даже не знаю, сколько десятков метров в обхвате, ползла по склону. Её тело от веса глубоко погружалось в твердый грунт, превращая в крошево валуны и скалы. Да уж, на самой большой горе и животные под стать — меру этого животного я смотреть не рискнул.

Отколотые куски скал скатывались вниз, и нам оставалось только благодарить Небо, что они пролетали мимо. Один такой обломок мог спокойно раздавить наше укрытие.

— Храни нас Небо, храни нас Небо… — расслышал наконец я шепот Тружи, когда земля перестала трястись и грохот удалился.