— А почему она умерла?

— Я знаю: из-за меня… Ты достаточно часто и жестко объясняла мне это. Ты говорила, что я лил кипящее вино в хрусталь. И тонкий хрусталь должен был разбиться. Но я не раскаиваюсь, мать. Нет, я не раскаиваюсь… Потому что Гель была моей…

— И умерла?

— Да. Не стань она моею — быть может, она была бы жива и сегодня… Пусть лучше она умерла.

— Так и случилось. А Фредер её сын…

— Что хочешь ты сказать этим, мать?

— Если бы ты не знал этого так же хорошо, как и я, ты бы не пришел сегодня ко мне.

Джо Фредерсен промолчал.

— Фредер часто приходит к тебе? — спросил он после паузы.

— Да.

— Он ищет у тебя помощи против меня?

— ОН верно нуждается в ней, Джо.

Молчание. Джо Фредерсен поднял голову.

— Я потерял Гель, мать, — сказал он. — Фредера я не могу потерять.

— Ты разве должен бояться потерять его?

— Да.

— Тогда меня удивляет, — сказала старая женщина, — что он раньше еще не нашел дороги ко мне.

— Он очень болен, мать.

Старуха сделала быстрое движение, точно желая подняться.

— Когда он недавно был у меня. — сказала она, — он был здоров, как цветущее дерево. Чем он болен?

Джо Фредерсен встал и принялся ходить взад и вперед по комнате.

— Я не знаю, — сказал он внезапно, — как могла эта девушка войти в его жизнь. Я не знаю, как она приобрела эту ужасную власть над ним. Но я сам слышал, как он ей сказал: «У моего отца нет больше сына, Мария».

— Фредер не лжет, Джо. Значит, ты уже потерял его.

Джо Фредерсен не отвечал. Он думал о Ротванге. Тот сказал ему те же слова.

— Ты по этому делу пришел ко мне, Джо? — спросила его мать. — Тогда ты мог бы не беспокоиться. Фредер, сын Гель, да. Это значит, что у него мягкое сердце. Но он и твой сын. Джо. Это значит, что череп у него стальной. Ты лучше других знаешь, Джо на что способен человек, чтобы получить женщину, которую он хочет. Что ответил ты мне, Джо, когда я хотела удержать тебя от Гель?

— Я не помню.

— А я помню, Джо. Я помню все. Ты сказал: «Я не слышу ни одного слова, которое ты говоришь. Я слышу только: Гель. Если бы меня ослепили, я бы все-таки видел Гель.» Фредер твой сын. Что, ты думаешь, ответил бы он мне, если бы я сказала ему: «Оставь девушку, которую ты любишь.»

Джо Фредерсен молчал.

— Будь осторожным, Джо, — сказала его старая мать. — Я знаю, что значит, когда глаза твои становятся холодными, как сейчас, и когда ты бледен, как камень. Ты забыл, что любящие святы, даже тогда, когда они ошибаются, Джо.

— Я должен вернуть себе моего сына, — сказал Джо Фредерсен, — я надеялся, что ты мне поможешь в этом, и ты была бы, конечно, самым мягким средством, которое я мог выбрать. Но ты не хочешь, и я должен поискать других средств.

— Ты говоришь, что Фредер болен?

— Он выздоровеет!

— Ты хочешь, значит, продолжать идти своим путем?

— Да.

— Я думаю, Джо, что Гель заплакала бы, если бы услышала твои слова.

— Быть может.

Ротванг сидел возле Марии, опустив голову на руки.

— Ты не хочешь ответить мне, Мария? — спросил он.

Молчание.

— Слышишь ли ты вообще, что я говорю тобою, Мария?

Молчание…

— Я отлично понимаю тебя, Мария, ты ненавидишь меня, потому, что я держу тебя взаперти. Но разве это моя вина? Я сказал тебе, что я действую по поручению Джо Фредерсена, который хочет разлучить тебя со своим сыном. Джо Фредерсен украл у меня жену, которую я любил. Гель умерла — умерла от противоречия своей жизни, но она любила его. Ты похожа на Гель, Мария, поэтому я люблю тебя. Если бы я открыл тебе двери, ты осталась бы со мною по своей воле, Мария?

Молчание.

— Я не взываю к твоей любви, Мария: Что знает девушка о любви. Нет, я прошу только жалости. С тех пор, как я узнал тебя, образ Г ель снова проснулся во мне, и я стремлюсь стать добрым. Но все источники добра давно засыпаны во мне, Мария. Я думал, они умерли. Но они только погребены заживо. Хочешь помочь мне стать добрым Мария?

Молчание.

— Правда, я знаю, нет на земле ничего безжалостнее женщины, которая любит одного. Капля крови на пальце её возлюбленного волнует ее больше, чем гибель миллионов людей.

Молчание…

Ротванг встал. Он тяжелыми шагами начал ходить по комнате взад и вперед. Внезапно он рассмеялся.

— Слава Богу, — сказал он, — твоя сестра сговорчивее тебя.

Глаза Марии широко раскрылись.

— Моя сестра?

— Да, твоя сестра.

— Вы видели мою сестру?

— О, более того, Мария.

— Вы знаете, где она?

— Это было секретом, Мария?

— Почти полгода, — сказала Мария. — отец и я ничего больше не знаем об Анели. Мой отец любил ее больше всего на свете. И с тех пор он больше не смеялся. Но если бы кто-нибудь сказал ему, где она, я уверена, он снова научится быть веселым.

— Не думаю, — медленно ответил Ротванг.

Испуганные глаза Марии спросили: почему же?

Ротванг усмехнулся.

— Сегодня ночью, быть может, уже сейчас, твоя сестра, которая так похожа на тебя, говорит в оставленных копях, где прежде говорила с рабочими ты. Но она не проповедует любовь и примирение, доверие и терпение. Она зовет рабочих к восстанию против Джо Фредерсена, потому что Джо Фредерсен желает спровоцировать это бессильное восстание.

— Они не последуют за нею, — пробормотала Мария.

— Они обязательно последуют за нею. Разве не слушались они тебя?

Твоя сестра и ты — вы похожи друг на друга, как две капли воды. Она носит твое платье. Её волосы причесаны, как у тебя. Её голос звучит, как твой голос. Как могут люди темных копей отличить вас, если даже Фредер, который любит тебя, Фредер, который лежит сейчас в Новой Вавилонской Башне…

— Фредер?!

— Да, мое дитя. Он встретил твою красивую, любезную сестру у своего отца. Быть может, даже в его объятиях. Он не сомневался ни минуты в том, что это была ты. Он был так твердо убежден в этом, что заболел.

Мария плакала. Её лицо было смертельно бледно.

— Ради Бога, ради Бога, пустите меня туда!

— Куда?

— В собрание рабочих.

— Нет, Мария.

Она подошла к нему совсем близко.

— Прошу вас, — сказала она дрожащим голосом, — прошу вас, именем вашей покойной жены, которая любила вас…

— Ты не знаешь, чего ты требуешь, Мария, — ответил Ротванг. — Двадцать лет, двадцать лет уже я ожидал часа, когда насытится моя вечно голодная ненависть к Джо Фредерсену.

Сейчас время настало. Из глубин вырываются черные потоки, которые сметут незыблемый, казалось бы, фундамент Метрополиса. Джо Фредерсен ошибается, воображая, что рабочие успокоятся, разбив машины, взорвав заводы, разгромив магазины. Потоки рабочих знают лучший путь. Его покажет им твоя сестра. Дом Сыновей — вот что будет их целью.

Мария протянула вперед руки, точно не хотела ничего больше слышать, ничего больше знать. Дрожа всем телом, она сказала с выражением бесконечной жалости.

— Бедный человек. Ах, бедный ты человек.

И слезы потекли по её щекам.

Ротванг бросился к ней.

— Ты плачешь обо мне, Мария?

— Да, — сказала девушка.

Минуту оба молчали. Затем Ротванг сказал, точно пробуждаясь от сна:

— Пойдем, Мария, я открою тебе двери.

Повернувшись, чтобы идти, он слышал за собою её прерывистое дыхание.

Но внезапно он остановился. Его глаза хотели, казалось, пронзить темноту комнаты. Он сказал:

— Ты слышишь, Мария? В этой комнате кто-то чужой.

— Да, — спокойно сказал чей-то мужской голос.

И руки Джо Фредерсена протянулись к шее Ротванга, который осмелился пожелать обмануть его.