— Брингер произнес решительно:

— Нет.

— Вы не даете слова?

— Я даю вашему Высочеству слово, что всеми средствами, мне доступными, буду стараться чтобы преследуемый вами человек мог благополучно бежать. Так как и жизнь этой женщины, которую вы намереваетесь убить, в зависимости от поимки беглеца, то естественно, что я приму все меры, чтобы помешать вашим намерениям и планам!

— Раджа прищурился и покачал головой.

— Это с вашей стороны весьма рыцарский поступок, — произнес он любезно. — К сожалению, он — глуп. Вы заставляете меня принимать контрмеры… Но всяком случае, я вынужден просить вас, господин Брингер, пока отложить ваш отъезд.

— То есть, иными словами, я — ваш пленник!

— К чему громкие слова?.. Я радуюсь, имея вас своим гостем и прошу не лишать меня преждевременно этого удовольствия. Я рассчитываю сделать ваше пребывание здесь настоль приятным, чтобы вы не вспоминали об отъезде. К сожалению, я должен на некоторое время уехать; считайте себя хозяином моего палаццо. Рамигани останется в вашем распоряжении. Если у вас появится желание начать строить гробницу, то скажите ему только одно слово. Я надеюсь, что все образуется. До свидания, господин Брингер…

— Раджа скрылся, дверь захлопнулась за ним. Брингер глядел ему во след. «Я должен был схватить его за горло», — подумал он, но как-то апатично.

Брингер стоял неподвижно у мраморного стола. С потолка по-прежнему лилась струя света.

Дверь отворилась и вошел Рамигани.

— Чего тебе?

— Господин послал меня к тебе, саиб, узнать о твоих распоряжениях?

— Где он?

— Он только что покинул дворец, саиб.

— Прикажешь, саиб?

— Ничего!

Индус приложил руки ко лбу, глубоко поклонился и скрылся.

Брингер сел и задумался.

Михеля Брингера вернул к действительности аромат амбры. Он поднял голову. В комнате не было никого. Казалось, как будто никто и не входил сюда. Тем не менее по стенам кругом горели жёлтые свечи в бронзовых бра, будто сами собою зажёгшиеся.

В узком стенном шкапике висел на трех цепях сосуд тёмного металла. Из него подымались, теряясь под невидимым сводом, лёгкие облака дыма.

Он встал и направился в спальню. И там горел огонь. Вечер наступил незаметно. В окна глядела тьма.

На маленьком столике стояла низенькая золотая вазочка с фруктами и чаша с холодным, как лёд, вином. Брингер чувствовал жажду, но не стал пить, не желая прерывать хода своих мыслей.

Он пришел к заключению о необходимости подчиниться. Бессмысленно было бы бежать, не зная местности, без денег. Он был, ведь, в плену.

Но, находясь во вражеском стане, Брингер не хотел оставаться бездеятельным. Следовало найти уязвимое место противника. Следовало ознакомиться с обстановкой и изучить границы своей темницы. Времени терять было нельзя.

Возможность бегства через окна дворца исключалась; окна спальни выходили на тигровый двор, окна зала упирались в какую-то глухую стену; кабинет освещался лишь через купол.

И еще следующее вспомнилось Брингеру: три раза проходил он через весь дворец, и каждый раз все новыми путями. Раджа и его неточный, но верный Измаил, каждый раз прибегали к бесконечным лестницам и ходам, дабы не дать ему ориентироваться в расположении дворцовых покоев.

Брингер решил сам отыскать себе кратчайшую дорогу к озеру.

Он сунул в карман компас и карманный фонарик.

Неслышно притворил за собою дверь и стал осматриваться. Направо и налево простирался сводчатый зал; листовидные своды покоились на бесконечном ряде мраморных колонн. Кругом не было ни души. Брингер прислушался. Мертвую тишину нарушал еле уловимый металлический звон. Казалось, будто в бесконечной дали падали серебряные шарики в серебряный таз.

Воздух был напоен сладким ароматом летней ночи, притаившейся в ожидании грозы.

Стараясь ступать как можно тише, начал Брингер свой путь. Взяв вправо и отсчитывая колонны, он на девяносто девятой обернулся; свет за ним погас.

— Рамигани, — позвал он. Никто не отвечал.

— Рамигани! — повторил он еще.

Царило прежнее молчание.

Только свет убывал понемногу, охватывая Брингера непроглядной тьмой.

Тьма точно давила и хотелось протянуть руки, чтобы оттолкнуть ее.

Брингер пустил в ход свою лампочку: острая игла света пронизала тьму, но не в состоянии была осветить ее. Он направил луч на пол, ровный и гладкий, как зеркало. Двинулся вперед, твердо решив дойти начатый путь до конца. Он чувствовал в себе холодную ненависть и глубокое презрение к этим восточным комедиантам. Хотелось увидеть, до чего они дойдут в своих фокусах.

Он погасил фонарь. Нужно было сберечь свои средства для более важного момента. Осторожно ступая, с вытянутыми вперед руками, пошел он дальше.

Пройдя шагов сто, Брингер остановился. По гулу своих шагов и эху, он сообразил, что попал в какое-то другое помещение — весьма высокое. Над его головой чернела давящая тьма, точно спокойная вода глухой ночью. Может быть, это был беззвездный свод неба.

Вдруг ему показалось, точно кто-то вздохнул вблизи.

— Есть тут кто-нибудь? — спросил он тихо.

Мертвое молчание было ответом на его слова. Но лишь только он сделал шаг, как опять раздался подобный же вздох. Ему показалось даже, что чье-то дыхание коснулось его затылка и чья-то рука — лица.

Он зажёг фонарь.

За его спиной, у подножья колонны, сидела на корточках обезьяна. Глаза зверя смотрели прямо на Брингера.

Он посветил вокруг себя фонарем и увидел, что находится у основания невероятно широкой лестницы, краев которой не было видно.

На ступенях этой лестницы сидели сотни обезьян. Некоторые висели на волютах колонн. Они спали, но теперь стали постепенно просыпаться и скрюченные тела животных точно оттаивали от загрязнённого мрамора ступеней. Медленно, спокойно приближались они к человеку, блестя в полосе света белыми зубами. Громадное стадо их росло и ширилось.

Брингер прошел между ними и стал подыматься по лестнице. Наверху мерцал какой-то слабый свет. Он направился туда.

Стадо пошло за ним. Брингер слышал шум их шагов и прыжков. Они держались на определенном расстоянии. Медлил он, медлили и они; ускорял он шаги, и они шли быстрее.

— Если я побегу, — подумал Брингер, — то и они побегут!

Чувствуя страшную ненависть к следующим за ним животным, он завернул свет и спрятал фонарь. Напрягая мускулы постоял Брингер несколько минут без малейшего движения.

Он слышал, как преследователи удалялись. Черная бездна поглотила их. Они скрылись.

Брингер выпрямился. Он чувствовал, как сорочка прилипала к телу. Дрожь — от холода или жары — пробирала его.

Дойдя до верху, он увидел себя в преддверье храма и вошел в него, как входят в тихо струящуюся воду. Он не дышал, нет, он пил этот холодный воздух, веющий между сотнями колонн.

Брингер шел поэтому, наполненному индийскими богами храму, подавленный видом чуждых ему идолов, любопытствующий, обозревающий святыми, для него не святые, чувствуя в них врагов и сам враждебно к ним настроенный.

Среди этих божеств, казалось, пространство и время потеряли свое значение и смысл. Глаза богов двигались в свете, сияли, сверкали и глядели ему вслед. Тени росли и подымались, как будто бесчисленные стаи призраков танцевали между колонн.

Брингер провел рукою по мокрому от пота лбу. Его глаза искали выхода из этого безумного хаоса и не находили. Побежав вперёд, он неожиданно узрел нечто, от чего кровь застыла в жилах.

Он задыхаясь смотрел на существо, находящееся перед ним.

Прислонясь к колонне, сидел, скрестив руки и ноги, скелет, обтянутый коричневой кожей, словно пергаментом. Но этот скелет жил: почти под голыми ребрами билось сердце и сияли глаза из орбит черепа. Сияли огнем ненависти, фанатическим презрением к человеку западного мира.