— Дальше, — сказал Джо Фредерсен после паузы.

— Или допустим, в один прекрасный вечер твой сын захочет посмотреть, как пляшут девушки в Иошиваре… и среди этих девушек будет Мария… Как ты думаешь, что подумает Фредер?

— Он подумает, что началось светопреставление или решит, что сам он сошел с ума.

— Но весьма вероятно, что он в твоем смысле исцелился бы… Неправда ли?.. При виде развенчанного своего божества?..

— Я думаю, ты можешь многое, Ротванг… Но душа этой девушки под двойной защитой — ее хранит и сама Мария, и любовь к ней Фредера.

— Я знаю, я никогда не решился бы посягнуть на душу Марии.

— Тогда я не понимаю тебя.

— Этого и не требуется. Я назвал тебе единственное верное средство отозвать своего сына с пути, на который привела его эта маленькая святая. Если ты решился, предоставь мне применить мое средство и не заботься ни о чем.

— Хорошо, — сказал Джо Фредерсен с побледневшим лицом.

И точно боясь, что он пожалеет о своем слове, если останется здесь еще хоть минуту, он молча повернулся, чтобы идти.

Ротванг не провожал его. Только улыбка, тонкая улыбка великого изобретателя следовала за Джо Фредерсеном, пока он скрылся из виду.

Затем Ротванг отошел от стены, прислонившись к которой он стоял. Он протянул руку, и свет маленькой электрической лампочки потух.

* * *

Ты должен уйти, милый — сказала девушка, и нежность её улыбки скрасила её слова.

Он умолял ее, как мальчик: еще пять минуток — еще две — еще одну минутку! Но кроткие руки Марии все же убедили его, хотя он и не понимал, как можно оставить ее в этих хмурых коридорах и вернуться одному на улицы города.

— Не забудь, — сказала она, покраснев, — что уже почти утро. Я не хотела бы никого встретить, я не хотела бы объяснять кому бы то ни было то, что самой мне кажется чудом…

И он, наконец, оставил ее.

Мария оставалась стоять неподвижно, пока не заглох шум его шагов. Тогда она глубоко, глубоко вздохнула и наклонилась, чтобы поднять маленький фонарик, который светил им.

Внезапно она насторожилась. Какой-то звук достиг её ушей.

Что это было? Казалось, под ногами человека оторвался камень, скатился куда-то вниз и остался лежать там.

Но, наверное, она ошиблась, или же камень, утомленный своим тысячелетним покоем, сам покатился, чтобы снова застыть. Здесь не могло быть никого, никого, кроме нее.

Почему же была она испугана? Она улыбнулась, подняла лампу спокойно повернулась, чтобы пойти, — чтобы пойти в город рабочих, который так хорошо был известен ей.

— Фредер, — произнесла она тихо. И еще раз: — Фредер.

Прислушиваясь, она остановилась. Тут было эхо? Нет. Это не могло быть эхом.

Чуть слышно откуда-то донеслось:

— Мария!

Она быстро обернулась, испуганная: неужели же он вернулся?

— Фредер, — позвала она.

Прислушалась… Никакого ответа!

— Фредер!

Ничего…

Но внезапно — легкое дуновение воздуха, от которого зашевелились волосы на её затылке. Точно ледяная рука погладила её спину. Легкое дуновение прошло по низкому коридору, точно мучительный глубокий вздох, который не имел конца.

Девушка стояла тихо.

Никакого ответа. Но в глубине коридора, по которому она должна была пойти, несомненно кто-то крался: ноги в мягких туфлях на суровых камнях. Это было — да, это было странно… Подкарауливал ее кто-нибудь? Человек приближался. Пусть он пройдет мимо? Да.

Налево от нее тянулся длинный коридор. Она хорошо не знала его, но она и не хотела идти этим коридором. Ей надо было только подождать, чтобы прошел тот человек, тот странный человек.

Она потушила лампу и осталась в полной тьме, прислонившись к стене чужого коридора. Она ожидала, она затаила дыхание.

Она слушала: крадущиеся шаги все приближались. Вот они уже здесь. Теперь они должны были — должны бы были пройти мимо. Но нет! Они остановились. Шаги остановились в том месте, где отходил коридор, в котором она стояла, и, казалось, ждали.

Кого?… Ее?

Решившись, наконец, она бросилась бежать. Она спотыкалась — и вставала, она натыкалась то на одну, то на другую каменную стену, она была вся в крови, потянулась к пустоте, упала, со стоном вновь поднялась…

Давно выпала из её рук лампа. Она прикрыла уши руками, чтобы не слышать шагов, крадущихся шагов, которые снова приближались к ней.

И внезапно она увидела на каменной стене свою огромную тень; за ней был свет, за ней стоял человек!

С диким криком, разрывавшим ей горло, она снова бросилась вперед, не оглядываясь, подхлестываемая светом, подгоняемая длинными, мягкими, упругими шагами.

Она бежала и кричала:

— Фредер, Фредер!

Она оступилась, упала. Перед ней была лестница. Замшелые ступени. Она поднялась по ней.

Тут был конец! Лестница заканчивалась каменной, подъемной дверью.

— Фредер! — застонала девушка. Она уперлась в дверь головой и руками. — Фредер!

Подъемная дверь поднялась, упала с грохотом назад.

Внизу — у подножья лестницы — раздался смех.

Там стоял человек с белыми, как снег, волосами. Мария потеряла сознание.

Метрополис. Индийская гробница<br />(Романы) - i_012.jpg

ГЛАВА VI

Метрополис. Индийская гробница<br />(Романы) - i_013.jpg

Владельца Иошивара по неизвестным причинам звали Сентябрем.

Никто из посетителей Иошивара не мог пожаловаться на малейшую невежливость хозяина, но только особых гостей удостаивал он провожал до самой улицы.

К таким гостям относился и Георг. Быть может, испытывал Сентябре уважение к белому шелку, который скрывал истомленное, мучимое болезненной дрожью, тело этого его посетителя. Быть может, боялся он, этот молодой человек с зеленоватым лицом упадет еще в самой Иошиваре и подаст повод к неприятным пересудам.

Так или иначе он провожал его тысячью поклонов, и ладони его при каждом поклоне расправлялись и сжимались вновь, как щупальца в ожидании последнего «на чай».

Георг остановился и посмотрел на Сентября.

Его охватило такое отвращение, что потемнело в глазах. Он опустил руку в карман — за последними деньгами.

Ему попалась узенькая записочка. Он посмотрел на нее неподвижным взглядом. «Геймердинг, улица 90, дом № 7, 7 этаж» значилось там.

У подножия лестницы поджидал белый автомобиль, о котором весь Метрополис знал, что он принадлежит сыну Джо Фредерсена. Георг подошел. Шофер приложил руку к козырьку.

Георг сам открыл себе дверцы, но запнулся. Кто-то схватил его за руку, в которой он держал еще бумажку.

В мягких подушках белого автомобиля сидел Олерт, и его узкая рука сдавила, как клещи, безвольную руку Георга.

— Не делайте шума. Входите, — сказал Олерт тихо.

Георг послушался. Дверцы за ними захлопнулись. Человек, сидящий возле Георга, надавил пуговицу звонка, и автомобиль бесшумно поехал.

— Еде человек, платье которого вы носите? — спросил Олерт.

Георг смотрел на него пустыми глазами. Он абсолютно не понимал, чего этот человек хочет от него. Он расслышал его слова, но вопрос показался ему бессмысленным.

Рука его, сжимаемая все крепче и крепче, невольно выпустила бумажку. Она упала на пол! Георг хотел нагнуться, чтобы поднять ее, но другой опередил его.

Он бросил взгляд на бумажку, посмотрел на Георга. И высвободил его руку, точно поняв, что этот опустошенный человек, глаза которого горели нестерпимой мукой, был неспособен к какому бы то ни было сопротивлению.

Он вынул портсигар, старательно вложил туда бумажку, где рукою Фредера написан был адрес Геймердинга, и снова спрятал его.

Олерт ставил свои вопросы в деловом тоне, без жесткости. Он старался объяснить раздавленному человеку, что его образ действий в эту ночь не будет иметь для него дурных последствий. Он просто вернется к своей машине и позабудет, что когда-либо оставлял ее. Вот и все. Он удивился, что обещание полнейшей безнаказанности не произвело никакого впечатления на рабочего № 11.811.