Мозгу и рукам нужен посредник. И посредником между мозгом и руками должно быть сердце…»

Она замолчала.

Тогда один из рабочих медленно встал, он поднял свое худое лицо с глазами фанатика, и спросил:

— А где же посредник, Мария?

Девушка посмотрела на него, и на лице её появился свет беспредельной уверенности.

— Ждите его. Он придёт.

Шёпот прошел по рядам мужчин.

Фредер, который давно уже не спал, склонил голову к самим ногам девушки.

Вся душа его звучала:

— Я хочу быть им.

Но Мария не видала его, не слыхала.

— Терпение, братья, — тихо продолжала она. — Путь, которым должен прийти посредник, далек. Многие среди вас кричат: «бороться, разрушать!» Не боритесь, братья мои, ибо это делает вас виновными. Поверьте, придет некто, кто будет говорить за вас, кто будет посредником между вами — руками и человеком, мозг и воля которого создали город. Он подарит вам то, что всего дороже на свете: освобождение без сознания своей вины.

Она встала с камня, на котором сидела. Толпа оживилась.

— Мы будем ждать, Мария, но недолго еще.

Девушка замолчала. Своими грустными глазами она, казалось, искала среди толпы говорившего… Затем она опустила голову.

Когда кругом Марии все стало тихо и заглохло эхо последних шагов, она вздохнула и вновь открыла глаза.

Тогда она увидела человека в синей парусине и в черном капюшоне, который лежал на коленях у её ног.

Она наклонилась к нему. Он поднял голову. Они посмотрели друг другу в глаза, и она узнала его.

— Ты? — сказала она тихо. — Ты — посредник? Неужто то это, действительно, ты?

— Ты позвала меня, и я пришёл, — ответил сын Джо Фредерсена.

Её дрожащая рука гладила его волосы. Но взгляд её стал печальным и строгим.

— Ты носишь этот костюм из каприза? — сказала она, грустно улыбаясь. — Если ты пришёл к нам, чтобы выдать нас своему отцу, это, конечно, не принесет тебе благословения.

Он встал, остановился перед нею.

— Так ты веришь в меня, Мария? — спросил он серьезно.

Она замолчала. Глаза её наполнились слезами.

— Прости меня, — сказала она тихо плача. — Мы так долго ждали, мы так долго тосковали. У нас уже немного сил и веры в избавление. Еще вчера я видала, как ты играл с друзьями в прекрасных «Вечных Садах». А сейчас ты здесь в костюме рабочего. Разве не могла я подумать, что это тоже игра?

— Я всегда буду носить этот костюм, Мария.

— Как сын своего отца?

— У моего отца нет больше сына, Мария.

Она испуганно посмотрела на него.

— Ты не понимаешь, Мария? — спросил он. — А ведь ты сама позвала меня на дорогу, куда я пошёл во имя твое… Ты хочешь, чтобы я был посредником между моим отцом и теми, кого ты называешь своими братьями. Но не может быть посредника между небом и адом, который не был и на небе, и в аду. Подумай, до вчерашнего дня я не знал ада. Быть, может, потому я был так жалок, когда заговорил с моим отцом о рабочих Метрополиса. Я многому учился и ничего не знаю. Я ничего, не создал и не имел цели перед собою. А тогда пришла ты и показала мне моих братьев… Ты живёшь здесь, маленькая святая?

Фредер опустил голову, положил ее на руки Марии.

— Я желала бы, но мой отец ко позволяет.

— Кто твой отец?

— Он стоит за машиной сердца.

— Грот?

— Да, Фредер. Это самый верный слуга твоего отца. Если бы случилось что-нибудь между Джо Фредерсеном и его рабочими, мой отец первый предал бы нас.

— До этого не должно дойти, — сказал Фредер.

Она подняла его голову и доверчиво посмотрела на него. По лицу её пробежала улыбка.

— Как это случилось? — спросила она, — что мы говорим друг другу ты? Как это случилось, что мы так хорошо знаем друг друга?

— Я не знаю, Мария, — ответил Фредер. — Но мне кажется, что я искал тебя всю мою жизнь. Я хочу жить и искать дорогу…

— Ко мне или к моим братьям?

— К тебе, Мария. Я не хочу казаться лучше, чем я на самом деле. Я люблю людей не из-за самих них, но только из-за тебя, потому, что ты любишь их. Я не хочу помогать людям из-за них самих, но из-за тебя, потому что ты этого желаешь. Со вчерашнего дня я пытался помочь двум людям: я подошёл к человеку, которого отослал мой отец, и я делаю работу того, чью одежду я ношу. Видишь, это начало пути к тебе. Да благословит тебя Бог!

Голос изменил ему. Мария наклонилась. Она взяла обе его руки в свои. Она смотрела на него своими кроткими глазами и улыбалась ему.

* * *

Ротванг стоял, прислонившись к стене, заложив руки в карманы своего черного сюртука и наблюдал за Джо Фредерсеном, который шагал взад и вперед по небольшой комнате, куда они удалились.

Внезапно он остановился и посмотрел прямо в лицо Ротвангу.

— Ты знал об этих собраниях, Ротванг?

Да.

— И ты ничего не сказал мне об этом?

Ротванг пожал плечами.

— Я не контрольный чиновник твой, Фредерсен.

— Нет, конечно…

Казалось Джо Фредерсен хотел продолжать, но он проглотил слова, которые были у него на губах и снова стал шагать взад и вперед.

Ротванг усмехнулся.

— Может быть, ты думал, что твои рабочие любят тебя, Фредерсен? Или что они довольны своей судьбою?

Джо Фредерсен махнул рукой, точно это совсем не интересовало его.

— Дело не в этом, — сказал он. — Дело в том… что среди них мой сын… а он единственное, что я не могу потерять.

Ротванг не двигался.

— Я боюсь, — сказал он медленно, — что ты уже потерял его.

Фредерсен побледнел.

— Ты думаешь об этой девушке? — спросил он.

— Да.

Молчание.

Затем против своего желания Джо Фредерсен хрипло спросил:

— Ты не находишь, что она напоминает Гель?

Ротванг не отвечал. Его лицо было серо, и безжизненно, как камни.

— Я знаю силу таких женщин, — продолжал Джо Фредерсен. — Этих кротких женщин с чистым, ясным лбом. Если бы позволить им, они завладели бы всем миром.

— Но ты не намерен позволить?

— Нет, Ротванг.

— Опыт с Гель, значит, не сделал тебя умнее?

Джо Фредерсен молчал.

— Помнишь, — продолжал Ротванг, — как Гель чуть не на коленях умоляла тебя не строить подземного города для рабочих? Твоя мать с этих пор никогда не подавала тебе руки. Так возмущена была она. Но Гель была более кроткой. Она плакала и просила. И, быть может, ей удалось бы победить тебя, Джо Фредерсен, если бы у нее было достаточно времени, чтобы плакать и просить. Но она умерла… и ты построил свой знаменитый рабочий город…

— Я ни разу не жалел об этом до сегодняшнего дня.

— До сегодняшнего дня… Не чувствуешь ты разве, Джо Фредерсен, что сейчас занимается новый день, или ты забыл, что Фредер сын Гель.

— И мой сын… Девушка должна быть удалена из Метрополиса!

— Ты хочешь уничтожить ее? — спросил Ротванг спокойно.

Джо Фредерсен вспылил:

— Ты с ума сошел!

Ротванг молчал. Он не двигался. Его опущенное лицо было непроницаемо.

— Фредер — все для меня, — продолжал Джо Фредерсен. Он не знает этого. Быть может, сыновья никогда этого не знают. Быть может, судьба отцов — собирать для своих сыновей то, что кажется им сокровищем. Но для молодых это тяжелые камни, не имеющие никакой цены, и они бросают их прочь. Тогда, когда умерла Гель, я не пошел за ней, как ни хотел — потому что жило дитя, которое она родила мне. Я хотел сделать это дитя самым могучим человеком мира. Вся моя жизнь имела эту лишь цель. И я не откажусь от нее, потому лишь, что кроткая молодая девушка, которая немножко похожа на Г ель, хочет взять у меня моего сына.

— Значит, ты решил разлучить их?

— Твердо решил, Ротванг!

— Но это удастся тебе одним лишь путем.

— Каким же, Ротванг?

— Клин вышибают клином!

— Что это должно означать?

— Женщина против женщины, Джо Фредерсен!

— Я не расположен разгадывать загадки.

— Допустим, — сказал Ротванг, усмехнувшись, — что твой сын снова придет на собрание в оставленные копи и увидит девушку, маленькую святую проповедницу любви и жалости… и вдруг она начнет возбуждать рабочих к восстанию!