Они танцевали, повернувшись друг к другу лицами. Настя повторяла движения Яны. Яна потрогала себя за грудь и то же самое сделала Настя. Яна провела по бедрам, и также Настя. Яна приподняла край платья, и Настя потянула платье вверх. Толпа хлопала. Яна задрала платье почти до пупка, демонстрируя всем черные стринги. И Настя подняла платье. Ее пылающее лицо закрывали волосы. Все смотрели на ее роскошные бедра и розовые трусы. Яна стала двигаться в такт музыке навстречу залу, Настя повторяла ее движения. Они как бы подмахивали в зал. Они смотрели друг на друга и улыбались. Все заорали как обезумевшие.

Зудин бежал вниз по ступенькам, держа ее за руку. Яна бежала за ними. Она кричала, что не может бежать так быстро, но они не слышали ее. Они остановились возле длинного ряда кабинок. Свет был тусклый, как в подвале. Это и был подвал. Сверху долбила музыка, от которой дрожали стены.

Дальше все было как в пьяном дурмане. Чувство контроля и осторожности изменило ему, как будто тоже хватило лишний стакан. Он обнял Настю, но Яна схватила ее за руку и увлекла в кабинку. Они стояли там, взявшись за руки, и звали его горящими во мраке глазами. Ему казалось, что из глаз его Ромашки льется любовь, что она и есть сама любовь. Яна притянула ее к себе и взялась за дверь.

— Ты с нами или посторожишь снаружи?

Он вошел, понимая, что делает выбор. Захлопнул дверь и остался с ними, как в западне.

Яна потянулась к Насте. Настя прижалась спиной к стенке кабины. Она еще боялась нового сладко душившего ее желания, но уже не сопротивлялась ему. Не отрывая глаз от губ Яны, она распласталась по стенке, выставив грудь и согнув ногу в колене.

Кабина наполнилась какой-то магией, пропиталась ей, как языческий жертвенник. Далекие, еле слышимые голоса были чем-то из другого мира, реальной была только их тяга друг к другу, поглотившая их, как омут, и шорох ползущих по бедрам платьев, и прерывистое дыхание, и запах духов, смешавшийся с запахом тел.

Яна достала из лифчика маленький пакетик с белым порошком.

— Это что? — спросил Зудин.

— Кокс, — ее улыбка притягивала как смерть.

Она насыпала порошок на тыльную сторону ладони, и резко вдохнула, запрокинула голову и затряслась. Они видели ее искаженное как у трупа лицо, но почему-то оно не казалось отталкивающим. Придя в себя, она взяла руку Насти и насыпала на нее порошок, поднесла к лицу и зажала ей одну ноздрю.

— Вдыхай, только резко.

Это возбуждало как самоубийство, которое совершается у вас на глазах. Настя вдохнула и зажмурилась. Он смотрел на них отстраненно, аморфный как желе, сосредоточенный на своих ощущениях. Но когда Яна предложила порошок ему, он мотнул головой.

Она взяла Настю за талию и поцеловала. Ее губы казались воздушными. Они не были жадными, горячими, наглыми, они не навязывались. Они были теплыми и как будто куда-то звали. Страха и стыда больше не было, победило желание. Она видела, спрятав глаза за упавшими на лицо волосами, как он смотрит на нее, и его взгляд делал ее смелее. Он разрешал ей, она ему нравилась такая. Губы Яны стали настойчивей.

— С языком? — пролепетала Настя.

— Да…

Яна взяла лицо Насти в ладони и целовала ее, едва дотрагивалась губами — встретилась нежность с нежностью. Они целовались, закрыв глаза, задыхаясь друг от друга. Яна оторвалась от нее, посмотрела на ее влажные губы, и поцеловала снова, в губы, потом лицо, шею, грудь.

Сначала он только смотрел, завидуя их нежности. Потом взял своими большими ладонями плотное тело Насти и стал мять его, немея от удовольствия. Она тонула в поцелуях и прикосновениях, отдав себя их губам и рукам. Он прижался губами к ее обнаженному плечу и закрыл глаза. Ее кожа источала удивительный аромат, несравнимый ни с чем. Она собрала волосы, чтобы открыть шею для поцелуев. Ей казалось, как будто целый сонм губ прикасается к ее коже.

— Я хочу… — пролепетали ее губы.

Она взяла его руку и стала сосать большой палец. Свободной рукой он шарил по ее телу. Яна опустилась на колени и стала целовать ее бедра. Настя подставляла себя ее разгоряченным губам, раздвигая ноги, поцелуи поднимались все выше.

Он потянул ее платье вверх, Яна стянула с нее трусы и прильнула лицом к ее бедрам, не справляясь с дыханием, как будто только об этом мечтала все время. Стала целовать лобок, как подбородок мужчины, приминая губами короткие волосы. Ее губы были невыносимо нежны, Настя таяла, раздвигая бедра все шире и опускаясь ей на лицо. Поцелуи становились все горячее, Настя сделала движение навстречу и окунулась в наслаждение. Как будто забил теплый ключ, и потекла струя, затопила до самого горла.

— О, — застонала она…

Яна присосалась к ней, как пиявка, уперла в нее остекленевший взгляд, Задвигала по-кошачьи головой, вылизывая, выедая. Было темно и душно как в склепе. За бетонными перекрытиями, как из преисподней, долбила музыка.

Зудин смотрел, вытянув шею. Было темно, но он все видел. Он видел, как кошка стала превращаться в змею, рот растягивался, чтобы вместить надувшийся как опухоль клитор, становился все шире и змеиные зубы готовы были погрузиться в мясо. Настя и так уже была напитана ядом. Яда было столько, что он сочился из пор. Она схватила Яну за волосы и потянула на себя, стала тереть себя там ее лицом. Яна поедала ее, жрала, натягивая пасть на мясистые куски.

Зудин потерял всякую способность соображать, отравленный тем же ядом. Он стянул с себя брюки и взял Настю за бедра. Она выгнулась, подставляя ему себя, и, уже принимая его толчки, ощутила, как сильней запылал пожар, заполнил живот, все тело, до самых кончиков ногтей и волос. Ее затрясло, и она упала бы, если б его руки не подхватили ее. Он рванул ее вверх, и она опрокинулась на него. Он едва ее удержал. Слезы текли по ее лицу.

Он пытался вернуть в нее член. Яна все еще оставалась на коленях, ее голова была у Насти между ног. Она взяла его член рукой и стала дергать, а потом попыталась дотянуться до него ртом, но было неудобно; она толкалась лицом в потных бедрах, как щенок, потерявший оттянутую сиську матери.

Было тяжело дышать, у них затекли ноги. Они поменяли позу, ворочаясь, как мокрые детеныши в тесной норе. Он сполз на ступеньку-скамью. Настя повернулась к нему, полезла целоваться, ворочая у него во рту языком-щупальцем. Она мяла его набухшую как от гноя мошонку. Было тесно, она нагнулась и Яна оказалась прижатой к стенке.

Яна погладила ее кобылий зад, и залюбовалась ее разверстыми формами, смуглым красивым влагалищем, похожим на вертикальный рот, зажатый с двух сторон крутыми холмами. Настя наклонилась, и он почувствовал влажный кокон ее рта. Ее голова задергалась вверх-вниз, танцуя под музыку.

Яна дотронулась губами до ее губ. Настя вытянулась, чувствуя, что по телу сейчас пустят ток. Яна взяла ее за попу и ткнулась туда лицом, провела языком по нежному месту. Мешали волосы, она убрала их торопливыми пальцами, обхватила ее бедра и стала вылизывать влажную мякоть, выедая ее, как масло из чашки.

— Девочка моя, какая ты хорошая…

Настя сопела, глодая горлом его мосол. Он больше не мог. Горячая смола затопила его, он дернул ногами и со сладкой мукой излил ее. Настя утонула в ощущениях, облизывала его, словно в забытьи, облизывала свои пальцы. Волна накрыла ее. Она дернулась, схватившись за член как за сук, и застонала.

— Я больше не могу…

Зудин остывал, словно умирающий. Он больше не видел в девушках ничего притягивающего, красота стала пустой. Страсть отступила, как отступает туман, и предметы возвращают себе четкие очертания. Ощущение удушья и уродливости происходящего дошло до него через толщу дурмана. Разве для этого вонючего мешка им дана красота? — подумалось ему. Яна казалась сначала кошкой, потом жирной пиявкой, высасывающей кровь из его Ромашки. Но он знал, что это продлится недолго и снова потянет на породистую скотину.