Настя не могла больше стоять в такой позе. Она развернулась и съехала ему на колени. Яна раздвинула ей бедра, подлезла ближе и всунула в нее язык как член, задергала головой, как членом, потом запустила туда руку-змею. Настя съежилась, вскрикнула и выбросила струю ей на грудь, Яна выдрачивала из нее струю за струей. Настя тонула в оргазмах и топила в них Яну.

Зудин устал; хотелось оглушить себя водкой.

Глава X (окончание)

Он ждал их у туалета. Ноги были ватные, в теле слабость. Он чувствовал себя разбитым и одурманенным. Он привел в порядок одежду, насколько это было возможно. Не получалось отвлечься от ощущения своего натертого члена, свернувшегося в трусах как пес в конуре.

Когда девушки вышли, он вяло улыбнулся. Если даже не знать их, было понятно, как они провели время. Измочаленные, с кругами вокруг глаз, с наложенной кое-как, словно мазками пьяного художника, косметикой, они для уверенности держались за руки. У Яны были темные пятна на коленках; слишком много времени она на них провела.

Не успели они выйти, как появился тот же сопливый мальчишка. Его глаза горели хмельным блеском. Он что-то сказал Насте, она не ответила, и он схватил ее за руку.

— Отвали! — рявкнул Зудин.

— Ты муж ее, что ли?

Зудин усмехнулся, отвесив ему подзатыльник.

— Исчезни, пока я не разозлился!

У парня выступили слезы на глазах. Он бросил взгляд на засмеявшихся девушек, и скрылся в толпе. На улице Зудин снова увидел его. Он стоял к ним спиной и разговаривал по мобильному.

— Можешь подъехать? Сейчас! Пока этот козел здесь!

— Ты про меня? — Зудин толкнул его.

Парень испугался от неожиданности.

— Нет, что вы…

— Он спросил меня, сколько мне нужно, чтобы я поехала с ним. — Настя засмеялась.

Зудин круто развернулся.

— Вы не так поняли!

— Интересуешься, почем моя девушка?

— Нет!

— Ты спросил мою девушку, сколько она стоит.

Парень замотал головой.

— Не…

Зудин резко ударил. Парень согнулся, выронив телефон. Зудин ударил еще раз и почувствовал, что разбил сустав. Злость закипела в нем.

— Я ничего такого… — парень закрыл руками голову.

Зудин огляделся. У входа в клуб за ними по-прежнему наблюдали охранники парень и девушка. Настя и Яна тоже смотрели в их сторону. Зудин ударил парня в живот. Он упал. Зудин стал бить ногами. Хотелось вырубить наглого молокососа, возомнившего, что он достоин такой девушки, как Ромашка. Когда у него из носа пошла кровь, Зудин вдруг протрезвел и почувствовал жалость, взял его за борта куртки и посадил. Лицо парня вздулось и было залито кровью, один глаз совсем заплыл.

— Слышишь меня?

Парень поднял руки, чтобы закрыть голову от ударов. Зудин опустился на корточки.

— На, вытрись, — сунул ему платок. — Хочешь иметь красивую бабу, заведи свою. А лезть на чужих — скверная привычка, будешь битым.

Парень всхлипнул, под носом надулся пузырь. Охранники по-прежнему только наблюдали. Настя и Яна улыбались. В их довольных лицах и мясистых телах было какое-то необъяснимое животное удовлетворение: лев с львицами и окровавленная добыча, еще живая.

— Вас не пугает кровь? — спросил Зудин, когда вернулся к девушкам.

— Я бы сказала, возбуждает, — ответила Яна.

Они направились к ожидавшему их такси. На ступенях появился кавказец, проводил их взглядом, как ястреб ускользнувшую добычу.

Они провели у Зудина весь день, проспали до обеда. Когда Зудин проснулся, девушки еще спали. Настя выглядела как невинная девушка, свежа, румяна, изнурительная вечеринка не повлияла на юный организм. Пушистые ресницы едва подрагивали, аккуратные ноздри мирно сопели, груди с торчащими пухлыми сосками, казалось, не знали мужской руки. От кожи исходил молочный аромат, как от ребенка.

Зато Яна выглядела совершенно по-другому. Она лежала вытянувшись, как перед смертью, серое тело казалось безжизненным, увядшим за одну ночь. Дородные выпуклости растеклись, как холодец, который забыли убрать в холодильник. На лице отчетливо проступили морщины, фиолетовые тени легли вокруг глаз. Он посмотрел на ее потрескавшиеся губы, на плоские морщинистые соски, и почувствовал отвращение. Ей было двадцать восемь, но сейчас казалось все сорок.

Вчера она была молодой и красивой, а теперь назвать ее девушкой не поворачивался язык. Он усмехнулся. Теперь она просто видавшая виды потаскуха. Как в сказке про ведьму, которая периодически превращалась в девушку. Кому она нужна? Разве какому-нибудь идиоту, неспособному пробудить любовь в нормальной женщине. Гроссману? Нет, Гроссман не идиот. Наверное, просто еще не узнал ее. Но теперь ей не видать и его. Да, нехорошо получилось. Она же все-таки была его.

Он посмотрел на Ромашку и подумал, что рядом с ней лежит она сама через десять лет. Только вот внутри не кольнуло. Такова жизнь, они сами летят, как мотыльки на огонь. Бросают в него и красоту, и молодость, и любовь. Им хочется гореть. Что ж, горите. С ним или с другим, итог один; спалит все в огне, от которого не бывает тепла, а что останется — подтянет, подкачает, станет конченной сукой, циничной и жадной. Окрутит какого-нибудь дурака и родит ребенка, скорей всего больного, потому что здоровья уже не будет. Это в лучшем случае. А то останется одна и будет делать вид, что ей на все наплевать.

Он принял душ, смыл с себя вчерашнюю грязь, пошел на кухню и заварил кофе. Когда проснулись девушки, он заказал пиццу, и они снова пили вино и трахались.

Когда они уехали, его охватила тоска. Послевкусие было горьким. Яну было не жалко, на Яну было плевать, а вот Ромашку… Все-таки здорово было бы иметь такую жену, нарожать с ней детей. Но теперь у него сложилось ощущение, будто купив драгоценную вещь, он обнаружил подделку. Завернутую в блестящую обертку фальшивку. Ничего не стоящую. Когда он только увидел ее, он думал, как на нее произвести впечатление. Готовился штурмовать, словно крепость. И не ждал, что получит все сразу. Правда, крепость сдалась без боя. Он хотел пробудить в ней чувство. Видимо, пробудил. Только теперь оно стало не нужно. Оказалось, в покоренной крепости ничего нет. И не важно, что ее разграбили до него. Важно, что ничего ценного в ней не было. Может, до него вынесли, может, не было никогда.

Вспомнив, как она представлялась ему красавицей крестьянкой на фоне полей, он усмехнулся. Идеал должен достаться кому-то равноценному. Пусть чужому, но достойному и одному. Тогда он остается идеалом. Но когда он по кусочку отдается всем подряд и кому попало, как разбившаяся статуя, он уже не идеал. Статуи больше не стоят на пьедесталах, им скучно быть наверху, они предпочитают падать и разбиваться. Кто попало — теперь казался заросшим щетиной хищником с черными, изголодавшимися по белому мясу глазами.

Но отпустить ее сразу он не собирался. Пару осколков от статуи он уже взял, хотелось еще. Была мысль, что может, взять ее такой, ведь совсем еще молодая, и переделать, вознести тем огнем, который он зажжет в ней. Но опыт подсказывал, что это не лечится. Живет в них как червь, и точит.

Но была еще Ольга.

Глава XI

11

Был конец апреля. День выдался прекрасный, очень теплый и солнечный. На газонах появилась жиденькая травка, на деревьях распустились почки.

Ольга вышла из дома в джинсах, кедах и белой кофте, по-домашнему облекавшей ее красивые плечи. Ее волосы были распущены, налетел ветерок, запутался в них, швырнул на лицо каштановую прядь. Она отвела ее рукой и улыбнулась. За стеклами очков сияли черные глаза. Она спросила:

— Куда поедем на этот раз?